Только я сел в ту кабинку, Борн пристально посмотрел на меня, выдохнул объемистое облако дыма сигары и улыбнулся. Вы произвели очень приятное впечатление на Марго той ночью, сказал он.
Она произвела на меня впечатление тоже, ответил я.
Вы наверняка заметили, что она не так уж много говорит.
Ее английский все же не так уж хорош. Очень трудно выразить себя, если есть проблемы с языком.
Ее французский превосходен, но она и по-французски много не говорит.
Ну, словаэто не все.
Странный комментарий от человека, мечтающего стать писателем.
Я говорил о Марго
Да, Марго. Конечно. Так вот, к чему я это. Женщина, склонная к длительным молчаниям, болтала неумолкая, когла мы возвращались с субботней ночной вечеринки.
Интересно, сказал я, не понимая куда вел нас этот разговор. И что же могло развязать ее язык?
Вы, юноша. Вы начинаете очень нравиться ей, но Вы также должны знать, что она ужасно беспокоится о Вас.
Беспокоится? Отчего она должна беспокоиться? Она же совсем не знает меня.
Может, и нет, но она вбила себе в голову, что Ваше будущее под угрозой.
Будущее каждого под угрозой. Особенно американца в возрасте двадцати лет, как Вам должно быть известно. Но пока я не бросил университет никакой армейский набор мне не страшен до окончания учебы. Не могу быть полностью уверен, но, возможно, война будет закончена тогда.
Я бы не стал в это верить, мистер Уокер. Эта кутерьма протянется еще много лет.
Я закурил Честерфилд и кивнул головой. Хоть в чем-то могу с Вами согласиться, сказал я.
В любом случае Марго не говорила о Вьетнаме. Да, Вам может грозить тюрьмаили цинковый гроб через два-три годано она имела в виду не войну. Она верит в то, что Вы слишком правильны для этого мира, и посему, мир когда-нибудь Вас раздавит.
Я не понимаю, почему она так считает.
Она думает, Вам нужна помощь. У Марго, может быть, не самая светлая голова во всем Западном мире, но она видит юношу, который говорит, что он поэт, и первое слово, пришедшее ей на язык это«голод».
Это абсурд. Она не знает, о чем она говорит.
Простите за несогласие, но когда я спросил Вас, какие у Вас планы, Вы сказалиникаких. За исключением, конечно, неясных амбиций в поэзии. Сколько зарабатывают поэты, мистер Уокер?
Большинство из нихничего. Если повезет, когда-нибудь кто-нибудь что-нибудь заплатит.
По мне этоголод.
Я никогда не говорил, что я планирую зарабатывать на жизнь писательством. Я должен буду найти работу.
Например?
Трудно сказать. Я мог бы работать в издательстве или в редакции журнала. Я мог бы переводить книги. Я мог бы писать заметки, рецензии. Что-нибудь одно из этого, или все сразу. Слишком рано, чтобы точно сказать, и, пока я еще учусь, я не вижу смысла в бессонных ночах, размышляя об этом.
Нравится Вам или нет, но Вы уже не просто только учитесь, и чем скорее Вы к тому же научитесь заботиться о себе, тем лучше будет для Вас.
Откуда такая внезапная забота? Мы же только что познакомились, и почему это Вам так интересно, что происходит со мной?
Потому что Марго попросила меня об этом, и, поскольку она чрезвычайно редко просит меня о чем-нибудь, я считаю своим долгом следовать ее просьбам.
Скажите ей спасибо, но совершенно нет никакой нужды в этом. Я могу справиться со всем сам.
Упрямец, да? Борн сказал, кладя почти выкуренный окурок сигары на край пепельницы, и наклонился ко мне так близко, что его лицо было лишь в нескольких сантиметрах от моего. А если я предложу Вам работу, то Вы тоже откажетесь?
Зависит, какая работа.
Остается ее только определить. У меня есть несколько идей, но я еще не решил. Может быть, Вы поможете мне.
Я не понимаю, о чем Вы?
Мой отец умер десять месяцев тому назад, и вышло так, что я унаследовал серьезную сумму денег. Недостаточно, чтобы купить замок или самолетную компанию, но вполне достаточно, чтобы что-то оставить после себя. Я могу предложить Вам написать мою биографию, конечно, я понимаю, это немного преждевременно. Мне еще только тридцать шесть, и совершенно бессмысленно оценивать жизнь человека до его пятидесятилетия. Тогда что? Я подумывал и об издательстве, но у меня нет уверенности, что я потяну долговременные проекты, которые обязательно появятся. Журнал, с другой стороны, кажется мне более интересен. Ежемесячный, или хотя бы ежеквартальный, что-то свежее и вызывающее, выпуски, вызывающие шумиху и полярные мнения. Что Вы об этом думаете, мистер Уокер? Работа в журнале могла бы быть Вам интересна?
Конечно, могла бы. Один вопрос: почему меня? Вы же возвращаетесь во Францию через несколько месяцев, и, я полагаю, Вы говорите об издании журнала во Франции? Мой французский не так уж плох, но и не так уж хорош для журнала. И, кроме того, я учусь в университете здесь, в Нью Йорке. Я не могу просто собрать вещи и переехать.
Кто сказал что-нибудь о переезде? Кто сказал что-нибудь о французском журнале? Если бы у меня была здесь отличная команда, я бы появлялся здесь лишь иногда, посмотреть, как и что, но я бы не стал влезать в их дела. Мне неинтересно руководить журналом. У меня есть работа, моя карьера, и у меня просто не было бы времени для руководства. Моей частью в этом деле было бы вложить деньгии, надеюсь, получить прибыль.
Вы политолог, я студент. Если Вы хотите затеять политический журнал, то не надейтесь на меня. Мына противоположных сторонах забора, и если бы я стал работать на Вас, все бы кончилось крахом. Но если Вы говорите о литературном журнале, тогда да, мне было бы очень интересно.
Только потому, что я преподаю международные отношения и пишу о правительстве и публичном праве, совершенно не значит, что я бесчувственный остолоп, филистимлянин. Я люблю искусство точно так же, как и Вы, мистер Уокер, и я ни за что не предложил бы Вам работу в журнале, если бы он не был литературным.
Откуда Вы знаете, что я смогу там работать?
Не знаю. Но у меня есть предчувствие.
Все равно непонятно. Вы предлагаете мне работу и не прочитали ничего написанного мной.
Это не так. Этим утром я прочитал четыре Ваших стихотворения в последнем номереКоламбия Ревьюи шесть Ваших статей в студенческой газете. Стихотворение о Мелвилле было замечательно, на мой вкус, и мне понравилось еще одно небольшое, о могилах.Сколько еще надо мною / небес, пока не исчезну я?Потрясающе.
Очень рад, что понравились. А я поражен Вашей стремительностью.
Да, я такой. Жизнь слишком коротка, чтобы мешкать.
Мой учитель в третьем классе говорил то же самоеточь-в-точь, те же слова.
Замечательное место, эта Ваша Америка. У Вас прекрасное образование, мистер Уокер.
Борн засмеялся над своей высокопарностью, глотнул пива и откинулся назад, обдумывая сказанное.
Что мне нужно от Вас, он произнес наконец-то, это план, проспект. Напишите произведения, которые могли бы быть в журнале, об объеме выпусков, об обложках, дизайне, количестве номеров, названии журнала и так далее. Оставьте в моем офисе, когда закончите. Я посмотрю, и если мне понравитсяза работу.
Хоть я и был достаточно молод, я все же понимал, что Борн мог просто забавляться разговором со мной. Как часто Вы входите в бар, встречаете человека, которого видели до этого только однажды и уходите с возможностью издания журналаособенно, когда Вы сомневаетесь в своемЯдвадцатилетнего юноши, ничего еще не доказавшего самому себе? Слишком нереально, чтобы поверить в такое. В любом случае казалось, что Борн дал мне надежду только затем, чтобы растоптать ее позже, и я ожидал, что мой проспект журнала окажется в мусоре, и он скажет, что ему это все неинтересно. Хотя при этом, совершенно не надеясь на то, что он честно сдержит свое обещание, я чувствовал, что должен попробовать. Да что я терял при этом? День раздумий и писанины, по большому счету, и если Борн в конце концов отвергнет мой проект, ну что ж, так тому и быть.
Готовый к будущему провалу, я засел за работу той же ночью. После листа с десятком имен авторов, однако, дело далеко не прошло. Не потому, что я не знал, что делаю, и не потому, что у меня не было никаких идей, но только по простой причинея забыл спросить Борна, сколько денег он предполагает вложить в журнал. Весь проект держался на сумме его инвестиции, и, не зная его возможностей, как мог я из сотен возникших вопросов решить для себя, хоть, один: качество бумаги, объем и частота выпусков, способ скрепления бумаги, возможность использования иллюстраций и сколько (если возможно) он мог заплатить авторам? Литературные журналы в то время выходили в различных форматах и видах, начиная от напечатанных на простейших копирах и прошитых бумажными скрепками подпольных публикаций молодых поэтов Ист Виллиджа до флегматичных академических ежеквартальников, от коммерческих проектов вроде изданияЭвергрин Ревьюи до роскошных выпусковObjets dArt, существовавших на деньги неведомых финансовых ангелов, терявших тысячи на каждом номере. Я должен был опять поговорить с Борном, и тогда, вместо описания проекта, я написал ему письмо о моих проблемах. Это было смешное жалкое посланиемы должны поговорить о деньгах отчего я решил вложить в конверт что-то еще, что могло убедить его в моей полноценности. Обмен репликами о Бертране де Борне субботней ночью дал мне идею послать ему одну из поэм этого средневекового поэта. У меня была антология трубадуровв английском переводеи поначалу я хотел просто отпечатать одну из поэм книги. Когда я начал читать стихи, меня поразила неловкость и неумелость перевода, совершенно непередающего странную и некрасивую силу поэзии, я решил, совершенно не зная ни слова по-провансальски, попробовать сделать получше перевод, используя французскую версию. Наутро я нашел, что искал в Библиотеке Батлера: издание сочинений де Борна с оригинальным провансальским написанием и прямым переводом на французский на другой стороне книги. Работа заняла несколько часов (если я точно помню, я даже пропустил лекцию), и вот, что получилось:
Мне мило ликование весны
И распускание цветов, листвы,
И наслаждаюсь птичьим пеньем
В покоях гулкия лесов;
Приятны сердцу вид лугов,
На нихпалатки и шатры;
И большее из всех наград
Мневидеть те поля, на них
Оружье, рыцари и кони.
И взбудоражен видом тех солдат,
Прогнавших всех мирян от поля боя;
И рад я видеть тех, бегущих
От марширующих дружин;
И мое сердце бьется птицей,
Когда я вижу замки под осадой;
Их валы крошатся песком и тленом;
Войска столпилися на краю рва.
И замерло все
В предвкушении великой битвы.
И также, полон наслажденья,
Я вижу, как барон ведет войска,
На лошади своей, в оружье и без страха,
Тем силу придавая всем солдатам
Вот мужество и честь.
И только битва началася, каждый
Готов быть должен
Следовать приказу;
Мужчина может стать мужчиной
Лишь в битве, получив удар
И тут же отвечая.
И в самой гуще боя мы увидим
Мечи, булавы и щиты, и разукрашенные шлемы
Разбиты и расколоты,
И верные солдаты, бьющие налево и направо,
И лошади, несущие убитых,
Бредут бесцельно по полю.
Как только начинается сражение,
Пусть каждая душа лишь думает о том,
Чтобы убить другую душууж лучше мертвым быть,
Чем быть живым и побежденным.
Я вам скажу, что ни еда, ни питие, ни сон
Не дали мне такого наслажденья, как слышать крик
«Вперед!» со всех сторон, и слышать
Крики «Все на помощь!», и видеть
Сильного и слабого, упавших вместе
На траву и далеев канаву, видеть
Трупы, все в следах от стрел, мечей и копей.
Бароны, лучше прокутите
Все ваши замки и селенья,
Но только не проигрывайте войны.
Вечером я запустил конверт с письмом и переводом под дверь офиса Борна на факультете Международных Отношений. Я надеялся на быстрый ответ, но прошло несколько дней, пока он не объявился, и его молчание в это время постоянно мучило меня мыслью, что журнальный проект был лишь минутной прихотью, уже себя изжившейили, хуже того, его обидело стихотворение, как бы намекая сравнением с Бертраном де Борном на его милитаристские взгляды. В конце концов, мои волнения были напрасны. Когда мой телефон зазвонил в пятницу, он извинился за свое молчание, объясняя свое отсутствие поездкой в Кэмбридж, где он читал лекцию в среду, и он появился в своем офисе лишь двадцать минут тому назад.
Вы абсолютно правы, продолжил он, и я был совершенно глуп, что проигнорировал деньги, когда мы говорили. Как Вы сможете предоставить мне проект, если Вы не знаете его бюджета? Вы должно быть думаете, что я глупец.
Ничуть. Ятот человек, который должен винить себя в своей глупости, поскольку не спросил Вас. Но мне было трудно разобраться, насколько серьезны были Вы тогда, и я не хотел давить на Вас.
Я был абсолютно серьезен тогда, мистер Уокер. Признаюсь, я люблю пошутить, но только о малых, незначительных вещах. Я никогда не стал бы шутить по Вашему поводу.
Рад услышать это.
Ну что ж, отвечая про деньги Я надеюсь, у нас все получится, конечно, но, пускаясь в подобный проект, здесь присутствует огромный процент риска, и, честно говоря, я должен быть готов потерять всю мою инвестицию. Что ведет к вопросу: Сколько я могу позволить себе потерять? Сколько из моего наследства я могу выбросить на ветер, не создавая проблем для моего будущего? Я думал об этом, начиная с понедельника, и мой ответ будетдвадцать пять тысяч долларов. Это мой предел. Журнал будет выходить четыре раза в год и будет стоить пять тысяч на один номер, плюс дополнительно пять тысяч Вам на годовое жалованье. Если мы не прогорим в конце года, я продолжу выпуск и на следующий год. Если мы заработаем деньги, я положу прибыль в журнал, чтобы покрыть будущие расходы. Если мы потеряем деньги, тогда выпуск журнала на следующий год будет весьма проблематичным. Предположим, мы потеряем десять тысяч за первый год. Тогда я дам пятнадцать тысяч и ничего более. Понимаете принципы работы? Двадцать пять тысяч долларов я могу прокутить, но не потрачу ни одного доллара больше, чем эта сумма. Что Вы думаете? Честное предложение или нет?
Очень честное и очень щедрое. За пять тысяч долларов на номер мы сможем выдать такой первоклассный журнал, каким можно будет и гордиться.
Я могу бросить все деньги в Ваши объятия завтра, хотя, конечно, это не совсем то, что нужно Вам сейчас? Марго очень беспокоится о Вашем будущем, и если Вы сможете раскрутить этот журнал, тогда Ваше будущее будет в полном порядке. У Вас будет приличная работа с приличной зарплатой, и в нерабочее время Вы сможете писать любые стихи по желанию, пространные эпические поэмы о тайнах человеческого сердца, короткую лирику о ромашках и лютиках, неистово восставать против жестокости и несправедливости. До тех пор, пока Вы не угодили в тюрьму или не свели счеты с жизнью, но мы не будем, конечно, надеяться на такой исход.
Я не знаю, как благодарить Вас
Не меня. Благодарите Марго, Ваш ангел-хранитель.
Надеюсь, что увижу ее очень скоро.
Конечно, увидите. Как только Ваш проект будет утвержден мной, Вы будете видеться с ней столько, сколько захотите.
Я очень постараюсь. Но если Вам нужен журнал, чтобы вызвать шумиху и споры, сомневаюсь, что литература будет более всего пригодна для этого. Надеюсь, Вы понимаете, о чем я.
Я понимаю, мистер Уокер. Мы рассуждаем о качестве о превосходных, редких вещах. Искусство для избранных.
Или, как сказал бы Стендаль:искусству не для всех.
И Стендаль и Морис Шевалье. Кстати о нашем кавалере, спасибо за стихи.
Стихи. Я забыл о них.
Те, что Вы перевели для меня.
Как Вам они?
Нашел их весьма достойными. Мой якобы предок был настоящим сумасшедшим самураем, да? По крайней мере, он был смел в своих суждениях. И, по крайней мере, он знал, за что бороться. Как мало изменился мир с того времени, как бы мы и не пытались думать по-другому. Если журнал все же взлетит, я думаю, мы должны опубликовать стихи де Борна в первом номере.
Я чувствовал себя одновременно и ободренным и сбитым с толку. Несмотря на мои скорбные предчувствия, Борн говорил о журнале, как будто он почти вышел, и что мой план был лишь пустой формальностью. Неважно, какой проект я предложил бы ему, казалось, он уже был готов утвердить его. И все же, пусть и довольный мыслью созидания дорогого журнала, и, вдобавок, получения превосходного жалованья, я никак не мог понять, что двигало Борном. Действительно ли Марго была причиной внезапной вспышки альтруизма и слепой веры в неизвестного юношу безо всякого опыта в редакционно-издательских делах, и который был им совершенно незнаком всего неделю назад? И даже если это и было так, почему вопрос моего будущего так заботил ее? Мы лишь чуть-чуть поговорили на вечеринке, и, хоть, она очень внимательно разглядывала меня и слегка погладила мою щеку, она была для меня неразгаданной загадкой, непроницаемостью. Я не мог представить, что она могла сказать такого Борну, чтобы он тут же решил рискнуть предложить мне двадцать пять тысяч долларов. Пока я лишь видел его безразличие к судьбе журнала и то, что он хотел загрузить меня полностью на издании. Когда я начал размышлять о нашем понедельничном разговоре в Ист Энде, я понял, что он почерпнул идею журнала от меня. Я упомянул в разговоре, что я мог быть заинтересован работой в издательстве или в журнале по окончании университета, и, минуту спустя, он заявил мне о своем наследстве и его размышлениях о создании издательства или журнала на его внезапные деньги. А если бы я сказал, что хотел делать тостеры? Ответил бы он мне, что размышляет об инвестициях в производство тостеров?
Закончить проект заняло немного больше времени, чем я предполагалчетыре-пять дней, вроде бы, но только потому, что я хотел очень тщательно сделать этот проект. Я хотел произвести впечатление на Борна своей прилежностью, и потому, я не только выработал план содержимого каждого номера (поэзия, проза, эссе, интервью, переводы, а также раздел критики книг, фильмов, музыки и изобразительного искусства), но и привел совершенно измотавший меня финансовый план: стоимость печати, бумаги, переплета, возможность распространения, варианты тиража, оплата сотрудников, цена для розничной продажи, цена для подписки и за- и против- возможности опубликования рекламы. Все это потребовало времени и поисков, телефонных звонков печатникам и переплетчикам, разговоров с редакциями других журналов, нового взгляда на жизнь, поскольку я никогда до этого не сталкивался с коммерцией. Размышляя о названии журнала, я привел лист возможных, предлагая сделать выбор Борну, но моим предпочтением былСтайлус в честь Эдгара По, пытавшегося запустить журнал с таким же названием незадолго до своей смерти.