Пустые обещания господина Монеу
Мне кажется, я имела честь предложить вам нечто более ощутимое, чем пустые обещания.
Графиня, человек предполагает, а Бог располагает.
Поговорим серьезно, сказала Дю Барри.
Я вас слушаю.
Вы обожгли ногу?
Как видите.
Сильно?
Ужасно.
Не могли бы вы, несмотря на эту рану, вне всякого сомнения чрезвычайно болезненную, не могли бы вы сделать усилие, потерпеть боль до замка Люсьенн и продержаться стоя одну секунду в моем кабинете перед его величеством?
Это невозможно, графиня. При одной только мысли о том, чтобы подняться, мне становится плохо.
Но значит, вы действительно очень сильно обожгли ногу?
Да, ужасно.
А кто делает вам перевязку, кто осматривает вас, кто вас лечит?
Как любая женщина, под началом которой был целый дом, я знаю прекрасные средства от ожогов. Я накладываю бальзам, составленный по моему рецепту.
Не будет ли нескромностью попросить вас показать мне это чудодейственное средство?
Пузырек там, на столе.
«Лицемерка! подумала Дю Барри. Она даже об этом подумала в своем притворстве: решительно, она очень хитра. Посмотрим, каков будет конец».
Графиня, тихо сказала Дю Барри, у меня тоже есть удивительное масло, которое помогает при подобного рода несчастьях. Но применение его в значительной степени зависит от того, насколько сильный у вас ожог.
То есть?
. Бывает простое покраснение, волдырь, рана. Я, конечно, не врач, но каждый из нас хоть раз в жизни обжигался У меня рана, графиня.
Боже мой! Как же, должно быть, вы мучаетесь! Хотите, я приложу к ране мое целебное масло?
Конечно, графиня. Вы его принесли?
Нет, но я его пришлю.
Очень вам признательна.
Мне только нужно убедиться в том, что ожог действительно серьезный.
Старуха стала отнекиваться.
Ах нет, графиня, сказала она. Я не хочу, чтобы вашим глазам открылось подобное зрелище.
«Так, подумала Дю Барри, вот и попалась».
Не бойтесь, проговорила она, меня не пугает вид ран.
Графиня! Я хорошо знаю правила приличия
Там, где речь идет о помощи ближнему, забудем о приличиях.
Внезапно, она протянула руку к покоившейся на кресле ноге графини.
Старуха от страха громко вскрикнула, хотя Дю Барри едва прикоснулась к ней.
«Хорошо сыграно!» прошептала графиня, наблюдавшая за каждой гримасой боли на исказившемся лице де Беарн.
Я умираю, сказала старуха. Ах, как вы меня напугали!
Побледнев, с потухшими глазами, она откинулась, как будто теряя сознание.
Вы позволите? настаивала фаворитка.
Да, согласилась старуха упавшим голосом.
Графиня Дю Барри не стала терять ни секунды: она вынула первую булавку из бинтов, которые закрывали ногу, затем быстро развернула ткань. К ее огромному удивлению, старуха не сопротивлялась.
«Она ждет, пока я доберусь до компресса, тогда она начнет кричать и стонать. Но я увижу ногу, даже если мне придется задушить эту старую притворщицу», сказала себе фаворитка.
Она продолжала снимать повязку. Де Беарн стонала, но ничему не противилась.
Компресс был снят и перед глазами Дю Барри предстала настоящая рана. Это не было притворством, и здесь кончалась дипломатия де Беарн. Мертвенно-бледная и кровоточащая, обожженная нога выглядела достаточно красноречиво. Беарн смогла заметить и узнать Шон, но тогда в своем притворстве она поднималась до высоты Порции и Муция Сцеволы.
Дю Барри застыла в безмолвном восхищении. Придя в себя, старуха наслаждалась своей полной победой; ее хищный взгляд не отпускал графиню, стоявшую перед ней на коленях.
Графиня Дю Барри с деликатной заботой женщины, рука которой так облегчает страдания раненых, вновь наложила компресс, устроила на подушку ногу больной и, усевшись рядом с ней, сказала:
Ну что ж, графиня, вы еще сильнее, чем я предполагала. Я прошу у вас прощения за то, что с самого начала не приступила к интересующему меня вопросу так, как это нужно было, имея дело с женщиной вашего нрава. Скажите, каковы ваши условия?
Глаза старухи блеснули, но это была лишь молния, которая мгновенно погасла.
Выразите яснее ваше желание, сказала она, и я скажу, могу ли я чем-либо быть вам полезной.
Я хочу, ответила графиня, чтобы вы представили меня ко двору в Версале, даже если это будет стоить мне часа тех ужасных страданий, которые вы испытали сегодня утром Де Беарн выслушала, не моргнув глазом.
И это все?
Все. Теперь ваша очередь.
Я хочу, сказала де Беарн с твердостью, убедительно показывавшей, что договор заключался на равных правах, я хочу иметь гарантию, что выиграю двести тысяч ливров Но если вы выиграете, вы получите, как мне казалось, четыреста тысяч ливров.
Нет, потому что я считаю своими те двести тысяч, которые оспаривают у меня Салюсы. Остальные двести тысяч будут как бы дополнением к той чести, которую вы оказали мне своим знакомством.
Эти двести тысяч ливров будут вашими. Что еще?
У меня есть сын, которого я нежно люблю. В нашем доме всегда умели носить шпагу, но, рожденные, чтобы командовать, мы, как вы понимаете, могли быть лишь посредственными солдатами. Мой сын должен командовать ротой. Обещайте, что в следующем году ему будет пожалован чин полковника.
Кто будет оплачивать расходы на полк?
Король. Вы понимаете, что, если я истрачу на это двести тысяч ливров моего выигрыша, завтра я стану такой же бедной, как сегодня.
Итак, в целом это составляет шестьсот тысяч ливров.
Четыреста тысяч, и это в том случае, если полк стоит двести тысяч, а это означало бы оценить его слишком дорого.
Хорошо. Ваши требования будут удовлетворены.
Я должна еще просить короля возместить мне убытки за виноградник в Турени за четыре добрых ар-пана, которые инженеры короля отобрали у меня одиннадцать лет назад для строительства канала.
Вам за них заплатили.
Да, но, по словам эксперта, я могла бы получить вдвое больше того, что за него дали.
Хорошо. Вам заплатят за него еще столько же. Все?
Извините. Я совсем не так богата, как вы, должно быть, себе представляете. Я должна Флажо что-то около девяти тысяч ливров.
Девять тысяч ливров?
Это необходимо. Флажо прекрасный советчик.
Охотно верю, сказала графиня. Я заплачу эти девять тысяч ливров из своего кармана. Я надеюсь, вы согласитесь, что я очень покладиста?
Вы неподражаемы, но, как мне кажется, я тоже доказала вам свою уступчивость.
Если бы вы знали, как я жалею, что вы так обожглись! с улыбкой сказала Дю Барри.
А я не жалею, возразила любительница процессов, потому что, несмотря на эго несчастье, надеюсь, моя преданность придаст мне сил, чтобы быть вам полезной, как если бы ничего не случилось.
Подведем итоги, сказала Дю Барри.
Подождите.
Вы что-нибудь забыли?
Да, сущую безделицу.
Я вас слушаю.
Я совсем не ожидала, что мне придется предстать перед нашим великим королем. Увы! Версаль и его красоты уже давно стали мне чужды. В итоге у меня нет платья.
Я это предусмотрела. Вчера, после вашего ухода, уже начали шить платье для представления, и я была достаточно осмотрительна, заказав его не у своей портнихи, чтобы не загружать ее работой. Завтра в полдень оно будет готово.
У меня нет брильянтов.
Господа Бемер и Басанж завтра представят вам по моему письму гарнитур стоимостью в двести тысяч ливров, который послезавтра они купят у вас за те же двести тысяч ливров. Таким образом, вам будет выплачено вознаграждение.
Прекрасно; мне больше нечего желать.
Очень рада.
А патент полковника для моего сына?
Его величество вручит вам его сам.
А обязательство по оплате расходов на полк?
В патенте это будет указано.
Отлично. Теперь остался только вопрос о винограднике.
Во сколько вы оцениваете эти четыре арпана?
Шесть тысяч ливров за арпан. Это были прекрасные земли.
Я выпишу вам вексель на двенадцать тысяч ливров, которые с теми двенадцатые, что вы уже получили, как раз составят двадцать четыре тысячи.
Вот письменный прибор, сказала графиня, указывая на названный ею предмет.
Я буду иметь честь передать его вам.
Мне?
Да.
Зачем?
Чтобы вы соблаговолили написать его величеству небольшое письмо, которое я буду иметь честь продиктовать вам. Вы мне, я вам.
Справедливо, сказала де Беарн.
Соблаговолите взять перо.
Старуха придвинула стол к креслу, приготовила бумагу, взяла перо и застыла в ожидании. Дю Барри продиктовала:
«Сир! Радость, которую я испытываю, узнав, что сделанное мною предложение быть крестной моего дорогого друга графини Дю Барри при ее представлении ко двору»
Старуха вытянула губы и стряхнула перо.
У вас плохое перо, сказала фаворитка короля, нужно его заменить.
Не нужно, оно приспособится.
Вы думаете?
Да.
Дю Барри продолжала:
«дает мне смелость просить Ваше Величество отнестись ко мне благосклонно, когда завтра, буде на то Ваше соизволение, я предстану перед Вами в Версале. Смею надеяться, сир, что Ваше Величество окажет мне честь, приняв меня благосклонно, как представительницу дома, все мужчины которого проливали кровь на службе у принцев Вашего высочайшего рода».
Теперь подпишите, пожалуйста. Графиня подписала:
«Анастазия-Евгения-Родольф, графиня де Беарн»
Старуха писала твердой рукой; буквы, величиной с полдюйма, ложились на бумагу, усыпая ее вполне небрежно-аристократическим количеством орфографических ошибок.
Старуха, держа в одной руке только что написанное ею письмо, другой протянула чернильницу, бумагу и перо графине Дю Барри, которая выписала мелким прямым и неразборчивым почерком вексель на двадцать одну тысячу двенадцать ливров чтобы компенсировать потерю виноградников, и девять тысяч чтобы заплатить гонорар Флажо.
Затем она написала записку Бемеру и Бассанжу, королевским ювелирам, с просьбой вручить подателю письма гарнитур из брильянтов и изумрудов, названный «Луиза», так как он принадлежал принцессе, приходившейся дофину теткой, которая продала его с целью выручить деньги на благотворительность.
Покончив с этим, крестная и крестница обменялись бумагами.
Теперь, дорогая графиня, сказала Дю Барри, докажите мне свое хорошее ко мне отношение.
С удовольствием.
Я уверена, что вы согласитесь переехать в мой дом. Троншен вылечит вас меньше чем за три дня. Поедемте со мной, вы испробуете также мое превосходное масло.
Поезжайте, графиня, сказала осторожная старуха, мне еще нужно закончить здесь некоторые дела, прежде чем я присоединюсь к вам.
Вы отказываете мне?
Напротив, я согласна, но не могу ехать теперь. В аббатстве пробило час. Дайте мне время до трех часов; ровно в пять я буду в замке Люсьенн.
Вы позволите моему брату в три часа заехать за вами в своей карете?
Конечно.
Ну, а теперь отдыхайте.
Не бойтесь. Я дворянка, я дала вам слово и, даже если это будет стоить мне жизни, буду с вами завтра в Версале.
До свидания, дорогая крестная!
До свидания, очаровательная крестница!
На сем они расстались: старуха по-прежнему лежа на подушках и держа рук) на бумагах, а Дю Барри еще более легкокрылая, чем до прихода сюда, но с сердцем, слегка сжавшимся оттого, что не смогла взять верх над старой любительницей процессов она, которая ради собственного удовольствия бивала короля Франции!
Проходя мимо большого зала, она заметила Жана, который для того, очевидно, чтобы никто не усмотрел чего-либо подозрительного в его столь долгом здесь пребывании, только что начал наступление на вторую бутылку вина.
Увидев невестку, он вскочил со стула и подбежал к ней.
Ну что? спросил он.
Вот что сказал маршал Саксонский его величеству, показывая на поле битвы при Фонтенуа: «Сир! Пусть это зрелище скажет вам, какой ценой и какими страданиями достается победа».
Значит, мы победили? спросил Жан.
Еще одно удачное выражение. Но оно дошло к нам из античных времен: «Еще одна такая победа, и мы проиграем».
У нас есть поручительница?
Да, но она обойдется нам почти в миллион.
Ого! произнес Дю Барри со страшной гримасой.
Черт возьми, выбора у меня не было!
Но это возмутительно!
Ничего не поделаешь. Не вздумайте возмущаться, потому что, если случится, что вы будете недостаточно почтительны, мы можем вообще ничего не получить или же это будет стоить нам вдвое дороже Ну и ну! Вот так женщина!
Это римлянка.
Это гречанка Не важно! Гречанка или римлянка будьте готовы в три часа забрать ее отсюда и привезти ко мне в Люсьенн. Я буду спокойна только, когда посажу ее под замок.
Я не двинусь отсюда ни на шаг, сказал Жан А мне надо поспешить все приготовить, сказала графиня и, бросившись к карете, крикнула:
В Люсьенн! Завтра я скажу. «В Марли!»
Какая разница? сказал Жан, следя глазами за удалявшейся каретой. Так или иначе, мы дорого обходимся Франции. Это лестно для Дю Барри.
Глава 3.ПЯТЫЙ ЗАГОВОР МАРШАЛА РИШЕЛЬЕ
Король, как обычно, вернулся ко двору в Марли.
Меньший раб этикета, нежели Людовик XIV, который во время придворных церемоний искал повода для проявления своей королевской власти, Людовик XV в каждом кружке придворных искал новостей, до которых был охоч, и особенно разнообразия лиц это развлечение он предпочитал всем остальным, тем паче если эти лица были приветливыми.
Вечером того дня, когда состоялась только что описанная нами встреча, и через два часа после того, как де Беарн, согласно своему обещанию, которое на сей раз она сдержала, расположилась в кабинете графини Дю Барри, король играл в карты в голубом салоне.
Слева от него сидела герцогиня Айенская, справа де Гемене.
Король, казалось, был чем-то озабочен, из-за чего и проиграл восемьсот луидоров. Проигрыш заставил его вернуться к занятиям более серьезным будучи достойным потомком Генриха IV, Людовик XV предпочитал выигрывать. В девять часов король отошел от карточного стола к окну для беседы с сыном экс-канцлера Малерба. От противоположного окна за их беседой с беспокойством наблюдал господин де Монеу, разговаривавший с Шуазелем.
Как только король отошел, у камина образовался кружок. Вернувшись с прогулки по саду, принцессы Аделаида, Софья и Виктория устроились здесь со своими фрейлинами и придворными.
Так как вокруг короля вне всякого сомнения занятого делами, ибо серьезность де Малерба была общеизвестна, собрались офицеры, сухопутные и морские, высокородные дворяне, вельможи и высшие чиновники, застывшие в почтительном ожидании, кружок у камина был вполне удовлетворен. Прелюдией к более оживленной беседе служили колкости, представлявшие лишь разведку перед боем.
Основную часть женщин, входящих в эту группу, представляли, кроме трех дочерей короля, графиня де Граммон, де Гемене, де Шуазель, де Мирпуа и де Поластрон.
В то мгновение, когда мы остановили взгляд на этой группе, принцесса Аделаида рассказывала историю про одного епископа, которого пришлось заключить в исправительное заведение прихода. История, от пересказа которой мы воздержимся, была достаточно скандальная, особенно в устах принцессы королевского рода, но эпоха, которую мы пытаемся описать, отнюдь не была, как известно, осенена знаком богини Весты.
Вот так раз! сказала принцесса Виктория. А ведь всего месяц назад этот епископ сидел здесь, с нами.
У его величества можно было бы встретиться кое с кем и похуже, сказала де Граммон, если бы сюда наконец получили доступ те, кто, ни разу не побывав здесь, так жаждет сюда попасть.
При первых словах герцогини и особенно по тону, каким эти слова были произнесены, все поняли, о ком она говорила и в каком направлении пойдет беседа.
К счастью, хотеть и мочь не одно и то же, не правда ли, герцогиня? спросил, вмешиваясь в беседу, невысокий мужчина семидесяти четырех лет, который с виду казался пятидесятилетним так он был статен, такой молодой у него был голос, такая изящная походка, такие живые глаза, такая белая кожа и такие красивые руки.
А, вот и господин де Ришелье, который первым бросается на приступ, как при осаде Маона, и который одержит победу и в нашей беседе! сказала герцогиня. Опять пытаетесь гренадерствовать, дорогой герцог?
Пытаюсь? Ах, герцогиня, вы меня обижаете, скажите: я все такой же гренадер.
Так что же, разве я что-нибудь не так сказала, герцог?
Когда?
Только что.
А о чем, собственно, вы говорили?
О том, что двери короля не открывают силой.
Как и занавески алькова. Я всегда с вами согласен, графиня, всегда согласен.
Намек герцога заставил некоторых дам закрыть лица веерами и имел успех, хотя хулители былых времен и поговаривали, что остроумие герцога устарело.
Герцогиня де Граммон заметно покраснела, потому что эпиграмма была направлена главным образом против нее.
Итак, сказала она, если герцог говорит нам подобные вещи, я не буду продолжать свою историю, но предупреждаю вас: вы много потеряете, если только не попросите маршала рассказать вам что-нибудь еще.
Как я могу осмелиться прервать вас в тот момент, когда вы, возможно, собираетесь позлословить о ком-нибудь из моих знакомых! воскликнул герцог. Боже упаси! Я напряг весь оставшийся у меня слух.
Кружок вокруг герцогини стал еще теснее Герцогиня де Граммон бросила взгляд в сторону окна, чтобы убедиться, что король все еще там. Король по-прежнему стоял на том же месте, но, продолжая беседу с де Малербом, он не упускал из виду образовавшуюся группу, и его взгляд встретился со взглядом герцогини де Граммон.
Герцогиня почувствовала, что храбрости у нее поубавилось из-за того выражения, которое, как ей показалось, она заметила в глазах короля, но, начав, она не захотела остановиться на полпути.
Знайте же, продолжала герцогиня де Граммон, обращаясь главным образом к трем принцессам, что некая дама имя ведь ничего не значит, правда? пожелала недавно увидеть всех нас нас. Божьих избранниц, во всей нашей славе, лучи которой заставляют ее умирать от ревности.
Где она хотела нас увидеть?
В Версале, в Марли, в Фонтенбло.
Так, так, так.
Бедное создание из всех наших больших собраний видела лишь обед короля, на который разрешено поглазеть зевакам: им позволено из-за ограды смотреть, как кушает его величество вместе с приглашенными, причем не останавливаясь, а проходя мимо, повинуясь движению жезла дежурного распорядителя.
Герцог де Ришелье шумно втянул понюшку табаку из табакерки севрского фарфора.
Но чтобы видеть нас в Версале, в Марли, в Фонтенбло, нужно быть представленной ко двору, сказал герцог.
Дама, о которой идет речь, как раз и домогается представления ко двору.
Держу пари, что ее ходатайство удовлетворено, сказал герцог. Король так добр!
К сожалению, чтобы быть представленной ко двору, недостаточно разрешения короля, нужен также кто-то, кто мог бы вас представить.
Да, нечто вроде крестной, сказала де Гемене и стала напевать:
И лишь подруга Блеза вот бедняжка!
Лежит в постели, захворавши тяжко
Дайте же герцогине самой закончить начатую ей историю! остановил ее герцог.
Ну что ж, продолжайте, герцогиня, сказала принцесса Виктория. Вы нас так заинтриговали, а теперь не хотите договаривать.
Что вы! Напротив, я непременно хочу рассказать историю до конца. Когда у вас нет крестной, ее нужно отыскать. «Ищите и обрящете», сказано в Евангелии Искали так хорошо, что в конце концов нашли Но какую крестную, Бог мой! Провинциальную кумушку, наивную и бесхитростную Ее чуть ли не силой вытащили из ее захолустья, исподволь подготовили, приласкали, принарядили.
Прямо мурашки по телу, сказала де Гемене И вдруг, когда провинциалочка уже почти готова, разнеженная и принаряженная, она сваливается с лестницы
И что же?.. спросил герцог де Ришелье.
Она сломала ногу.
«Ха-ха-ха-ха-ха-ха!» пропела герцогиня, добавляя еще две строчки к двустишию г-жи де Мирпуа.
Значит, представление ко двору
Можете забыть о нем, дорогая моя.
Вот что значит судьба! сказал маршал, воздев руки к небу.
Извините, сказала принцесса Виктория, но мне очень жаль бедную провинциалку.
Что вы, ваше высочество! возразила графиня. Вам следовало бы ее поздравить: из двух зол она выбрала меньшее.
Герцогиня осеклась на полуслове, заметив обращенный на нее взгляд короля.
А о ком вы говорили, герцогиня? возобновил разговор маршал, притворяясь, что никак не может догадаться, кто эта дама, о которой шел разговор.
Ну.., имя мне не называли.
Как жаль! сказал маршал Однако я догадалась, догадайтесь и вы.
Если бы все присутствующие дамы были смелыми и верными принципам чести старинного французского дворянства, с горечью сказала де Гемене, они отправились бы с визитом к провинциалке, которой пришла в голову столь блестящая идея сломать себе ногу.
Ах, Боже мой! Конечно, это прекрасная мысль, сказал герцог де Ришелье, но нужно знать, как зовут эту прелестную даму, которая избавила нас от такой великой опасности. Ведь нам больше ничего не угрожает, не правда ли, дорогая графиня?
Опасность миновала, ручаюсь вам: дама в постели с перевязанной ногой и не может сделать ни шага.
А что если эта особа найдет себе другую поручительницу? спросила де Гемене. Она ведь очень предприимчива.
Не беспокойтесь, поручительницу отыскать не так-то просто.
Еще бы, черт ее подери! сказал маршал, грызя одну из тех чудесных конфеток, которым, как поговаривали, он был обязан своей вечной молодостью.
Король взмахнул рукой. Все замолчали.
Голос короля, внятный и столь знакомый каждому, прозвучал в салоне:
Прощайте, дамы и господа!
Все поднялись с мест, и в галерее началось оживление. Король сделал несколько шагов к двери, затем, повернувшись в ту минуту, когда выходил из зала, произнес:
Кстати, завтра в Версале состоится представление ко двору.
Его слова прозвучали среди присутствующих как удар грома.
Король обвел взглядом группу дам они побледнели и переглянулись.
Король вышел, не прибавив ни слова.
Но как только он удалился в сопровождении свиты и многочисленных придворных, состоявших у него на службе, среди принцесс и прочих присутствующих, оставшихся в зале после его ухода, поднялась буря.
Представление ко двору! помертвев, пролепетала герцогиня де Граммон. Что хотел сказать его величество?
Герцогиня, спросил маршал с такой ядовитой улыбкой, которую не могли простить ему даже лучшие друзья, это, случайно, не то представление, о котором вы говорили?
Дамы кусали губы от досады.
Нет! Это невозможно! глухим голосом проговорила герцогиня де Граммон.
А вы знаете, герцогиня, сейчас так хорошо лечат переломы!
Господин де Шуазель приблизился к своей сестре и сжал ей руку предупреждающим жестом, но герцогиня была слишком задета, чтобы обращать внимание на предупреждения.
Это оскорбительно! вскричала она.
Да, это оскорбление! повторила за ней де Гемене.
Господин де Шуазель, убедившись в своем бессилии, отошел.
Ваши высочества! продолжала герцогиня, обращаясь к трем дочерям короля. Мы можем надеяться только на вас. Вы, первые дамы королевства, неужели вы потерпите, чтобы всем нам было навязано в единственном неприступном убежище благопристойных дам такое общество, которое унизило бы даже наших горничных? Принцессы, не отвечая, грустно опустили головы.
Ваши высочества! Ради Бога! повторила герцогиня.
Король повелитель, только он может принимать решения, сказала, вздохнув, принцесса Аделаида.
Хорошо сказано, поддержал ее герцог Ришелье.
Но тогда будет скомпрометирован весь французский двор! вскричала герцогиня. Ах, господа, как мало вы заботитесь о чести ваших фамилий!
Сударыни! сказал г-н де Шуазель, пытаясь обратить все в шутку. Раз все это становится похожим на заговор, вы ничего не будете иметь против, если я удалюсь? И, уходя, уведу с собой господина Сартина.
Вы с нами, герцог? продолжал г-н де Шуазель, обращаясь к Ришелье.
Пожалуй, нет, ответил маршал. Я остаюсь: я обожаю заговоры.
Господин де Шуазель скрылся, уводя г-на де Сартина, Те немногие мужчины, которые еще оставались в зале, последовали их примеру.
Вокруг принцесс остались лишь герцогиня де Граммон де Гемене, герцогиня Айенская, г-жа де Мирпуа, г-жа ж Поластрон и еще десять дам, с особым жаром участвовавших в споре, вызванном пресловутым представлением ко двору.
Герцог де Ришелье был среди присутствовавших единственным мужчиной.
Дамы смотрели на него с беспокойством, как если бы он был троянцем в стане греков.
Я представляю свою дочь, графиню д'Эгмон, сказал он им. Не обращайте на меня внимания.
Сударыни! сказала герцогиня де Граммон. Есть способ выразить протест против бесчестья, которому нас хотят подвергнуть, и я воспользуюсь этим способом.
Что же это за способ? спросили в один голос все дамы.
Нам сказали, продолжала герцогиня де Граммон, что король властелин.
А я ответил на это: хорошо сказано, подтвердил герцог.
Король повелитель в своем доме, это правда. Но зато у себя дома властвуем мы сами. А кто может помешать мне сказать сегодня кучеру: «В Шантеру», вместо того чтобы приказать ему: «В Версаль»?
Все это так, сказал герцог де Ришелье, но чего вы добьетесь своим протестом?
Кое-кого это заставит задуматься, вскричала г-жа де Гемене, если вашему примеру, герцогиня, последуют многие!
А почему бы нам всем не последовать примеру герцогини? спросила г-жа де Мирпуа.
Ваши высочества! сказала герцогиня, вновь обращаясь к дочерям короля. Вы, дочери Франции, должны показать пример двору!
А король не рассердится на нас? спросила принцесса Софья.
Разумеется, нет! Как вашим высочествам может это прийти в голову! Король, наделенный тонкими чувствами, неизменным тактом, будет, напротив, признателен вам. Верьте мне он никого не неволит.
Даже напротив, подхватил герцог Ришелье, намекая во второй или третий раз на вторжение, которое, как поговаривали, совершила герцогиня де Граммон в спальню короля, это его неволят, его пытаются взять силою.
При этих словах в рядах дам произошло движение, которое походило на то, что происходит в роте гренадеров, когда разрывается бомба.
Наконец все пришли в себя.
Правда, король ничего не сказал, когда мы закрыли для графини свою дверь, сказала принцесса Виктория, осмелевшая и разгоряченная кипением страстей в собрании, но может статься, что по столь торжественному поводу
Ну какие тут могут быть сомнения, продолжала настаивать герцогиня де Граммон. Конечно, все могло бы случиться, если бы отсутствовали только вы одни, ваши высочества. Но когда король увидит, что никого из нас нет.
Никого! вскричали дамы.
Да, никого! повторил старый маршал.
Значит, вы тоже участвуете в заговоре? спросила принцесса Аделаида.
Ну конечно, именно поэтому я прошу дать мне слово.
Говорите, герцог, говорите! воскликнула герцогиня де Граммон.
Нужно действовать по порядку, сказал герцог. Совсем недостаточно крикнуть: «Мы все, все!» Та, что громче всех «Я это сделаю», когда наступит время, поступит совсем иначе. Как я только что имел честь заявить вам, я принимаю участие в заговоре, поэтому я опасаюсь, что останусь в одиночестве, как это уже случалось со мной неоднократно, когда я участвовал в заговорах при покойном короле или в период Регентства.
Право же, герцог, насмешливо проговорила герцогиня де Граммон, вы, кажется, забыли, где находитесь. В стране амазонок вы претендуете на роль вождя.
Поверьте, что у меня есть некоторое право на пост, который вы у меня оспариваете, возразил герцог. Вы ненавидите Дю Барри ну, вот я и назвал имя, но ведь никто этого не слышал, не правда ли? вы ненавидите Дю Барри сильнее, чем я, но я компрометирую себя в гораздо большей степени, нежели вы.
Вы скомпрометированы, герцог? удивилась г-жа де Мирпуа.
Скомпрометирован, и очень сильно. Вот уже целую неделю я не был в Версале, так что вчера графиня даже послала за мной в мой Ганноверский особняк, чтобы справиться, не болен ли я. И вы знаете, что ответил Рафте? Что я настолько хорошо себя чувствую, что даже не ночевал дома. Впрочем, я отказываюсь от своих прав, у меня нет никаких амбиций, я уступаю вам место вождя и готов помочь вам занять его. Вы все это начали, вы зачинщица, вы посеяли дух возмущения в умах, вам и жезл командующего.
Но только после их высочеств, почтительно произнесла герцогиня.
Оставьте нам пассивную роль, сказала принцесса Аделаида. Мы поедем навестить нашу сестру Луизу в Сен-Дени; она задержит нас у себя, и мы не вернемся ночевать в Версаль. И никто ничего не сможет сказать.
Ну конечно! Что тут можно сказать! отозвался герцог. Или действительно нужно иметь извращенный ум.
Я займусь уборкой сена в Шантеру, сказала графиня.
Браво! вскричал герцог. В добрый час. Вот прекрасный предлог!
А у меня, сказала де Гемене, заболел ребенок, и я никуда не выезжаю, потому что ухаживаю за ним.
А я сегодня вечером что-то чувствую себя усталой, подхватила г-жа де Поластрон. И если Троншен не пустит мне кровь, завтра я могу опасно заболеть.