Но апогеем визита в Лондон стала встреча с леди Бекенхем, которая появилась на Чейни-уок с ярким блеском в глазах и завела разговор о домашних приемах в Сандринхеме и Виндзоре. Она пересказала массу щекотливых сплетен о короле и маленькой миссис Джордж, как в королевских кругах называли миссис Кеппел, и поведала Дженетт, что у нее есть своя ложа в Аскоте. Дженетт вежливо удивилась социалистическим взглядам Селии и скептически восприняла ее заявление, что Дженни и Сильвия Миллерее друзья. А Роберт сказал Дженетт, что она еще больший сноб, чем сама леди Бекенхем.
Чепуха, ответила Дженетт, но он стоял на своем, добавив, что не встречал на своем веку бо́льших снобов, чем привилегированные американцы, а Дженеттсуперпривилегированная.
Дженетт восприняла все это со свойственным ей добродушием, добавив, что не заметила со стороны Роберта особого желания разделить с ней эти привилегии. Он заставил себя улыбнуться в ответ, хотя подобные высказывания ненавидел. То была обычная маленькая месть Дженетт за то, что Роберт с ней спорил, и он почувствовал, что его вновь поставили на место и принизили. Это чувство он научился терпеть с самого начала их отношений.
Дорогая, повторил Роберт.
Слушаю, милый. Вижу, тебя не интересуют мои сережки. Да и с какой стати они должны тебя интересовать? В таком случае надену твои. Ты хотел о чем-то поговорить со мной? А, Лоренс, и ты здесь. Чудесно выглядишь, мой мальчик. Мне не терпится видеть тебя сегодня на нашем торжественном ланче. Я хочу, чтобы ты сидел рядом со мной и всем нравился. Роберт, правда, ему идет этот костюм?
Спасибо, мамочка. Лоренс обратил к Дженетт свою ослепительную улыбку и, бросив короткий холодный взгляд на Роберта, взял книгу, лежавшую на столе.
Да, конечно, с трудом выдавил Роберт.
Лоренс и в самом деле прекрасно выглядел: он был красивым мальчиком, с правильными отцовскими чертами и цветом лица, доставшимся от матери. Для своего возраста он казался высоковат, но без неприятных физиологических особенностей подросткового возраста: кожа его была чиста, голос ровен, и двигался он изящно и уверенно. Роберт ловил себя на мысли, что его обрадовало бы появление хоть одного прыща на этом высоком аристократическом лбу.
Да, Роберт, так о чем ты хотел поговорить, мой дорогой? Прости, что я тебя перебила.
Да так, ничего особенного, ответил Роберт.
У него не было ни малейшего желания рассуждать о своих планах на будущее и финансовой поддержке в присутствии Лоренса.
Нет, я хочу услышать. Так нечестно. Ты все утро пытаешься со мной поговорить. Лоренс не обидитсяправда ведь, милый? если мы немного побеседуем на взрослые темы.
Конечно нет, взглянув на Роберта с веселым блеском в глазах, отозвался Лоренс.
Он знает, подумал Роберт, знает, что я ничего не желаю обсуждать в его присутствии.
Вот видишь? Начинай, Роберт, ну же. Я крайне заинтригована.
И зря, спокойно ответил Роберт. Это касается одного моего клиента. Мне хотелось бы, чтобы ты с ним встретилась.
Да? А кто это?
Его зовут Джон Бруер. Очень умный человек, управляет компанией по недвижимости. Послушай, это не так важно. Мне нужно подготовиться к ланчу.
Да, конечно, дорогой мой, но почему ты так хочешь, чтобы я с ним встретилась?
Дженетт
Мама, сказал Лоренс еще более нудным голосом, чем обычно, он явно забавлялся, не думаю, чтобы Роберту хотелось обсуждать свои дела при мне. Все в полном порядке. Я понимаю. У меня много дел.
Ну это уж просто абсурд, удивилась Дженетт. Почему бы Роберту не обсуждать что-то при тебе? Я могу понять, если тебе самому не хочется это слушать. Конечно, разговоры о клиентах весьма скучны. Но
Нет, мама, я вижу, что мне лучше уйти. Увидимся на ланче. Он встал и вышел из комнаты, взглянув в сторону Роберта все с тем же злорадным выражением светлых глаз.
Дженетт улыбнулась ему вслед.
Он такой чувствительный, не правда ли? Это объясняет, почему с ним иногда бывает тяжело. Мне и в голову не приходило, что ты предпочитаешь что-то обсудить наедине. Она ободряюще улыбнулась Роберту. Так в чем же дело? Я слушаю тебя с предельным вниманием, и уж теперь-то я точно заинтригована.
Роберт глубоко вздохнул. Если он сейчас не расскажет, то это может привести к серьезной размолвке между ними. Дженетт не любит, когда от нее утаивают информациюлюбого рода.
У меня есть намерение основать собственное дело, произнес Роберт.
Дженетт снова улыбнулась ему, располагающий взгляд ее светлых глаз выражал нетерпеливый интерес, но был при этом стеклянно-твердым.
Да? удивилась она. Звучит заманчиво. Мне всегда нравилось твое честолюбие, Роберт. Меня вообще привлекает честолюбие. Как ты понимаешь, Джонатан не был неудачником.
Разумеется, не был. Ну, мне приятна хотя бы твоя поддержка. Видишь ли, я я чувствую, что достиг предела у Лоусонов. Большего я там уже не добьюсь. В значительной степени это семейная фирма. А у меня иные интересы.
Иные интересы? На лице ее выразилось веселое недоумение.
Да. В иных сферах бизнеса.
И каких же?
В недвижимости. У клиента, о котором я упомянул, Джона Бруера, великолепно идут дела, а начинал он весьма скромно. В совокупности он уже построил несколько улиц в финансовом районе.
Это становится все более интересным, сказала жена. Жду не дождусь встречи с мистером Бруером.
И я тоже жду. Он очень интересный человек. Понимаешь, Дженетт, я чувствую, что именно в недвижимости мое будущее. У меня на это дело настоящий нюх, я его просто чую. В кирпичах и растворах есть то, что мне очень нравится, что-то настоящее, реальное, вещественное, это не какая-то умозрительная субстанция, существующая на бумаге.
Ну, это вряд ли, весьма холодно заметила Дженетт. Возможно, мы и не полностью соответствуем золотому стандарту, как Великобритания, хотя я считаю большой ошибкой с их стороны, что они к этому цепляются, но эта «умозрительная субстанция», как ты ее называешь, существует на самом деле. И ее могут в любой момент доставить из любого банка.
Да, конечно. Но я просто чувствую тягу к строительному делу. Уверен, что мог бы прекрасно справиться с ним. Сделать его собственным полем деятельности.
Поскольку ты потерпел неудачу в банковском деле. Ведь ты именно об этом говоришь?
Нет, резко ответил он, я говорю не об этом. И не считаю, что в банковском деле я потерпел неудачу.
Я тоже так не считаю, Роберт, неожиданно улыбнулась Дженетт. Я знаю, что в «Лоусонс» тебя высоко ценят. Очень высоко.
Замечание было надменное, покровительственное. Роберту оно не понравилось.
Дженетт, уже мягче сказал он, думаю, ты не вполне понимаешь
Она перебила его. Улыбнулась своей неожиданной сияющей улыбкой, как обычно смутив Роберта резким переключением температурных режимов эмоций.
Все в порядке, думаю, я все понимаю. Ты молодой человек.
Не такой уж молодой, возразил он, вот потому-то
Тридцать девять летэто еще молодость. С моей точки зрения. В любом случае не будем спорить. Ты хочешь следовать своим путем. Все именно так, как и должно быть. Я испытываю определенную симпатию к твоему желанию сменить поле деятельности. И склоняюсь к мысли, что строительное дело действительно обладает огромным потенциалом. Да, в принципе, это блестящая идея. Выше всяческих похвал.
Роберт не был вполне уверен, что так уж нуждается в похвалеона попахивала школьной ведомостью, но воодушевление жены его подбодрило.
Роберт взглянул на Дженетт.
Еще что-нибудь? вновь улыбнулась она.
Да, кое-что. Я уже проделал некоторую работу в этом направлении. Бюджет, прогнозы на будущее, где можно ожидать наибольшей выгоды и с географических, и с финансовых позиций.
И что же?
Конечно, мы сейчас находимся в стадии быстрого финансового развития. Хорошее время для того, чтобы рискнуть в этом направлении.
Да-а Очень может быть. Я могу обратиться к кому-нибудь из партнеров, если хочешь. И каков же, по-твоему, должен быть следующий шаг?
Ну, сказал Роберт, набрав побольше воздуха и в прямом, и в переносном смысле, в общем, Джон Бруер предложил мне партнерство.
Я это одобряю. Дело у него уже поставлено, он знаком со всеми сферами, в которые пока не вхож ты. И я представляю, что́ именно ты мог бы привнести в будущее предприятие, в частности некоторый финансовый вклад, не так ли? Контакты с людьми, технологии и тому подобное.
Да, в самом деле. Но
Что?
Джон хочет расширить дело. Это естественно. И могло бы стать основанием для моего участия.
Разумеется.
И поэтому мы бы мы хотели бы получить поддержку.
Да?
Без этого я не могу приступить к делу.
Все понятно.
Я запустил несколько пробных шаров. Ничего более. Но я в общем, я думал, может быть, ты то есть Эллиотты, могли бы
Могли бы что, Роберт?
Роберт почувствовал, что его бросило в жар. Именно этого он и боялся, что столкнется с тупостью, непонятливостью, которую Дженетт при желании всегда могла имитировать, проделывая это с высшим артистизмом. И она вынудит его пуститься в долгие и болезненные объяснения, мучительно проговаривая каждое слово до последнего, вместо того чтобы милосердно, с пониманием прервать.
в общем, вложить в это дело некоторые средства. Не всю сумму, конечно. Но какую-то часть? На строго деловой основе, разумеется. Я не претендую на какое-то особое отношение.
Наступило долгое молчание. Затем Дженетт подошла к окну и стала смотреть на улицу. Роберт наблюдал за ней: разглядывал ее немного широкую спину, длинную шею, сложную прическу. Казалось, она стоит так уже целую вечность. Но вот она повернулась и взглянула ему в лицо.
Роберт, сказала она.
Да?
Роберт, это очень сложно.
Если ты так полагаешь, тогда, пожалуйста, забудь и думать об этом. И не говори с членами правления. Я понимаю.
Думаю, что не вполне. Сложность заключается не в идее как таковой, не в том, чтобы у тебя была компания по недвижимости, а в том, что ты просишь у меня денег.
Не у тебя, Дженетт. У Эллиоттов.
Пожалуйста, не притворяйся. В какие бы формы ты это ни облекал, ты просишь денег именно у меня. Вряд ли ты отправился бы прямиком в отдел займов банка «Эллиоттс», не спросив вначале меня, правда?
Нет, сказал Роберт, это было бы просто нелепо.
Вот видишь! Но даже если бы ты так сделал, то все равно оказался бы в незавидном положении.
Дженетт
Роберт, пожалуйста. Дай мне минуту. Дай мне
Дать тебечто?
Дай мне успокоиться.
Успокоиться? Из-за чего?
Разумеется, ты должен понимать но, видимо, не понимаешь не понимаешь, как как я расстроена, сказала Дженетт.
Расстроена? Но чем?
Тем, что, похоже, мои друзья оказались правы, произнесла она с тяжелым вздохом. Слишком уж тяжелым, как подумал Роберт.
Что? Что ты имеешь в виду, в чем оказались правы твои друзья?
Они говорилимногие из них так говорили, что ты женился на мне из-за денег. Я убеждала их, что это абсурд и о подобных делах нет и речи, что я абсолютно уверена в твоей любви ко мне. Я согласилась на брак, веря в это. Похоже, я ошиблась.
Милая, это смешно. Вовсе ты не ошиблась. Разумеется, я люблю тебя. Очень люблю. Но
Да, Роберт? Ночто? (Он молчал.) Ну, продолжай, продолжай.
Было бы глупо, сказал он наконец упавшим голосом, не поговорить с тобой на эту тему.
Глупо? В самом деле? Дженетт обернулась, ее глаза были полны слез. Мне жаль, что ты считаешь глупостью быть благородным. Не пытаться использовать меня, не пытаться извлечь финансовую выгоду из нашего брака.
Да брось ты в самом деле! вспыхнул он от гнева. Это просто ребячество, бред.
Не думаю.
Нет, думаешь. Я не пытаюсь использовать тебя, как ты заявляешь. Я надеюсь, Дженетт, стать менее зависимым от тебя, и только. Я хочу, чтобы финансовая сторона нашего брака бросалась в глаза как можно меньше, а не больше.
Какие бы доводы и оправдания ты ни приводил, для меня все это очень больно. И я не могу согласиться с тобой, сказала в заключение Дженетт. Она вынула платок, высморкалась, промокнула глаза. Я была бы очень рада поддержать тебя в твоем новом начинании любым другим способом, каким бы только смогла. Поверь мне. Но деньгами Мне жаль, нонет. Я даже обсуждать это не могу. А теперь, если позволишь, мне нужно привести в порядок лицо и восстановить душевное равновесие. Я пойду к себе. Увидимся за ланчем на садовой террасе.
Роберт стоял и смотрел ей вслед. Он смутно пытался представить, как бы Джонатан Эллиотт поступил в подобной ситуации. Не в такой, конечно, такой просто и быть не могло.
В комнату вошел Лоренс и взглянул на Роберта.
С моей матерью все в порядке? спросил он.
В полном порядке. А что такое?
Она прошла мимо меня в холле. Вид у нее был расстроенный.
Она не расстроена, ответил Роберт.
Чистая ложь, подумал Лоренс. Он опять взглянул на Роберта, и его светлые голубовато-зеленые глаза, точно такие же, как у матери, наполнились презрением.
Она была явно расстроена. Совершенно очевидно. Лоренс сделал паузу, а затем спросил:Думаю, вам следует объяснить мне почему?
Я вовсе не намерен объяснять тебе почему, заявил Роберт. Тебя это не касается.
Роберт, холодно произнес Лоренс, когда мой отец умирал, он просил меня присматривать за мамой. И я намерен это делать. Если мама расстроена, я должен знать причину. Чтобы я мог устранить ее.
Роберт в упор посмотрел на него, а затем молча вышел из комнаты.
В то же самое время в небольшом домике в Лондоне происходил один любопытный диалог.
Не понимаю, говорила ММ, почему ты не позволяешь помочь тебе. Если я одолжу тебе деньгиодолжу, заметь, не подарю, ты сможешь учредить собственную строительную фирму. Положить конец всей этой неопределенности, гонениям прорабов, увольнениям. И мне доставить большое удовольствие. Пожалуйста, Джаго. Ты можешь выплачивать мне проценты по самой глупой ставке, какая тебя устроит.
Нет, отрезал Джаго, я не возьму твои деньги. И больше не проси.
Ну в самом деле, воскликнула ММ, это же просто смешно! Всюду полным-полно мужчин, которые отдали бы отдали бы правую руку на отсечение за такую возможность.
Кому они были бы нужны на стройке с одной рукой? усмехнулся Джаго.
День выдался очень жарким, жарким и каким-то гнетущим. Лондон в этот день был погружен в уныние. Он пребывал в таком состоянии со дня смерти старого короля, да и вся странатоже. Казалось, вся Англия понимала, что веселая, разгульная, охочая до удовольствий Эдвардианская эпоха навсегда ушла в прошлое, что капризы, баловство и нескончаемые празднества короткого правления Эдуарда VII завершились. Те, кто надеялся узнать подробности этого празднества, обманулись в своих ожиданиях: Эдуард распорядился сжечь свои частные письма и бумаги, львиная доля которых, без сомнения, носила абсолютно непристойный характер. Миссис Кеппел отказали в приеме, когда она прибыла в Мальборо-хаус, чтобы оставить запись в книге знатных посетителей. Это противоречило обещанию королевы о том, что королевская семья позаботится о ней. Суровая добродетель нового короля и под стать ему суровой супруги, совершенно иной, нежели ангелоподобная Александрата, что позволила миссис Кеппел навестить умирающего короля, обретала реальные черты.
Похороны прошли чрезвычайно пышно: король Георг ехал верхом рядом со своим шурином, кайзером, за ними вели любимую лошадь Эдуарда, без всадника, с развернутыми назад сапогами в стременах; далее в обычном парадном порядке следовали военные и политические светила. Но более всего сердца подданных растрогал вид маленькой собачки по кличке Цезарь, семенившей за гробом своего хозяина и выглядевшей удивительно трогательно в гуще этого пышного шествия. В каждой деревне, в каждом городе служили заупокойные службы, все улицы были одеты в траур. И еще несколько недель после похорон страна продолжала официально соблюдать траур. В Аскоте состоялись знаменитые черные скачки, куда все явились в черных одеждах, и даже карты заездов окаймляла черная полоса.
Но Селия в это время была довольна и необычайно счастлива, она наслаждалась жизнью и возвращением здоровья и сил. И конечно, близнецами. Они были славными детишками: гораздо крепче спали, лучше ели, веселее улыбались, даже ворковали забавнее, чем в свое время их брат. Селия быстро оправилась после родов и намеревалась в сентябре вернуться в издательство. Оливер хотел, чтобы она хотя бы в течение года оставалась дома, а ей даже два месяца были невтерпеж. Они выдержали большую баталию, причем Оливер обвинил жену в том, что она не любит детей, а та, в свою очередь, вменила мужу в вину то, что он просто ревнует ее к работе и ему претит ее присутствие в издательстве. У них и раньше бывали стычки, но никогда прежде они не наносили друг другу ударов ниже пояса, метя в самое больное место, а именно в профессиональную неуверенность Оливера и равнодушие Селии как матери. В конце концов они помирились, но от этой ссоры остались глубокие шрамы. Даже теперь между ними пробегал легкий холодок, уменьшавший то огромное удовольствие, которое они обычно испытывали от взаимного общения.