Сидел Никитич, курил.
Прошаркали на улице лыжи, потомстихло. В оконце вроде кто-то заглянул. Потом опять скрипуче шаркнули лыжик крыльцу. В дверь стукнули два раза палкой.
Есть кто-нибудь?
Голос молодой, осипший от мороза и долгого молчанияне умеет человек сам с собой разговаривать.
"Не охотник", понял Никитич, охотник не станет спрашиватьзайдет, и все.
Есть!
Тот, за дверью, отстегнул лыжи, приставил их к стене, скрипнул ступенькой крыльца Дверь приоткрылась, и в белом облаке пара Никитич едва разглядел высокого парня в подпоясанной стеганке, в ватных штанах, в старой солдатской шапке.
Кто тут?
Человек, Никитич пожег лучину, поднял над головой.
Некоторое время молча смотрели друг на друга.
Один, что ли?
Один.
Парень прошел к камельку, снял рукавицы, взял их под мышку, протянул руки к плите.
Мороз, черт его
Мороз. Тут только заметил Никитич, что парень без ружья. Нет, не охотник.
Не похож. Ни лицом, ни одежкой. Мартон ишо свое возьмет.
Какой март? Апрель ведь.
Это по-новому. А по-старомумарт. У нас говорят: мартокнадевай двое порток. Легко одетый. Что ружья нет, старик промолчал.
Ничего, сказал парень. Один здесь?
Один. Ты уж спрашивал.
Парень ничего не сказал на это.
Садись. Чайку щас поставим.
Отогреюсь малость Выговор у парня нездешний, расейский. Старика разбирало любопытство, но вековой обычайне лезть сразу с расспросамибыл сильнее любопытства,
Парень отогрел руки, закурил папироску.
Хорошо у тебя. Тепло.
Когда он прикуривал, Никитич лучше разглядел егокрасивое бледное лицо с пушистыми ресницами. С жадностью затянулся, приоткрыл ротсверкнули два передних золотых зуба. Оброс. Бородка аккуратная, чуть кучерявится на скулах Исхудал Перехватил взгляд старика, приподнял догорающую спичку, внимательно посмотрел на него. Бросил спичку. Взгляд Никитичу запомнился: прямой, смелый И какой-то "стылый" такопределил Никитич. И подумал некстати: "Девки таких любят".
Садись, чего стоять-то?
Парень улыбнулся:
Так не говорят, отец. Говорятприсаживайся.
Ну, присаживайся. А пошто не говорят? У нас говорят.
Присесть можно. Никто не придет еще?
Теперь кто? Поздно. А придет, места хватит. Никитич подвинулся на пеньке, парень присел рядом, опять протянул руки к огню. Рукине рабочие. Но парень, видно, здоровый. И улыбка его понравилась Никитичуне "охальная", простецкая, сдержанная. Да еще эти зубы золотые Красивый парень. Сбрей ему сейчас бородку, надень костюмчикучитель, Никитич очень любил учителей.
Иолог какой-нибудь? спросил он.
Кто? не понял парень.
Ну эти, по тайге-то ищут
А-а Да.
Как же без ружьишка-то? Рыск.
Отстал от своих, неохотно сказал парень. Деревня твоя далеко?
Верст полтораста.
Парень кивнул головой, прикрыл глаза, некоторое время сидел так, наслаждаясь теплом, потом встряхнулся, вздохнул:
Устал,
Долго один-то идешь?
Долго. У тебя выпить нету?
Найдется.
Парень оживился:
Хорошо! А то аж душа трясется. Замерзнуть к черту можно. Апрель называется
Никитич вышел на улицу, принес мешочек с салом. Засветил фонарь под потолком.
Вас бы хошь учили маленько, как быть в тайге одному А то посылают, а вы откуда знаете! Я вон лонйсь нашел одноговытаял весной. Молодой тоже. Тоже с бородкой. В одеяло завернулсяи все, и окочурился.Никитич нарезал сало на краешке нар. А меня пусти одного, я всю зиму проживу, не охну. Только бы заряды были. Да спички.
В избушку-то все равно лезешь.
Дак а раз она есть, чего же мне на снегу-то валяться? Я не лиходей себе. Парень распоясался, снял фуфайку Прошелся по избушке. Широкоплечий, статный. Отогрелся, взгляд потеплелрад, видно, до смерти, что набрел на тепло, нашел живую душу. Еще закурил одну. Папиросами хорошо пахло. Никитич любил поговорить с городскими людьми. Он презирал их за беспомощность в тайге; случалось, подрабатывал, провожая какую-нибудь поисковую партию, в душе подсмеивался над ними, но любил слушать их разговоры и охотно сам беседовал. Его умиляло, что они разговаривают с ним ласково, снисходительно похохатывают, а самиоставь их однихпропадут, как сосунки слепые. Еще интересней, когда в партиидве-три девки. Терпят, не жалуются. И все вроде они такие же, и никак не хотят, чтоб им помогали. Спят все в куче. И ничегоне безобразничают. Доводись до деревенскихгреха не оберешься. А этиничего. А ведь бываютодно загляденье: штаны узкие наденет, кофту какую-нибудь тесную, косынкой от мошки закутается, вся кругленькаякукла и кукла, а ребятаничего, как так и надо.
Кого ищете-то?
Где?
Ну, ходите-то.
Парень усмехнулся себе:
Долю.
Доля Она, брат, как налим, склизкая: вроде ухватил ее, вродевот она, в руках, а не тут-то было. Никитич настроился было поговорить, как обычно с городскимипозаковырестей, когда внимательно слушают и переглядываются меж собой, а какой-нибудь возьмет да еще в тетрадку карандашиком чего-нибудь запишет. А Никитич может рассуждать таким манером хоть всю ночьтолько развесь уши. Свои бы, деревенские, боталом обозвали, а эти слушают. Приятно. И сам иногда подумает о себе: складно выходит, язви тя. Такие турусы разведет, что тебе поп раньше. И лесины-то у него с душой: не тронь ее, не секи топором зазря, а то засохнет, и сам засохнешьтоска навалится, и засохнешь, и не догадаешься, отчего тоска такая. Или вот: понаедут из города с ружьями и давай направо-налево: трах-бах! кого попало: самкусамку, самцасамца, лишь бы убить. За такие дела надо руки выдергивать. Убил ты ее, медведицу, а у ей двое маленьких. Подохнут. То ты одну шкуру добыл, а подожди маленько-три будет. Бестолковое делодушу на зверье тешить. Вот те и доля, продолжал Никитич,
Только парню не хотелось слушать. Подошел к окну, долго всматривался в темень. Сказал, как очнулся;
Все равно весна скоро.
Придет, никуда не денется. Садись, Закусим чем бог послал.
Натаяли в котелке снегу, разбавили спирт, выпили. Закусили мерзлым салом. Совсем на душе хорошо сделалось, Никитич подкинул в камелек. А парня опять потянуло к окну. Отогрел дыханием кружок на стекле и все смотрел и смотрел в ночь,
Кого ты щас там увидишь? удивился Никитич. Ему хотелось поговорить.
Воля, сказал парень, И вздохнул. Но не грустно вздохнул. И про волю сказалкрепко, зло и напористо, Откачнулся от окна.
Дай еще выпить, отец. Расстегнул ворот черной сатиновой рубахи, гулко хлопнул себя по груди широкой ладонью, погладил. Душа просит.
Поел бы, а то с голодухи-то развезет.
Не развезет. Меня не развезет, И ласково и крепко приобнял старика за шею.
И пропел:
А в камере смертной,
Сырой и холодной,
Седой появился старик
И улыбнулся ласково. Глаза у парня горели ясным, радостным блеском.
Выпьем, добрый человек.
Наскучал один-то, Никитич тоже улыбнулся. Парень все больше и больше нравился ему. Молодой, сильный, красивый. А мог пропасть, Так, парень, пропасть можно. Без ружьишка в тайгепоганое дело.
Не пропадем, отец. Еще поживем!
И опять сказал это крепко, и на миг глаза его заглянули куда-то далеко-далеко и опять "остыли" И непонятно было, о чем он подумал, как будто что-то вспомнил, Но вспоминать ему это "что-то" не хотелось. Запрокинул стакан, одним глотком осушил до дна. Крякнул. Крутнул головой. Пожевал сала. Закурил. Всталне сиделось. Прошелся широким шагом по избушке, остановился посредине, подбоченился и опять куда-то далеко засмотрелся.
Охота жить, отец,
Жить всем охота. Мне, думаешь, неохота? А мне уж скоро
Охота жить! упрямо, с веселой злостью повторил большой красивый парень, не слушая старика. Ты ее не знаешь, жизнь. Она Подумал, стиснул зубы:Онадорогуша. Милая! Роднуля моя.
Захмелевший Никитич хихикнул:
Ты про жись, как все одно про бабу.
Бабыдешевки. Парня накаляло какое-то упрямое, дерзкое, радостное чувство. Он не слушал старика, говорил сам, а тому хотелось его слушать. Властная сила парня стала и его подмывать.
Бабы, они конечно. Но без них тоже
Возьмем мы ее, дорогушу, парень выкинул вперед руки, сжал кулаки,возьмем, милую, за горлышко Помнишь Колю-профессора? Забыла? Парень с кем-то разговаривал и очень удивился, что его "забыли". Колю-то!.. А Коля помнит тебя. Коля тебя не забыл. Он не то радовался, не то собирался кому-то зло мстить. А явот он. Прошу, мадам, на пару ласковых, Я не обижу. Но ты мне отдашь все. Все! Возьму!..
Правда, што ли, баба так раскипятила? спросил удивленный Никитич.
Парень тряхнул головой:
Эту бабу зовутволя. Ты тоже не знаешь ее, отец, Тызверь, тебе здесь хорошо. Но ты не знаешь, как горят огни в большом городе. Они манят. Там милые, хорошие люди, у них тепло, мягко, играет музыка. Они вежливые и очень боятся смерти. А я иду по городу, и он весь мой. Почему же они там, а я здесь? Понимаешь?
Не навечно же ты здесь
Не понимаешь. Парень говорил серьезно, строго. Я должен быть там, потому что я никого не боюсь. Я не боюсь смерти. Значит, жизньмоя.
Старик качнул головой:
Не пойму, паря, к чему ты?
Парень подошел к нарам, налил в стаканы. Он как будто сразу устал.
Из тюрьмы бегу, отец, сказал без всякого выражения. Давай?
Никитич машинально звякнул своим стаканом о стакан парня. Парень выпил. Посмотрел на старика Тот все еще держал стакан в руке. Глядел снизу на парня,
Что?
Как же это?
Пей, велел парень. Хотел еще закурить, но пачка оказалась пустой.Дай твоего.
У меня листовуха.
Черт с ней.
Закурили. Парень присел на чурбак, ближе к огню.
Долго молчали.
Поймают вить, сказал Никитич. Ему не то что жаль стало парня, а он представил вдруг, как ведут его, крупного, красивого, под ружьем. И жаль стало его молодость, и красоту, и силу. Сцапаюти все, все псу под хвост: никому от его красоты ни жарко ни холодно. Зачем же она была? Зря,сказал он трезво.
Чего?
Бежишь-то. Теперь не ранешное времяпоймают.
Парень промолчал. Задумчиво смотрел на огонь. Склонился. Подкинул в камелек полено.
Надо бы досидеть Зря.
Перестань! резко оборвал парень. Он тоже как-то странно отрезвел. У меня своя башка на плечах.
Это знамо дело, согласился Никитич. Далеко идти-то?
Помолчи пока.
"Мать с отцом есть, наверно, подумал Никитич, глядя в затылок парню.Придет-обрадует, сукин сын".
Минут пять молчали. Старик выколотил золу из трубочки и набил снова. Парень все смотрел на огонь,
Деревня твоярайцентр или нет? спросил он, не оборачиваясь.
Какой райцентр! До району от нас еще девяносто верст. Пропадешь ты. Зимнее делопо тайге
Дня три поживу у тебянаберусь силенок, не попросил, просто сказал.
Живи, мне што. Много, видно, оставалосьне утерпел?
Много.
А за што давали?
Такие вопросы никому никогда не задавай, отец.
Никитич попыхтел угасающей трубочкой, раскурил, затянулся и закашлялся. Сказал, кашляя:
Мне што!.. Жалко только. Поймают
Бог не выдастсвинья не съест. Дешево меня не возьмешь, Давай спать.
Ложись. Я подожду, пока дровишки прогорят, трубу закрыть. А то замерзнем к утру.
Парень расстелил на нарах фуфайку, поискал глазами, что положить под голову. Увидел на стене ружье Никитича. Подошел, снял, осмотрел, повесил.
Старенькое.
Ничо, служит пока. Вон там в углу кошма лежит, ты ее под себя, а куфайку-то под голову сверни. А ноги вот сюда протяни, к камельку. К утру все одно выстынет.
Парень расстелил кошму, вытянулся, шумно вздохнул.
Маленький Ташкент, к чему-то сказал он. Не боишься меня, отец?
Тебя-то, изумился старик. А чего тебя бояться?
Ну я ж лагерник. Может, за убийство сидел.
За убивство тебя бог накажет, не люди. От людей можно побегать, а от его не уйдешь.
Ты верующий, что ли? Кержак, наверно?
Кержак!.. Стал бы кержак с тобой водку пить.
Это верно. А насчет боженек ты мне мозги не Меня тошнит от них.Парень говорил с ленцой, чуть осевшим голосом. Если бы я встретил где-нибудь этого вашего Христа, я бы ему с ходу кишки выпустил.
За што?
За што? За то, что сказки рассказывал, врал. Добрых людей нет! А ондобренький, терпеть учил. Паскуда! Голос парня снова стал обретать недавнюю крепость и злость. Только веселости в голосе уже не было.Кто добрый? Я? Ты?
Я, к примеру, за свою жись никому никакого худа не сделал
А зверей бьешь! Разве он учил?
Сравнил хрен с пальцем. Точеловек, а тозверь,
Живое существосами же трепетесь, сволочи.
Лицо парня Никитич не видел, но оно стояло у него в глазахбледное, с бородкой; дико и нелепо звучал в теплой тишине избушки свирепый голос безнадежно избитого судьбой человека с таким хорошим, с таким прекрасным лицом.
Ты чего рассерчал-то на меня?
Не врите! Не обманывайте людей, святоши. Учили вас терпеть? Терпите! А то не успеет помолиться и тут же штаны спускаетза бабу хляет, гадина. Я бы сейчас нового Христа выдумал: чтоб он по морде учил бить. Врешь? Получай, сука, погань!
Не поганься, строго сказал Никитич. Пустили тебя, как доброго человека, а ты лаяться начал. Обиделсяпосадили! Значит, было за што. Кто тебе виноват?!
М-м. Парень скрипнул зубами. Промолчал.
Я не поп, и здесь тебе не церква, чтобы злобой своей харкать. Здесьтайга: все одинаковые. Помни это. А то и до воли своей не добежишьсломишь голову. Знаешь, говорят: молодецпротив овец, а спроть молодцасам овца. Найдется и на тебя лихой человек. Обидишь вот так вотни за што ни про што, он тебе покажет, где волю искать.
Не сердись, отец, примирительно сказал парень. Ненавижу, когда жить учат, Душа кипит! Суют в нос слякоть всякую, глистов: вот хорошие, вот как жить надо. Ненавижу! почти крикнул. Не буду так жить. Врут! Мертвечиной пахнет! Чистых, умытых покойничков мы все жалеем, все любим, а ты живых полюби, грязных. Нету на земле святых! Я их не видел. Зачем их выдумывать?! парень привстал на локоть; смутнопятномбелело в сумраке, в углу, его лицо, зло и жутковато сверкали глаза.
Поостынешь маленько, поймешь: не было ба добрых людей, жись ба давно остановилась. Сожрали бы друг друга или перерезались. Это никакой меня не Христос учил, сам так щитаю. А святыхэто верно: нету. Я сам вроде ничо, никто не скажет: плохой или злой там. А молодой был Недалеко тут кержацкий скит стоял, за согрой, семья жила: старик со старухой да дочь ихная годов двадцати пяти, Они, может, не такие уж старые были, старики-то, а мне казалось тогдастарые. Они цотом ушли куда-то. Ну, дак вот: была у их дочь. Все божественные, спасу нет: от людей ушли, от греха, дескать, подальше. А я эту дочь-ту заманил раз в березник и это ла-ла с ей. Хорошая девка была, здоровая. До ребенка дело дошло. А уж я женатый был
А говоришь, худою ничего не делал?
Вот и выходит, што я не святой. Я не насильничал, правда, лаской донял, а все одно дитя-то пустил по свету. Спомнишь-жалко. Большой уж теперь, материт, поди.
Жизнь дал человекуне убил. И ее, может, спас. Может, она после этого рванула от них. А так довели бы они ее со своими молитвами: повесилась бы на суку где-нибудь, и все. И мужика бы ни разу не узнала. Хорошее дело сделал, не переживай.
Хорошее или плохое, а было так. Хорошего-то мало, конешно.
Там еще осталось?
Спиртяги? Есть маленько. Пей, я не хочу больше.
Парень выпил. Опять крякнул. Не стал закусывать.
Много пьешь-то?
Нет, это просто перемерз. Пить надо не так, отец. Надо красиво пить. Музыка Хорошие сигареты, шампанское Женщины. Чтоб тихо, культурно.Парень опять размечтался, лег, закинул руки за голову. Бардаки презираю. Это не людискот. М-м, как можно красиво жить! Если я за одну ночь семь раз заигрывал с курносойтак? если она меня гладила костлявой рукой и хотела поцеловать в лоб, я устаю, Я потом отдыхаю, Я наслаждаюсь и люблю жизнь больше всех прокуроров, вместе взятых. Ты говоришьриск? А я говорюда. Пусть обмирает душа, пусть она дрожит, как овечий хвост, я иду прямо, я не споткнусь и не поверну назад.
Ты кем работал до этого? поинтересовался Никитич,
Я? Агентом по снабжению. По культурным связям с зарубежными странами. Вообще я был ученый. Я был доцентом на тему: "Что такое колорадский жук и как с ним бороться", Парень замолчал, а через минуту сонным голосом сказал:Все, отец Я ушел.