Дженетт встретила Роберта Литтона в 1909 году на благотворительном вечере. Заметив в нем ум, обаяние и решительность, хотя и недостаточную отвагу в финансовых делах по сравнению с той, которой обладал Джонатан, она немедленно вступила с ним в близкие отношения. Спустя четыре месяца Роберт предложил Дженетт выйти за него замуж. Имея некоторые слабыене без причинподозрения на его счет, она отказала ему, но предложила остаться любовниками. То ли из-за своей моральной честности, то ли потому, что у него был дальний прицел, Роберт Литтон отверг ее предложение, по крайней мере до тех пор, пока Дженетт не согласится рассмотреть саму возможность брака. Дженетт такой шаг удивил и покорил, к тому же она испытывала к Роберту определенное физическое влечение, а потому согласилась подумать. Открытие, что физическая близость с Робертом исключительно приятна ей, было только одной из причин, убедивших Дженетт принять в конце ноября его третье по счету предложение.
Дженетт знала, что все ее друзья придут в ужас. Мнение Мэриголд, что Роберт просто охотится за деньгами Дженетт, стало началом огромной, неумолимой лавины, и требовалась большая сила, чтобы ее выдержать. Но Дженетт все это не волновало, а в какой-то мере даже забавляло, как вообще забавляет людская наивность. Она сама о себе позаботится: ее личное состояние громадно, своим капиталом и акциями она распоряжается по своему усмотрению, умело и с удовольствием. На ее имя записаны два дома, в банке она состоит в штате президента, как бы это ни раздражало нового председателя. Когда тот попробовал предложить Дженетт не посещать более главные совещания, она вежливо напомнила ему, что менее чем через десять лет Лоренс займет свое место в правлении банка и важно, чтобы свойственные Эллиоттам представления о банковском деле дошли до мальчика в первозданном виде. Роберт Литтон не мог посягнуть на банк и его фонды, а пожелав работать там, чувствовал бы себя неловко и, может быть, даже унизительно.
Роберт не Джонатан, Дженетт это знала и не питала иллюзий на сей счетразумеется, она не слепа к его недостаткам. Но Роберт умен и обаятелен, Дженетт любила его и как мужчину, и как человека, поэтому решила, что будет гораздо приятнее ощущать себя женой Роберта, чем вдовой Джонатана. Кроме того, мальчикам нужен кто-то на роль отца, со временем они оценят и полюбят Роберта. В этом она была абсолютно уверена.
Я его ненавижу, сказал Лоренс. Просто ненавижу. Он такой такой вкрадчивый. Не понимаю, как он может нравиться маме. После отца.
Как этовкрадчивый? спросил Джейми.
Скользкий. Лезет в друзья. Со всем соглашается, только чтобы понравиться. Фу!
Мне кажется, он не такой уж плохой. Подарил мне железную дорогу, когда был у нас последний раз, сказал, что это даже не рождественский подарок.
Вот-вот! Как ты думаешь, почему он это сделал?
Потому что я хотел такой подарок? с надеждой спросил Джейми.
Глупый! Чтобы понравиться тебе, чтобы ты думал, какой он хороший. Ну, меня-то он не купит, Джейми, даже если купит тебя. А если он тебя купит, я с тобой больше дружить не буду.
Джейми поспешно сказал, что его Роберт Литтон тоже не купит. Он очень боялся Лоренса. Тот больше походил на своего деда, чем на отца, и имел обыкновение замыкаться в хмуром, задумчивом молчании. Однажды Лоренс сказал, что станет даже более известным банкиром, чем Сэмюэль Эллиотт.
Такой у меня план, заявил он. И пусть Роберт Литтон только попытается меня остановить!
Джейми не мог понять, зачем бы это Роберту Литтону пытаться его останавливать. Казалось, Роберта заботило только одно: понравиться им с Лоренсом. Но Лоренс всегда бывал прав. Видимо, он, Джейми, просто чего-то не понял. Наверное, нужно постараться, чтобы Роберт ему меньше нравился. Вот только мама сказала: она надеется, что все они смогут подружиться. Так приятно вновь видеть ее счастливой, слышать ее смех. Джейми любил маму больше всех на свете. Видеть, как она несчастна и одинока после смерти отца, было хуже его собственного горя.
Так или иначе, но приближалось Рождество, и Джейми не хотел, чтобы что-нибудь испортило ему такой праздник. А после Рождества приезжает бабушка Браунлоуприсмотреть за мальчиками, пока мама и Роберт Литтон поедут в Европу на медовый месяц. Они собирались повидаться с лондонскими Литтонами, как их называл Роберт, а мама пообещала, что когда они поедут в Лондон в следующий раз, то возьмут с собой Джейми и Лоренса. Джейми спросил, не могут ли они и в этот раз поехать все вместе, но мама ответила:
У нас же медовый месяц, дорогой. Мы хотим побыть вдвоем. Но в следующий разобязательно.
Джейми толком не понял, что это означает, но Лоренс ему объяснил. Он сказал, что у мамы с Робертом весь месяц будут половые сношения.
Думаю, это отвратительно. В ее-то возрасте. Лучше бы позаботилась о том, чтобы не родить ребенка.
Джейми точно не знал, что такое половые сношения, но мысль о том, что мама может завести ребенка, показалась ему ужасной. Это он, Джейми, был ее ребенком, она сама всегда так говорила. Зачем же ей другой ребенок?
Селия стояла в церкви, держа за руку Джайлза, и не могла решить, как ей быть: петь о младенце в яслях, слушать хор, смотреть на эти ясли, а ведь всего лишь два часа тому назад она Нет, не думать об этом. Не думать.
Смотри, шепнула она Джайлзу, смотри, вот они выходят со свечами.
В церкви было очень темно и в комнате тоже было темно. В комнате Сильвии. Слишком темно, чтобы что-то можно было разглядеть. Все эти тени. Невозможно.
Джайлз сжал ее руку, взглянул на нее, улыбнулся. Сильвия тогда тоже сжала ей руку, очень слабо, и прошептала: «Спасибо» За что? Ни за что. В самом деле, ни за что. Просто за сочувствие к ней и ребенку. Ее мертвому ребенку. Ведь он мертвый. Совсем мертвый. Тихий, и белый, и умерший сам по себе. С ее помощью. Девочка, это была девочка, как Селия и говорила. Маленькая девочка с милым личиком. Чересчур маленькая. Она слишком рано родилась.
Сын Девы Марии был толстым, румяным и веселым. Не маленьким, не рано родившимся. Не на шесть недель раньше срока. Дева Мария улыбалась. И Сильвия, когда все было кончено, тоже улыбнулась, наклонившись и поцеловав дочь на прощание, улыбнулась сквозь слезы.
Все к лучшему, сказала она, бедное дитя.
Да, так было лучше: младенец все равно бы не выжил. Даже если бы девочка родилась живой, все равнотак сказала акушерка.
У нее на спинке зияла ужасная рана, а ножки были переплетены вместе, буквально обернуты одна вокруг другой. Но личико у нее было красивое, мирное и почти улыбающееся. Селия знала, что никогда не забудет его, это личико. Пока сама жива.
В тот день Селия сказала Сильвии, что, возможно, заедет к ней. Она предвкушала их встречу: лицо Сильвии, когда та откроет корзину с подарками. Селия сидела в машине, волнуясь, как дитя. День обещал быть чудесным, а вечером состоится рождественская служба. Да, в этом году Селия могла всем этим наслаждаться. В конце концов, Рождество потому и празднуется!
Когда Селия вышла из машины, какой-то человек, которого она никогда раньше не виделанаверное, Тед, сидел на ступеньках дома. Это был крупный, плотный мужчина, он взглянул на нее и попытался улыбнуться.
Вы леди Селия? спросил он, как будто можно было в этом сомневаться, как будто сюда то и дело приезжали на больших машинах с собственными водителями.
Да, сказала Селия, это она, и привезла им кое-что к Рождеству.
У нее началось, сказал мужчина. Она рожает. Слишком рано. Она У нее только что началось. Пару часов назад. Мне пришлось искать повитуху, и она сказала, что все не так, как у нашей соседки Верил, что все плохо, она так и сказала, повитуха. Мужчина был страшен, мертвенно-бледен, и его трясло.
О господи! воскликнула Селия. Господи, как жаль, я сейчас же ухожу. Вернусь завтра, когда все закончится.
Нет, возразил мужчина, нет, она сказала, что, если вы приедете, не могли бы вы зайти к ней. Она сказала, что это ей поможет.
Но
Пожалуйста, попросил мужчина, она в этот раз так боялась. Не знаю почему.
Селия взглянула на него. Она почувствовала, что и сама испугана.
Мама, мама, можно пойти посмотреть на младенца?
Нет, дорогой, нельзя. Ты уж прости
А вот другие дети
Что ж это она говорит? Она снова думает о другом ребенкео ребенке Сильвии. Не о том младенце, что лежит в яслях. Селия глубоко вздохнула и улыбнулась Джайлзу:
Да, конечно можно. Прости, дорогой. Мама задумалась. Ну, пошли, посмотрим на младенца. Бери свечу.
Они подошли к яслям и постояли в очереди, чтобы поставить возле них свою свечку. Селия взглянула на младенца, лежащего в яслях, на улыбающегося, розовощекого младенца.
Вот так же она смотрела на другого младенцадевочку, тихую и белую, у нее на руках. Всего несколько минут, как она есть, и уже несколько минут, как ее нет. Повитуха, миссис Джессоп, пыталась ее оживить, массировала грудку, дышала в маленький ротик, но не помогло. Малышка просто лежала вот так, белая и тихая, словно в ней что-то сломалось. Как в кукле. Миссис Джессоп передала девочку Селии и нетерпеливо заковыляла вниз по улице к своему дому, чтобы принести еще полотенец и газет.
Я им говорила, чтобы готовили побольше, пора уж знать! ворчала она. Побудьте с ней, ее нельзя оставлять.
Все к лучшему, сказала Сильвия с отвагой отчаяния, лежа в кровати и глядя снизу вверх на Селию. В самом деле, это к лучшему. Я знала, что-то не так. Могу я Дайте мне подержать ее. Всего минутку.
Селия осторожно протянула Сильвии дитя. Миссис Джессоп завернула новорожденную в полотенце. Селия все время думала о приготовленной для нее шали, ловя себя на глупой мысли, что малышке будет в ней теплее. Сильвия взглянула на дитя, погладила его по лицу.
Бедная моя малютка. Взгляните на нее, на ее ножки, ох, какой ужас. Я знала, я так и знала, разве я вам не говорила?
Селия подтвердилада, говорила.
Слава богу, слава богу, что она умерла Господи помилуй.
Сильвия заплакала, вначале тихонько, затем все громче. Селия чувствовала себя абсолютно беспомощной, она не знала, что ей делать перед лицом такого горя, поэтому просто стояла и смотрела на них, Сильвию и младенца, и сама плакала.
И вот тут-то это и произошло. Да и вправду ли произошло? Там было так темно, так плохо видно. Но ей вдруг показалось, что маленькая грудка дрогнула. Или это мигнула лампа? Мерцая и покрываясь мокрыми бороздами на холодном зимнем ветру, рвущемся в дверь. Или только показалось, что она дрогнула? Конечно, конечно, такого не могло быть. Но затем это повторилось. Грудка вновь дрогнула. Теперь это увидела и Сильвия. А затем последовал еле уловимый вздох.
О господи, прошептала Сильвия. Не может быть.
Она взглянула на Селию и совершенно спокойно, словно абсолютно здоровая, стоя на своем обычном месте и выжимая белье или нарезая хлеб, спросила:
Вы поможете мне?
И Селия ответила так же спокойно:
Да, помогу.
Все, что она сделала, подала Сильвии подушку. Чтобы положить ее на младенца.
Мамочка, поставь свечу. Ну же!
Извини, дорогой.
Сюда, вместе со всеми.
Извини. Селия поставила свечку. Они все ярко мерцали Блестящие, золотые, множество свечей.
Свет мерцал, как и в той комнате. Да, наверное, они обе ошибались. Конечно, ошибались. Девочка вообще не дышала. Просто не могла дышать. У нее были завязанные узлом ножки и поврежденный позвоночник, и она родилась мертвой. Она не дышала. Думать, что было иначе, просто сумасшествие. Повитуха пыталась ее оживитьи не смогла. В любом случае малышка бы не выжила, потому что долго не дышала, и мозг ее наверняка был поврежден в результате кислородного голодания.
Появилась миссис Джессоп, крайне раздраженная тем, что Сильвия сама держит ребенка и новорожденная теперь укутана в шаль, а не завернута в изношенное полотенце.
Я ведь отдала ребенка вам, сказала она Селии. Что тут происходит?
Ничего не происходит, ответила Селия. Миссис Миллер захотела подержать девочку. Это совершенно естественно. Это утешило ее. Я дала ей подержать новорожденную. И укутала ее в шаль. Шаль принесла я, это рождественский подарок.
Ладно, а теперь я это заберу, проворчала миссис Джессоп. Я должна это забрать.
Ее, а не «это», резко сказала Селия. Это девочка. Дитядевочка.
Кто бы там ни был, буркнула миссис Джессоп. Он мертвый. Так что я должна его забрать.
Да, сказала Селия, правда: она действительно мертвая.
Почему ты плачешь? спросил Джайлз.
Я не плачу.
Плачешь.
Что-то в глаз попало.
Бедная мамочка. Давай вернемся на наши места. Сын снова заглянул в ясли. Младенец спит?
О да. Я думаю, да.
Его глазки открыты.
Знаю. Но думаю, что он спит.
Билли тоже спросил ее, когда она уходила:
Младенец спит?
Он стоял на ступеньках у другой двери, желая знать, что произошло.
Было трудно отвечать, но Селия знала, что должна ответитьэто все, что она могла сделать для Сильвии и Теда: рассказать о случившемся детям.
К сожалению, Билли, сказала Селия, опускаясь на ступеньки и усаживая его к себе на колени. Он был крупным мальчуганом. Боюсь, что ребенок умер. Очень печально. Это маленькая девочка, и она она была очень больна. А твоя мама чувствует себя хорошо, добавила Селия, и чуть позже ты ее увидишь. Когда она немного отдохнет.
Внезапно Селия поняла, что ей самой необходимо немного отдохнуть. Она и вообразить не могла, что когда-нибудь ей снова доведется почувствовать такое крайнее изнеможение.
Глава 6
На докторе был черный галстук. Когда он вошел в комнату, выражение его лица было безрадостным. Господи, подумал Оливер, случилось что-то ужасное. Ему в голову вдруг пришла дикая мысль, что в своем кабинете в родильном доме доктор хранит черный галстук, всегда готовый к трагедии. Смерти младенцев, смерти матерей. А ведь в случае двойни возможно и то и другое. Оливер поднялся ему навстречу, собираясь с силами, чтобы выслушать. Пусть это будут дети, Господи, пожалуйста, пусть это будут дети.
Доктор улыбнулся, нетпросиял, протянул ладонь и энергично пожал руку Оливера. И тот вдруг понял: черный галстукэто дань королю. Сегодня утром скончался король. Переживая за Селию, он совсем забыл об этом. Их корольжизнелюб, сибарит, дамский угодникумер: да здравствует король! Но
Отличные новости, сказал врач. Девочки. Близнецы. Абсолютно одинаковые.
А моя жена?..
Замечательно. Справилась отлично. Молодец, просто молодец. И уж сейчас, конечно, на вершине счастья!
Я могу войти к ней?
Можете.
Оливер тихонько толкнул дверь и взглянул на Селию. Она лежала в груде кружевных подушек, бледная, с темными тенями вокруг глаз. Она лучезарно улыбнулась мужу:
Ну не чудо ли? Ну не умница ли я? Ты только взгляни на них, Оливер, взгляни какие красавицы!
Сейчас. Сначала на тебя хочу посмотреть. Дорогая моя. Моя самая-самая дорогая. Слава богу, ты в порядке! Доктор сказал, что ты держалась молодцом.
Да, я держалась молодцом, весело ответила Селия, но все было куда проще и легче, чем с Джайлзом. Несмотря на то, что их двое. И мне дали отменную затяжку хлороформа.
Оливер внутренне содрогнулся. Он не был физически стойким и, по правде сказать, вообще не был храбрецом ни в каком смысле слова. А когда он думал о том, через что же приходится Селиида и любой другой женщинепройти, чтобы принести ребенка в этот мир, то чувствовал благоговейный трепет.
Я тебя так люблю, просто сказал он.
И я очень люблю тебя. Ну, посмотри же на них, Оливер, ну же!
Он подошел к двум колыбелькам, стоящим бок о бок. Из-под груды одеял на него смотрели два совершенно одинаковых личика: невидящие темно-синие глаза, густые темные волосы, крохотные, как розовый бутон, ротики, мило шевелящиеся пальчики, похожие на маленькую розетку листа.
Они прелестны, сказал Оливер, и голос его дрогнул.
Правда же? Я так горда, так горда! Так рада, так взволнована, и и все на свете. Сказать тебе, как, мне кажется, их надо назвать?
Скажи.
Венеция и Адель.
Почему? улыбнулся Оливер. Очень мило, но почему именно так?
Венеция в честь города. Потому что там они были зачаты. А Адельпотому что так звали мою бабушку. А ее назвали так в честь младшей дочери Вильгельма Завоевателяее звали Адель, и она вышла замуж за Стефана де Блуа и стала святой. Сплошь добрые знаки.
Да, неуверенно произнес Оливер.
Он знал, что спорить с Селией бесполезно: похоже, она уже твердо все решила. А имена и впрямь были милые. Сам он выбрал бы другие, возможно, более привычные, более английские. Но, в конце концов, жена их родилаей и выбирать имена.