Андрей КонстантиновНе гламур. Страсти по Маргарите
Рассказ Риты
Маргарита Альбертовна Лаппа
(она жеРита, она жеМарго).
Феминистка. 170 см, 32 года.
Бывший следователь следственного управления РУВД.
Волевая, целеустремленная.
Считает, что женщины способны на большее, чем мужчины.
Водит машину, стреляет, прыгает с парашютом.
Играет на гитаре.
Имеет затянувшийся, вялотекущий роман с опером угро.
Дружит с Пчелкиной. Редактор журнала. Не замужем.
Девиз: «То, что женщине хорошо, мужчинесмерть».
Дай пять!
Хриплый голос донесся откуда-то сбоку, от темных, раздавленных февральским снегом-дождем кустов спиреи. Весной, в конце мая, они покроются веселыми розовыми свечками соцветий, пушистыми и душистыми, как сахарная вата на палочках от горластых цыганок у метро из детства. Сейчас же спирея неряшливо топорщилась хлипкими голыми ветками, слезилась крупными холодными каплями; в общем, до весны было далеко.
Я прищурилась (утренняя мгла не способствовала остроте зрения): возле кустов шевелилось что-то низкое и темное.
Дай пять! настойчиво прошипел тот же голос. Это он меня, что ли, просит? Чего«пять»? Пятьчего?
Я неуверенно шагнула с тропинки.
Дай ик на счастье лап-пу мне!..
У меня противно засосало под ложечкой. Нечто подобное испытываешь, когда изредка, дабы пустить пыль в глаза министерскому начальству, из личного состава нашего ГУВД собирают команду и заставляют (нет, просят, конечно) показательно прыгнуть с парашютом. Лично у меня за спиной уже семнадцать прыжков, мне, как считают многие в нашем следственном управлении, все до фени, поэтому я вечно оказываюсь в списках парашютистов. Мне всегда стыдно признаться в том, что внутренности сводит противной судорогой когда подходишь к открытому люку самолета, а внизудалекая земля. Поэтому я прыгаю. Мне так легче.
Вот и на этот раз у меня точно так же вдруг подвело живот. Рука инстинктивно потянулась к кобуре.
Дай лап-пу на счастьелап-пу!..
Лежать! Руки!..
Я пулей выскочила из кустов. ПМ в этот день у меня с собой не было, но я вытянула вперед руку, точь-в-точь как в американских боевиках.
В двух метрах от кустов взору открылась живописная картина. Зачумленный бомж, пережевывая часть надкушенной сосиски чуть ли не единственным на весь рот зубом, вторую часть пытался засунуть в пасть похожему на него же щенку-бомжу. Но стоило голодному кутенку броситься навстречу лакомому кусочку, мужик отдергивал руку и, изрядно икая, требовал, выставив вперед грязную растопыренную пятерню:
Дай пять! Дай лап-пу!
Заслышав мое «Руки!», оборванец оторопело моргнул конъюнктивитными глазами и как-то даже по-детски попытался оправдаться:
Да я вотдресссрюсрюрюю Прикинь, не хочет дать пять. Лап-пу не хочет на счастье.
Щенок жалобно заскулил. Это мужик снова отдернул руку с сосиской.
Засрср сранец! Чем больше я понимаю собак, тем больше ненавижу мужиков.
Я уронила «взведенную» руку. Живот отпустило. Дыхание восстановилось. Я развернулась на тропинке, собираясь завершить путь к рабочему кабинету.
А ты, что ли, мент? Бабамент? похмельно закашлялся «синяк». Во дела! Ая, передразнил он себя:«Дай лап-пу, дай лап-пу!»И уже, видно, обращаясь к щенку:Какая лап-па, когда бабамент! и он недоуменно засмеялся-закашлял.
Злясь на себя за малодушие, я вывернула на тускло освещенную дорожку. За спиной затихало: «Какая лап-па? Какая лап-па! Ты, что ли, мент?»
Да, ямент! И ябаба! И яЛаппа! Ямайор милиции Маргарита Альбертовна Лаппа. Как бы ни было смешно этому засранному бомжу.
* * *
Здравствуй, Риточка, здравствуй, фенимисточка наша! тетя Наталья распрямила натруженную спину и отодвинула швабру.
Феминисточка, автоматически поправила я. Доброе утро.
И я говорюмайор-Лаппушка, согласилась наша уборщица.
Тетя Наташа, не старая еще женщина, выглядела абсолютной бабулей. Про ее личную жизнь ходили всяческие легенды: начиная с того, что ее сынбольшой человек в бизнесе, но несогласная с его жизнью мать порвала с ним и назло живет на нищенскую зарплату уборщицы; и кончая тем, что никакой личной жизни у нее нет вообще, а есть вечная любовь к кому-то, кто погиб при исполнении (вроде как из нашего ведомства), из-за чего она тут и околачиваетсяв память о большой любви. И то, и торомантично. Мы теть Наташу не выспрашиваем, а сама она не делится. Нас любит, но критикует изрядно.
Видано ли: женщинамилиционер, вздыхает традиционно уборщица, подталкивая меня на чистую часть коридора, предварительно бросив под ноги мокрую тряпку. Три-три, дома, небось, полы не моешь
Ну, да, дома у менятри горничные, хихикаю я, не обижаясь.
Вот-вот, «три горничные» дразнится тетя Наташа. Кто ж тебя, такую, замуж возьмет?..
Они чтовсе с утра решили мне настроение портить? Сначала этот«хочу Лапушку», иликак он там?.. Теперь эта«замуж не возьмут». Как будто все дело в замужестве!
Я открыла ключом дверь и раздраженно вошла в кабинет. Скинула мокрую дубленку и встала со щеткой у зеркала. На меня глянули огромные, влажные от злости глаза. Я провела рукой по голове. Волосы, освобожденные из-под вязаной шапочки, тугими струями упали на плечи. Верхняя пуговица кителя сама грозила выскользнуть из петли, и я дала ей свободу, оправив рубашку, под которой вздымались эти знаменитые женские два холма
Тьфу, дура! Кто бы меня сейчас увидел! Еще бы юбку задрала, проверяя, насколько стройны ноги. Стройны. Стройнее не бывает!
«А что толку? снова противно напомнил о себе внутренний голос. И кто последний раз, вспомни, целовал эти колени? И кому ты такая раскрасавица нужна? Кто тебя замуж возьмет? А годков, между прочим, уже тридцать два».
Внутренний голос очень смахивал на голос тети Наташи, и от этого стало еще тоскливее.
Я не к тому, что очень хочу замуж. Я, если совсем уж честно, об этом почти и не думаю. Но ведь помимо замужества есть элементарная бабская жизнь. Истории. Интрижки. Любовники, в конце концов. Вот даже про сгорбленную седую уборщицу нашего следственного управления и то ходят какие-то романтические легенды. А какие легенды про меня? Ритусяхороший парень. Ритку можно послать прыгнуть с парашютом. Она не промахнется в тире по мишеням. Не запыхается в кроссе. Споет на День милиции. Спляшет на 8 марта. Ее не стыдно послать с рапортом к начальству. С ней надежно при «усилении». Не страшно в разведке Что еще? Ах, да, главное: Ритку можно попытаться потискать по пьянкеа вдруг что выгорит? Все! Вот и все твои, Маргоша, историии героические, и романтические.
Я не по-утреннему устало опустилась на стул. Вся моя жизнькак на ладони. Мне и самой-то от себя скрывать нечего. Ну не Кирилла же Сергеевича прятать в памяти. Ну, того самого, что проходил свидетелем в деле о мошенничестве одной риэлторской фирмы. Проходил Он со второго раза явился на допрос с охапками роз, пронзительно смотрел в мои глаза, закатывал собственные, а однажды, в конце следствия, пригласил в ресторанвечером, со свечами. Тихо лилась латиноамериканская музыка, шипели свиные ребрышки на досках, медленно отпотевала бутылка водки
А утром он положил на журнальный столик в моей квартире конвертв благодарность за честное ведение дела, за мой профессионализм, помогший спасти ему бизнес
Нет, были, конечно, и не такие грустные истории. И не так быстро заканчивающиеся. Был, например, терапевт Лева из нашей районной поликлиники. Его больше всего поразила не моя двусторонняя ангина, не «экзотическая» профессия (я, кажется, скоро свыкнусь с тем, что «баба-мент»это убойно), а моя редкая фамилия. «В этом, Риточка, есть что-то аристократическое», грассировал Лева. «Да ничего аристократического, отмахивалась я. Мой прадедиз поморов. Только его соседи рыбу ловили на Белом море, а мойдома рубил; и не простовенцы крестом на углах, а с врезом на стыках, в лапу, чтобы потом бревенчатый сруб тесом легко было обшивать. Отсюда и прозвище у деда былоЛапа. А уж откуда вторая п в фамилии появиласьодним сельсоветовским грамотеям и известно». Левушка полгода слушал эту историю, а потом, смущаясь, сознался, что мама ему невесту подобралаучительницу из музыкальной школы. Он так убивался
Зато сейчасгордись Ритка! у тебя в любовникахсамый красивый опер твоего управления. Он, правда, женат, зато внешнесам Шон Коннери в первых сериях «Агента» не дотягивает. Он, правда, и бывает у тебя раз в месяц, но другого, похоже, в ближайшее время не предвидится
От всех этих мыслей однажды мне стало просто невмоготу. Однажды, это когда я смотрела ночью по телевизору трансляцию с «Оскара». Вернее, еще до «Оскара», когда все они стекались в зал сквозь толпу поклонников. Господи, вот онажизнь! Там даже если Кирилл Сергеевич оказывается таким придурком или Левушкамаменькиным мямлей, то ведь всегда найдется рядом какой-нибудь Том Круз или Антонио Бандерас, кто просто протянет руку, улыбнется и не даст скиснуть классной девчонке с такими глазами, ногами, с такой талией, с такой душой. Ну чем, скажите, я хуже агента ФБР Джоди Фостер из «Молчания ягнят»? Да ничем. Ялучше! К тому же у меня нет этой вечной скорбной улыбки на лице, как у нее. Просто ейповезло. Она попала в этот круг, и теперь ей легко: хочет, будет странной девочкой в «Алисе», хочетпроституткой в «Таксисте», хочетдружит с Мартином Скорсезе, хочетс самим Хопкинсом А ведь Джодитридцать пять. И она тожене замужем. Зато какая жизнь!
Все дело в круге, решила я однажды. Стоит вырваться из своего, тесного, душного, с грубоватыми коллегами, с вечным матом, с бессонными ночами, с рейдами по грязным подвалам и чердакам, с облавами и министерскими проверками, и попасть в другойяркий, легкий, с сильными и щедрыми мужчинами, где женщина ценится только потому, что онаумна и красива, с тонкой душой, и все наладится, начнется другая жизнь
И однажды я решила кардинально поменять жизнь, вырваться из своего круга. И когда решила, сразу стало легко, я почувствовала, что все в моей жизни очень скоро изменится.
От мысли, что я уже в двух шагах от счастья, я снова пришла в хорошее расположение духа и, тряхнув волосами, решительно направилась к своему рабочему столу.
Полированная столешница, протертая заботливой рукой тети Наташи, звала к началу рабочего дня. Только один предмет на столе был чужим, лишнимяркий глянцевый журнал. Я машинально посмотрела на обложку.
* * *
Теперь я точно знаю, почему про умирающего человека говорят«отдает концы». Потому что, когда приходит «косая», она хватает не за горло, не за сердце, не в печенку вгрызается, а начинает с конечностей.
Вот и у меня сначала похолодели ладони, потом ледяная дрожь пробила от пальцев на ногах до по самое некуда («До хвоста, резонно поправила бы меня умница Люся Пчелкина. Во-первых, там, где самое некудау настоящей булгаковской Маргариты должен быть хвост, во-вторых, в русском языке два предлога вместедо поне употребляются»).
В общем, до самых ягодиц прошибла меня дрожь, и я перестала ощущать ноги. Поэтому села и снова уставилась в глянцевую обложку журнала.
Рита, мать твою, где ты была, когда Бог раздавал мозги? И ладно бы, шлялась по модным бутикам, выбирая убойную кофточку, чтобы сразить наповал оперов из убойного же отдела. Ладно бы, кувыркалась в постели до синяков под глазами с тем, от кого тихо умирают все кадровички нашего следственного управления, а также те, кого он вызывает повестками на допрос. Нет, скорее всего, вы, Маргарита Альбертовна, в то время, когда и без того умные люди выстроились к нашему доброму боженьке в очередь за умом, сидели в своем долбаном кабинете и подписывали очередную пачку особых поручений ментам-ленивцам из угро.
Я провела ладонью по холодному глянцу обложки журнала, словно это могло стереть изображение. Нет, наваждение не исчезало. Эта наглая сисястая девка с раздвинутыми ногами, эта шлюха с зазывно выгнутой спиной это была я.
Ну ты, Рита, блин, и вляпалась
* * *
Я скользнула взглядом по настенным часам: до начала рабочего дня оставалось пятнадцать минут. Каждое утро, сверяясь с часами, я автоматически отмечаю про себя, что портрет президента по-прежнему висит на своем законном месте. На этот раз я чуть дольше задержалась на нем взглядом: Владимир Владимирович, как всегда, слегка улыбался, только сегодня это почему-то больше походило на усмешку; да, на похотливую мужицкую ухмылку. Я инстинктивно прикрыла фото из журнала ладонями. Все равно ухмыляется
Не выдерживая больше собственного бесстыдства с обложки, я быстро открыла журнал: там, где посередине, сложенные пополам, были соединены скрепками три двусторонних постера.
Кажется, я даже вскрикнула. С первой цветной страницы во все свои фиалковые глаза на меня смотрела Люся Пчелкина. Только была она абсолютно голой и так же, как и я на обложке, в абсолютно отвратительной позе.
Я быстро перевернула страницу. Мать вашу!.. Роза! Гибкая, смуглая, как пантера Багира. Солнечные блики плясали на ее обнаженной груди, на темных сосках, возле пупка.
Боясь упустить трепещущую, как птица, мысль, я перевернула еще страницу, еще Катя. Оля. Маша. Ника. Все семь!
Только сейчас, задним числом, я сообразила, что, испытав шок от вида собственной порнофотографии на обложке, я бросилась критиковать свои мозги, но ни разу не задалась вопросомоткуда? кто посмел? Сейчас же, когда обнаружила рядом в журнале еще шесть фотографий своих новых приятельниц, мне стало просто страшно. Второй вопрос«кто посмел?»оставался. Зато на первый«откуда ноги растут?»я могла ответить. И от этого стало еще противнее. Словно нас, как семь дур, заманили чем-то красивым в клетку, раздели, приковали цепями и теперь за деньги показывают на площади; словно продали в рабство, в гарем, в бордель. И насилуют прилюдно.
Так откуда же, спросите вы. С чистейшей воды кастинга. С честнейшего, как мы полагали, конкурса. С невиннейшей из девичьих забав. С киностудии с благороднейшим из режиссеров. Со съемочной площадки, где разбиваются сердца и надежды.
Господи, какой позор!
* * *
С чего же все началось? Ах, да
Однажды Мишка Лосев принес в отдел газету. Вообще-то я не замечала до этого, чтобы мои коллеги интересовались периодикой, но тут все склонились над какой-то статьей.
Что-нибудь новенькое в деле об убийстве Старовойтовой? Я знала, что газета «Явка с повинной» специализируется на расследовательской журналистике, в том числена криминальных расследованиях.
Да нет, отмахнулся Мишка. Что там может быть новенького? Да туда и журналистов-то не пускаютусиленно оберегают свидетелей.
Тогда чего же вы к газете прилипли?
Представляешь, Вортко решил снимать «Мастера и Маргариту»!
Мишка когда-то закончил филфак, про это мало кто помнил, но иногда он потрясал наш, не приученный к интеллектуальным беседам отдел лингвистическими и литературоведческими изысками.
Да, здесь он карьеру свою и закончит, поправил очки Игорь Сергеевич, самый старый следователь нашего управления. Еще никому снять «Мастера» не удавалось.
А может, онне суеверный? попыталась я защитить любимого режиссера. Булгакова он уже снимал, с Достоевским все так классно получилось.
Суеверныйне суеверный, а «Мастера» снимать нельзя. Мистический роман. Не такие зубры на нем ломались
Я, честно говоря, Игоря Сергеевича Литвинова не шибко жалую: ленивый, безынициативный, посплетничать любит почище любой бабы, свои же суждения высказывает безапелляционно, главный его аргумент в споре«Я старше вас, деточка (молодой человек)». Но тут я почему-то прислушалась. И разом вспомнила все, что говорилось о многочисленных попытках съемок фильма по этому роману. Про то, как почти снятый материал откладывался на дальнюю полку. Про то, как один олигарх, давший утром согласие стать спонсором, вечером оказывался за решеткой. Как в автокатастрофы попадали актеры, рискнувшие сниматься даже в третьестепенных ролях
Про Вортко тоже много чего говорили. Он, кстати, уже не первый раз подступался к этому роману, но по разным причинам ничего не получалось. Я собственными глазами читала одно с ним интервью, где режиссер сам рассказал полумистическую историю. Однажды, мол, он гулял в Москве на Патриарших прудах. Про «Мастера» вроде даже не думалпросто гулял. Вдруг мимо него проходит незнакомый мужчина в черном, приподнимает шляпу и на ходу, не глядя на режиссера, произносит: «Ничего у вас не получится. И не пытайтесь». Иисчезает.