Тщеславие Юлия Цезаря спасло им жизнь.
Хотя волос у него оставалось немного, он часто наведывался к цирюльнику. И предпочитал хорошего греческого цирюльника всем прочимво всяком случае, так он заявлял. Ему нравилось, как этот цирюльник распаривает лицо, прежде чем соскоблить щетину бритвой. И еще нравилось, что он позволяет волосам отрастать там, где они погуще, и создает с их помощью видимость объемной шевелюры, маскируя залысины на лбу. Цезарь признался в этом Клеопатре, а та заявила, что Рим никогда не достигнет тех высот в создании красоты, какие присущи Элладе, ибо то, что римляне ценят в жизни, отнюдь не прекрасно.
Не знаю, почему я терплю твои оскорбления, сказал ей Цезарь. Тыпросто заносчивая девчонка.
Возможно, потому, что знаешь: я права, отозвалась она.
Они крепко прижались друг к другу после соития и уже начали было погружаться в сон. И тут-то и вспыхнул бой. Со стороны окна послышался звон мечей, и боевые кличи вырвали Клеопатру из полусна. Прежде чем она успела произнести хоть слово, Цезарь уже вскочил, оделся и велел ей не беспокоиться и не выходить из спальни. Клеопатра подумала об Ахилле, явившемся сюда во главе армии, об этом самодовольном смуглом военачальнике, некогда пытавшемся принудить ее вступить с ним в незаконную любовную связь в обмен на защиту от брата и его регентов. Что ж, она с удовольствием посмотрит, как Цезарь разгромит этого человека и швырнет его на колени!
К счастью, несколько дней назад, когда Цезарь сидел у своего цирюльника, тот наклонился над чашей с горячей водой и прошептал ему на ухо: «Диктатор, мне надо притвориться, будто я выстригаю волосы у тебя в ухе, чтобы удобно было шептать. Я должен тебе кое-что сообщить». И заинтригованный Цезарь согласился, хотя в глубине души был задет тем, что кто-то мог подумать, будто его совершенно незаметные волосинки, растущие в ушах, требуют удаления. Цирюльник открыл, что Потиний и еще один евнух, военачальник по имени Ганимед, послали Ахиллу приказ скрытно привести его двадцатитысячную армию в Александрию и атаковать Цезаря и его двухтысячный легион. До нападения на дворец осталось каких-нибудь несколько дней.
И он замышляет убить тебя, господин. Точно так же, как убил того римского военачальника, Помпея.
Почему ты говоришь мне об этом? спросил Цезарь.
Ястарый человек, господин. Я повидал немало жирных и бесполезных Птолемеев и их евнухов-советников. Я был свидетелем того, как они приходили и уходили. И никакой разницы между ними не было. И я надеюсь, что, когда ты вышвырнешь всех их прочь, ты будешь добр к тем, кто помог тебе.
Ты совершенно правильно и всесторонне оценил ситуацию, произнес Цезарь.
Хотя новые сведения требовали немедленных действий, он не поддался первому порыву и ушел лишь после того, как цирюльник побрил и подстриг его. Цезарь рассказал Клеопатре новость.
Он сразу же отправил гонца к своим союзникам в Малую Азию, за подкреплениями, и предложил Антипатору, первому министру Гиркания, правителя Иудеи, прислать войска, сказав, что дает евреям последний шанс обелить себяв недавней гражданской войне они поддержали Помпея.
Цезарь знал, что его люди смогут продержаться против превосходящих сил противника несколько недельно не вечно. Он объяснил Клеопатре, что меньшая численность зачастую оказывается преимуществом, потому что противник, уверенный в собственных силах, расслабляется и начинает допускать ошибки. А потом со вздохом произнес: «Бедный Помпей»
Кроме того, Цезарь приказал укрепить ограждения вокруг дворца и запретил кому бы то ни было входить во дворец или покидать его.
Мы окажемся в осаде, сказал он Клеопатре. В надлежащий момент я сойдусь с Ахиллом в бою. Но до тех пор мы никуда не двинемся.
Именно этого я и хочу, диктатор. Я хочу узнать тебя с другой стороны.
Кстати, ты не желаешь попрощаться с Потинием?
А куда он отправляется?
Полагаю, в Аид.
Что?
Это римская традицияизбегать зловещих высказываний. Старое суеверие, однако же традиция важна. Скажем просто, что он еще жив, но это ненадолго.
Клеопатра приблизилась к окну своей спальни и встала рядом с Цезарем, наблюдая за тем, как египетский флот входит в порт, успешно блокируя уступающие ему в численности корабли Цезаря и лишая диктатора поддержки с моря.
У тебя глаза помоложеглянь-ка, сколько там судов? попросил Цезарь. Мне кажетсясемьдесят два, в два с лишним раза больше, чем у нас.
Клеопатра подтвердила, что так оно и есть, и спросила, что он намерен делать.
О, все уже сделано, отозвался Цезарь. Когда я окончательно усыплю их бдительность, я заставлю их принять бой. Египтянеотличные мореходы, но они ничего не смыслят в ближнем сражении. Мы подманим их поближе и возьмем их на абордаж. В таких условиях разгромить их будет нетрудно, не сомневайся.
Ты очень уверен в себе, сказала Клеопатра.
Она еще не слышала звуков схватки, но помнила, как ей было страшно в детстве, когда взбунтовавшаяся против ее отца толпа бесновалась под стенами дворца.
Когда тебе благоволит Фортуна, можно обойтись и без уверенности, моя дорогая.
Клеопатра в точности не знала, когда ей все стало ясно. На самом деле, она этого не подстраивала. Но когда Клеопатра поняла, что обеспечила собственную судьбу и судьбу своего народа, она порадовалась.
Цезарьне Архимед, не друг ее детства, родич и подданный. Клеопатра вряд ли имела право указывать Юлию Цезарю, где ему сеять свое семя. Архимеду она могла заявить, что не намерена производить на свет ублюдка, и тот согласился бы, что это нехорошои для нее, и для Египта.
Архимед сам был незаконнорожденным и знал, как ненадежна участь таких детей. Царица обладала властью говорить Архимеду, что он может проникать в нее, как пожелает, но не смеет изливать в нее свое семя. И Архимед согласился с ее условием. Он приучил себя достигать вершины наслаждения и быстро выходить до начала семяизвержения. Он признался Клеопатре, что все мужчины это умеют, но немногие желают утруждать себя. «Но и любовью с царицами тоже занимаются немногие!»парировала Клеопатра. И Архимед опять согласился.
Если Юлий Цезарь в свои пятьдесят два года не знает, откуда берутся дети, она, Клеопатра, не обязана просвещать его. У Цезаря имелся единственный ребенок, дочь Юлия; Клеопатра встречалась с ней, когда вместе с отцом была в Риме и навещала дом Помпея. Цезарь отдал Юлию за Помпея ради укрепления их союза. Но Юлия умерла, пытаясь родить Помпею сына. Клеопатра знала, что Цезарь тогда находился в Галлии и впоследствии очень сожалел, что не был в это время рядом с дочерью.
Клеопатра сказала Цезарю, что они с Юлией подружились, когда она вместе с отцом находилась в изгнании в Риме, и что покойная Юлия стала тогда чем-то вроде старшей подруги и наставницы для двенадцатилетней Клеопатры.
На самом деле Клеопатра считала Юлию глупой гусыней и избегала ее общества. Но Цезарь так приободрялся, слушая рассказы о том, как его дочь была счастлива с Помпеемхотя тот был старше самого Цезаря! Кстати, супружеское счастье Юлии отнюдь не являлось выдумкой. Насколько могла судить Клеопатра, Помпей с Юлией почти никогда не размыкали рук.
Клеопатра пока что не стала заводить речи о новом наследнике. Она никогда еще не носила ребенка и не знала точных признаков беременности. Ей следовало бы как можно скорее послать за Хармионой. Хармиона тоже не бывала в тягости, но она точно знала, чего ожидать в подобных случаях и как определить, не понесла ли женщина.
Сейчас же рядом с Клеопатрой не оказалось никого, кому она могла бы довериться. Хотя месячные запоздали всего на несколько дней, тело царицы взволновалосьне так, как рассказывали об этом другие женщины, а так, словно какая-то странная энергия проявила себя и теперь сливалась с нею.
Однажды утром, после того как Цезарь покинул ее спальню, Клеопатру посетило видение.
Клеопатра привыкла вставать рано, встречаться со своими советниками, писать письма правителям других стран, пытаясь добыть себе армию, и торговаться с купцами, государственными и независимыми, чтобы прокормить своих придворных и солдат. Теперь же у нее совсем не осталось дел, и она приучилась валяться в постели, словно куртизанка. Царица оказалась пленницей в собственном дворце, а тем временем на улицах Александрии сражались римские и египетские солдаты.
Клеопатра охотно присоединилась бы к ним: в Синае она ездила верхом вместе с солдатами, вела их от привала к привалу, обращалась к ним с речами, дабы вдохновить их. Для женщины с таким характером было противоестественно оставаться в стороне от схватки, в которой решалась ее судьба. И все же, когда Цезарь потребовал, чтобы Клеопатра не лезла в драку, она молча повиноваласьне потому, что ей хотелось подчиняться Цезарю, а потому, что Клеопатра заподозрила, что в ее теле сейчас сокрыт ключ к их будущему. Не к будущему Египта, или Рима, или Клеопатры, или Юлия Цезаряк будущему всего мира. И только ради этой грандиозной цели она совладала со своим желанием поучаствовать в войне.
Клеопатра начала думать о зароненном в нее семени как о сыне и надеялась, что не ошибается. Дочь слишком все осложнит. Даже египтяне, охотно подчиняющиеся женщинам, никогда не признают дочь римского захватчика своей царицей. В Риме же такой ребенок будет считаться обычным ублюдком, рожденным от какой-то иноземной любовницы. Девочка даже не будет гражданкой Рима.
Но сын Ради сына Юлия Цезаря можно будет заставить Рим изменить его традиции и законы. Даже если этот сын рожден не в браке. И невзирая на то, что Цезарь уже женат на этой женщине, Кальпурнии, о которой он никогда не говорил и на которой женился из соображений политической выгоды.
В Риме развод не просто признаетсяустроить его совершенно нетрудно. Впрочем, похоже, что римляне все равно заключают браки только ради политических союзов. Так разве эта римлянка с ее политическими связями может идти в сравнение с царицей Египта, происходящей от Александра Завоевателя? С царицей, которая владеет не только всеми сокровищами своих предков, но еще и страной, что служит дверью на Восток, в земли, которые Рим пытается подчинить на протяжении столетий?
Этот мальчик воплотит в себе союз Востока и Запада, Цезаря и Клеопатры, трехсотлетней империи Птолемеев и разрастающегося во всех направлениях римского государства. В маленьком, хрупком теле младенца будет течь кровь Венерысо стороны отца, и Диониса и Исидысо стороны матери. Кровь Александра Великого и его матери, Олимпиады, которая носила змей в волосах и наводила ужас на мужчин. Кровь Филиппа Македонского, одного из величайших воинов эллинского мира. Кровь Птолемея Сотера, Птолемея Спасителя, первого фараона-македонянина, и кровь Юлия Цезаря, покорителя Галлии, Британии и Испании, диктатора Рима. И этодалеко не все предки будущего ребенка. Их наследие соединится в этом крошечном существе, поддержит в пору возрастания, а затем проявится в его способности править миром в мире и гармонии.
Этот мальчик положит конец соперничеству греков и римлян, ибо в нем воплотится лучшее, что есть в обеих этих цивилизациях. Он станет первым из новой расы людей, героем, новым титаном. Народы, которыми правили его отец и мать, объединятся под общим правлением, которое выйдет за ограничения, свойственные республике или монархии.
Сын Цезаря и Клеопатры воплотит замыслы Александра, не успевшего увидеть наяву плоды своих мечтаний. И средоточием силы нового властителя станет Египет, страна, чья плодородная земля кормит половину мира, чья цивилизация достигла величия за тысячелетия до зарождения Рима и Эллады.
Клеопатра вспомнила сон, приснившийся ей давным-давно. Во сне она шла по лесу и наткнулась на Александра, который охотился на льва вместе со своими легендарными товарищами-гетайрами; среди них был и основатель династии Клеопатры, Птолемей, историк, советник и полководец великого царя. Птолемей подстрелил Клеопатру, но вместо того, чтобы убить ее, превратил ее в орласимвол династии Птолемеидов.
Дворцовые карги, толкуя этот сон, заявили, что Клеопатре, дескать, суждено стать царицей. Но это явно было лишь одно из значений сна. Теперь же она осознала его целиком. Александр избрал ее, свою духовную дочь, для воплощения своей мечты.
Он покорил воинственных греков и превратил их в единый народ. Затем он прошел через Малую Азию и Персиюдо странной, таинственной страны, именуемой Индией. И повсюду его встречали с радостью. Существовал ли в истории другой какой-нибудь человек или бог, которого радостно приветствовали бы завоеванные им люди? И все потому, что Александр не приносил завоеванным народам тяготы и лишения. Наоборот, он смягчал все невзгоды.
Он нес с собою мечту о гармонии и единстве, хотя для претворения в жизнь этой великой мечты использовал военную мощь. Не он ли любил всех людей и все религии мира? Не он ли подарил греческих богов всем народам и племенам? Но, впав в скорбь после смерти своего лучшего друга, Гефестиона, Александр позволил себе ослабеть от лихорадки и вина и умер по пути в Вавилон.
Теперь же, двести пятьдесят лет спустя, Клеопатра воплотит его честолюбивые замыслы. Как только ей удастся покинуть Александрию, она непременно навестит гробницу Александра и расскажет ему о своих замыслах.
Она видела, как старел и слабел ее отец, пытавшийся торговаться с Римом и утолять его аппетиты за счет египетских денег и богатств. Клеопатра же поклялась богине, что не пойдет по пути, приведшему отца в могилу. Ей не нужно насыщать Рим. Она даст жизнь новому племени римлян. И если у нее с Цезарем появится первый ребенок, то почему бы им не завести множество подобных детей, чтобы они правили всеми народами? Царица Египта молода и здорова, а Цезарь, невзирая на свой возраст и участие в боях, по-прежнему каждый вечер возвращался во дворец и занимался любовью с Клеопатрой.
Клеопатра положила руку на живот. Он был не больше, чем месяц назад, но теперь она чувствовала в себе шевеление новой энергии. Когда Клеопатра провела по гладкой коже, то почувствовала покалывание в кончиках пальцев. Мышцы живота были такими твердыми, что Клеопатра забеспокоилась: не слишком ли жестко ее чрево, чтобы стать пристанищем хрупкому младенцу? Раздастся ли оно, когда ребенок внутри нее начнет расти? Нужно будет втирать в кожу мази и осторожно растягивать мышцы, чтобы они смогли дать место ребенку, новому императору.
Клеопатра улеглась обратно в кровать, решив провести день за закрытыми дверями. Пожалуй, следует беречься от падения с лошади в пылу битвы и от ножа убийцы, подосланного каким-нибудь из ее братьев. Вот самое меньшее, что она может сделать для будущего всего мира, ныне уютно устроившегося в ее чреве.
Арсиное не хватало роста, вот в чем беда. Береника была высокой, как мужчина. И у нее не было таких чертовски больших грудей, которые, конечно, хороши, когда нужно привлечь внимание мужчин, но зато мешают стрелять. И все-таки в тот момент, когда Арсиноя натянула тетиву и та врезалась в кожу перчатки и в пальцы, во всем мире для нее не осталось ничего, кроме мишени. В этот миг Арсиноя не была человеком; она превратилась в равнобедренный треугольниклук, стрела и царевна, и стрела устремилась в бесконечность. Но бесконечность вскоре оборвалась из-за вставшей на пути черной мишени.
Арсиноя отпустила тетиву, немного подавшись вперед, и без труда поразила мишень. Все было бы еще проще, если бы ей не приходилось держать лук в шести дюймах от груди, уменьшая тем самым силу натяжения. Но тетива уже столько раз попадала ей по правой груди, оставляя синяки, что Арсиное лишний раз не хотелось испытывать это ощущение. В конце концов, важно не то, как она стреляет, а как она попадает.
Ганимед вручил ей очередную стрелу. Для евнуха он был довольно строенвозможно, потому, что с раннего детства получил воинскую подготовку и до сих пор продолжал регулярно посещать гимнасий и упражняться в фехтовании. Ганимед был молодлет тридцати; его длинные волосы вились, как у греческих юношей давних времен, которых обессмертили их любовники, запечатлев в статуях. Борода у него не росла. Достаточно красивый, чтобы называться женоподобным. Но если бы кто-то предположил, что характер Ганимеда соответствует внешности, он бы жестоко ошибся.
Арсиноя находила Ганимеда куда более привлекательным, чем ее пухлый коротышка-брат. Каждую ночь это кошмарное существо, копия их покойного отца, приходило к ней в комнату, и Арсиноя задирала ночную рубашку и позволяла ему сосать ее грудь и тереться об нее до тех пор, пока он не изливал свое мерзкое семя ей на бедра. Затем он засыпал, а Арсиноя вытирала ноги и просила богов, чтобы те убили его, а потом, бормоча молитвы, обращенные к демонам преисподней, погружалась в неглубокий, чуткий сон.