Делал то, что должен. И не более того. Винге обиженно нахмурился.
Совместная винавот что их объединяет. Усиливающееся и ослабевающее, но никогда не исчезающее чувство. Вечное холодное молчание остывшего праха сгоревших детей Кардель пожал плечами. Лучше бы он этого не делал: ремни соскользнули с культи, и деревяшка опять грохнулась на пол.
Не хотел вас уколоть. Хотя что там скрыватьзависть. Хотел бы и в своем деле достичь чего-нибудь хоть близкого, но где там.
Пока не везет?
Кардель примерился к очередной петле, вдернул ремешок и горестно покачал головой:
Как под землю провалилась. А может, так оно и естьпод землю. Может, только могилу искать и осталось. Но это ничего не меняет.
Винге рассеяно оглядел каморку:
Вам что-нибудь нужно? Деньги?
Кардель неприятно хмыкнул:
Деньги? Ну нет. Денег хватает. Мне много не надо.
Винге не удивился. Или скрыл удивление.
Что ж понадоблюсьищите Блума. Если поездка что-то даст, найду вас сам. Боюсь, потребуется несколько недель. Вернусь с теплом. Винге бледно улыбнулся. Буду всем говорить: вот! Это я принес лето. Если бы не я, так и мерзли бы.
Он пошел к двери, но остановился на пороге. Карделю было ясно: что-то Винге недоговаривает. Но спрашивать не стал.
Ваши ожоги зажили неплохо если принять во внимание обстоятельства
Я слышал, Сергель собирается ваять второго Геркулеса Фарнезского, усмехнулся Кардель. Или какого-то другого Геркулеса, не Фарнезского, хрен его знает. Ищет голых мужиков, натурщиков, как это у них называется. Я там часто прохожу, думаю: неужто не заметят такого красавца? Но нет. Пока не позвали. Глаз у них, что ли, нет.
Жан Мишель, решился наконец Винге. Если позволите: в ваших поисках есть какая-то система? Послушайте, я
Хожу по улицам, резко прервал его Кардель. Присутствие Винге почему-то удваивало муки совести. Он устал от Винге, устал от унизительного ощущения, что ему нужен кто-то с более острым умом, но при этом прекрасно понимал: никакой помощи он не заслужил. Хожу по улицам, спрашиваю, да все без толку. Описываю и сам понимаюслишком многие соответствуют. Иногда заносит черт-те куда а что у меня за выбор?
Если бы с нами был Сесил, он бы наверняка посоветовал вам вернуться к исходной точке. Точка и есть точка, из нее можно провести сколько угодно линий. Возвращаться к исходной точке. Раз за разом, если необходимо. Начинать с того, что вы знаете точно. С фактов, не вызывающих сомнений. А потом двигаться дальше.
Кардель уставился на Винге. Тот впервые не отвел глаза.
Но Сесила же с нами нет, Эмиль. Или как?
7
Пришел май, но весенняя прохлада никак не хочет уступить долгожданному лету. Ночные заморозки в середине апреля оказались последними, больше не повторялись, и все же почти побежденная зима не сдалась. Несколько теплых дней подряд подарили надеждуну вот, наконец-то! и тут же зарядил холодный колючий дождь. Для Карделя, да и не только для него, худшее, что способна подкинуть природа. То же, что глубокая осень. Город между мостами зажат между морем и озером, вечная жертва прихотливых игр и единоборств восточных и западных ветров. Недостаточно холодно, чтобы преодолеть сырость; когда на улице мороз, даже снег, можно хотя бы одеться потеплее, но в такую погоду не помогает ничто. То обрушивается ливень, то часами сеется моросящий ледяной дождь. Влага проникает под одежду, добирается до костного мозга, куртка промокает насквозь, воротник сдавливает шею, как объятия утопленника. Все кругом серо, цвета радуги то ли смешались в один, то ли выжидают где-то в архипелаге. А может, боги погоды решили показать Ройтерхольму убожество и никчемность его бесконечных указов; барону, конечно, обидно, но страдают-то люди. Хмурые, обозленные лица, никто не останавливается поболтать, никто не улыбается. Те, у кого есть возможность, носа на улицу не высовывают. У Карделя такой возможности нет. Неутомимо топчет он насквозь промокшими подметками мостовые города.
Конечно же, он далеко не сразу последовал советам Винге, но, как только до него дошел смысл, что-то произошло. Возможно, армейская привычка к подчинению преодолела неприязнь. Слишком много дней своей молодости он провел под окрики фельдфебелей, поручиков и старших канониров. Теперь ему достаточно зажмуриться, представить себя на скользкой от дождя и морской воды палубе, выпрямиться и вообразить: ничего такого не было. А если и было, то не заслуживает внимания. Быть, как форштевень: горд и несгибаем даже на тонущем корабле. Тот, кто научился стойко сносить удары судьбы, знает, как помогают в таких случаях отборные матерные ругательства.
Вернуться к исходной точке.
На этот раз он идет в Стура Скугган. Большая Тень лес на окраине города с говорящим названием. Туда, куда она позвала его прошлым летом покараулить детей. День мало чем отличается от других: стада несущихся по небу туч похожи на королевских фискалов, облагающих непосильным налогом нищий, робко и редко пробивающийся солнечный свет.
Он идет на север, пока встречный ветер не доносит до него затхлый запах Болота. Дальшенаправо. Несколько скучных коров пасутся у Бруннсвикена. Нищий протянул шапкув глазах вспыхнула короткая и тут же угасшая надежда. Шлагбаум. Ему не надо показывать никакие пропуска: мундир пальтасам по себе пропуск. Короткий коллегиальный кивокпроходи. Рядом здание таможни, если его можно так назвать: невзрачный одноэтажный дом, крытый потрескавшейся черепицей. По обе стороны забор, на который, похоже, никто не обращает внимания: доски картинно выломаны. Безмолвное приглашение любому пешеходу, кто пожелает посетить город инкогнито. Но можно не сомневаться: в самом недалеком будущем кто-то попробует въехать и на коляске.
Лес за канавой открывается не сразу: сначала надо форсировать баррикаду густого кустарникадля голоногих наверняка обернется исцарапанными голенями. И только через несколько саженейгалерея стволов, куда ни глянь. Под кронами дубов такая густая тень, что почти ничего не растет. Бронзовые кольчуги сосен. В последний раз был здесь зимой, но никаких признаков людей не обнаружил.
И уж тем более той, кого ищет. Никаких признаков, что Анна Стина хоть раз возвращалась в свою землянку. Он не раз приходил сюда, когда еще не сошел снег. Лучшее доказательствони одного следа, кроме лисьих. И еще какой-то мелкой лесной нечисти.
Сориентироваться не так легко. Лесживое существо, он постоянно меняется, и если не приметил какой-нибудь валун, или необычный холмик, или полянкусчитай, заблудился. Снег сошел. Вот пара вырванных с корнями дубовмартовский шторм постарался. Земля покрыта мокрой прошлогодней листвой и полусгнившими желудями. Дубы просыпаются поздно. Новые листочки уже проклюнулись, но бессильно свисают, будто не знают, как себя вести, как отличить весенние холод и сырость от осенних.
Отличат в конце концов от земли, несмотря на холод, поднимается тяжелый сытный пар. Все, что нарождается и растет, находит пищу в уже отмершем.
Кардель плутал довольно долго, пока звериная тропа не вывела его на нужное место.
Землянка выглядела по-другому. Здесь явно кто-то побывал. Ветки, из которых была сплетено подобие двери, сломаны и разбросаны. Явно не зверьдело рук человека. На раскисшей земле полно следов. Кардель прекрасно помнил уроки Сесила: ничего не трогать. Ничего не трогайте, Жан Мишель, пока не придете хоть к каким-то выводам. Присел на пенек. Сердце забилось: самые четкие следы оставлены совсем недавно. Маленькие, наверняка женские, слишком глубоки для детских. Когда в последний раз шел по-настоящему сильный дождь? Не такая поганая морось, как нынче? Вчера? Позавчера? Нетименно вчера. Следы оставлены позжеиначе края были бы размыты.
Камни сложены полукругом: некое подобие печи. Под отломанной еловой лапой тайник. Завернутая в грязную тряпку мятая сковорода, древний чугунный сковородник с деревянной ручкой, еще какие-то хозяйственные мелочи. Сколько пролежал здесь этот свертоксказать трудно.
Кардель пошел по следу. Иногда отпечатки исчезалитогда он прикидывал, куда бы пошел сам, и выбирал именно этот путь. И почти каждый раз оказывался прав: следы появлялись вновь. Ошибся только один раз. Пришлось вернуться, и вторая попытка оказалась удачнее: следы возобновились.
Лес внезапно расступился, он вышел на луг, густо покрытый тонкими былинками рыжей прошлогодней травы. Как только сошел снег, трава упрямо поднялась во весь свой немалый, не меньше локтя, рост. И почти сразу он увидел спину. Поначалу решилкосуля. Вглядывалась, согнувшись, в какое-то пятно на земле. Плечи завернуты в давно потерявшее цвет одеяло.
Не надо было так долго стоять на месте. Она его заметила. Будто почувствовала на себе взгляд, оглянулась и бросилась бежать.
Кардель тихо выругался и пустился в погоню.
С таким же успехом он мог погнаться за лесовичкой. Тут же исчезла.
Пробежал еще несколько саженей и остановился. Перевести дыхание и сообразить: куда же она делась? А дальше что? Стоять и ждать, пока не выдаст хрустнувший под ногой сучок или отогнутая и спружинившая ветка?
Ну нет. Бросился в чащу.
Ветки больно, как розги, хлестали по шее, но он не обращал внимания, только глаза прикрыл деревянным протезом. Но где там очень скоро он осознал: не догнать. Остановился перевести дыхание и вслушался. Звуки шагов слышны, но в другом месте. Вытер пот со лбаи тут же вспомнил узелок под камнем у очага.
Направление он с облегчением вспомнил: все время в гору. Значит, теперь надо возвращатьсябежать под уклон.
Задыхаясь, Кардель влетел на полянку и остановился как вкопанный. А если появились новые следы? Не затоптать бы. Пышная еловая лапа у очага на месте. Значит, он ее опередил. Дождался, когда стихнут тяжелые удары крови в ушах и прислушалсяничего. Только тихий, неумолчный шум леса. Может, ошибся? Узелок не ее, а еще чей-то? А может, решила пожертвовать своим имуществом, лишь бы не встретиться с преследующим ее чудовищем?
Подошел к землянке и прислушался.
Весенний ручей журчит слишком тихо, чтобы скрыть ее запаленное дыхание.
Стоит настолько прямо, насколько позволяет низкий потолок ее убежища. Прижалась спиной к бугристой земляной стене. Выставила перед собой ножнастолько маленький и зазубренный, что вряд ли заслужил право называться оружием. Как только увидела, что ее тайник обнаружен, размотала и сбросила закрывающую голову дырявую шаль. В землянке темно, Карделю не сразу удалось приноровиться к обманчивым тенями плечи опустились от разочарования.
Не она. Из-под спутанных волос, через лоб и на ввалившуюся щекуогненная молния родимого пятна. Пересекает бровь, отчего взгляд ярко-голубого глаза кажется особенно пронзительным, почти пугающим. Не зная, что перевешиваетразочарование или облегчение, Кардель присел на бревно и вытянул нестерпимо гудящие ноги.
Выходи. Я принял тебя за другую. Клянусьничего плохого тебе не сделаю. Даю слово.
Слово он дает! Если б я верила словам, меня давно уж и на свете-то не было бы.
Микель Кардель. Это имя моеКардель. Микель.
Одну за другой оторвал отяжелевшие ноги и повернулся спиной.
Только не тычь меня в спину своей шпилькой. Если хочешь, можешь идти на все четыре стороны.
Закрыл глаза и начал медленно называть цифры, обозначающие то ли секунды, то ли другие, более весомые отрезки времени. А когда открыл и обернулся, увидел: она все еще стоит у входа в землянку. Руку с ножом опустила.
Ты все еще здесь?
Надо забрать вещи. А ты расселся на дороге.
После выматывающей погони ему даже повернуться трудно. Отвратительное ощущение застывающего под рубахой пота, во ртупривкус крови после заполошного бега.
Большое дело. Обойди. Обогни то есть. И опять закрыл глаза.
Услышал шаги и посмотрелдевушка присела на другой конец бревна. Выбрала место на самом краюлегче улизнуть в случае чего.
Меня-то прижгли еще у матери в брюхе. Но ты, как погляжу, тоже Красному самцу приглянулся.
Поговаривают, он любит тех, кто попригожее. Красный самец то есть. А со мной взялся было за дело, пригляделсяой, думает, мама дорогая, с кем связался! И только пятки засверкали. Такая победа гроша не стоит.
И со мной, наверное, тоже так.
Кардель принял эти слова как приглашение: полюбуйся-ка на меня, я ничем не лучше. Ну нет. Она не права. Тонкие черты лица, точеный нос. Высокие скулы. Глаза посажены чуть косо, как у народов по ту сторону Балтики, но акцента ни малейшего. Красная меткада, конечно, портит лицо, но ее быстро перестаешь замечать.
Не то чтобы я подбодрить хочу, но знаешь если бы не метка, тебе бы жизни не было. Бездомная девчушка, кто тебя защитит? Первый же и повалит.
Она некоторое время обдумывала его слова, потом решила сменить тему:
Я уже слышала твое имя.
Да? Странно В городе-то меня кое-кто, может, и знает, но чтобы за таможнейв первый раз.
Она иногда во сне шептала.
У Карделя перехватило дыхание, будто кто-то набросил на шею удавку. Или ударил под дых. Поблагодарил Бога, что можно сразу не отвечать и не спрашивать: девушка начала возиться в своей торбе.
Табаку хочешь? У меня есть малость. Глядишь, выменяю на что-нибудь повеселее.
Кардель уже имел представление об ее имуществе. Хотел было отказаться, но сообразил, что отказ означал бы недооценку неслыханной щедрости. Высшая степень невежества.
Она протянула матерчатый кисет. Рука худая, как ветка без листьев. Постарался взять совсем чуть-чутьтолько чтоб не обидеть отказом. Давно пересохший табак крупной резки, крошится в руке. Сунул за щеку.
Значит, ты мое имя знаешь. А я твоенет.
Лиза.
Очень приятно.
Почему-то трудно говорить. Язык не поворачивается. Страшно выбрать не те слова, сорвать наступившее перемирие. Не он, а она нарушила молчание:
Карл и Майя они ведь мертвы, да?
Лучше бы всадила свой игрушечный нож. Он коротко кивнул.
Я всю зиму плакала. Как вспомнюплачу. Я на своих картах нагадала, но чтобы детскую смерть предсказатьи гадалкой быть не надо.
Исповедь рвалась наружу с силой ядра, когда кардус уже подпален канониром.
Моя вина, моя, моя вина, хрипло и медленно произнес он.
Одно ведро на коромысле не носят, сказала Лиза, отвернувшись. Не только твоя. Я их первая предала. Нужна была им, как никогда а вместо того собрала шмотки и исчезла. Ночью, чтобы удерживать не стали. Я ж их крестная мать, чтоб ты знал лучше никого не нашлось. Это мою рубаху разорвали на пеленки Они увидели свет здесь вон там, ниже по холму, возле валуна.
Ее мучит тот же стыд, что и его, но она несет этот груз куда более достойно. Да, глаза покраснели от бессонных ночей с постоянно являющимися привидениями, но голос спокойный, ни одной плаксивой нотки.
А ты знаешь, где ее искать?
Знал бы, меня б тут не было. Я и зимой приходил. А сейчас опять вдруг какие следы найдутся. А ты? Хоть предполагаешь, где она может быть?
Лиза показала на разбросанные прутья, изображавшие когда-то дверь в землянку:
Не знаю, она ли Но кто-то сюда приходил. Думаю, за тем жеее искать. Впервые в ее голосе он уловил нотку сомнения.
А зачем?
Вопрос повис в воздухе. Лиза выждала несколько секунд.
А ты зачем? Ты-то зачем ее ищешь?
Что на это ответить? Нечего. Внезапно она поймала его взгляд и уставилась так, что Кардель хотел отвести глаза, но не смог. Шея не поворачивалась. Кровь бросилась в лицо, загорелись уши. И только когда она отвернулась, смог пошевелиться. Вот это да колдунья, что ли?
Она говорила во сне, думаю, строила какие-то планы. И называла еще одно имя, не твое. Какое-то необычное, иностранное, должно быть И начала вспоминать, переставлять буквы так и эдак.
Кардель, глядя на нее, тоже начал заглядывать в уголки троянской крепости памяти, вороша события двухлетней давности. Анна Стина Кнапп, Прядильный дом, «Мартышка», Кристофер Бликс на льду залива, его неотосланные письма мертвой сестре. Окрашенная кровью улыбка Сесила Винге в «Гамбурге».
Нет. Пора признать поражение. Чувство, похожее на другое, хорошо знакомое: начинает болеть и чесаться рука, которой нет.
Внезапно подул резкий ледяной ветер. К озеру понеслись подпрыгивающие стада опавших листьев. Посидели немного, но ветер не унимался. В конце концов и они уступили борею.
8
Дорога не так уж длинна, если считать в локтях и саженях. Можно мерить и по-иному. Вроде бы недалеко, но как посмотреть. С плохо скрытым раздражением Магнус Ульхольм перебежал Дворцовый взвоз и прошел через арку на огромный внутренний двор. Не успел он в начале прошлого года заступить на должность и начать обживать дом Индебету, сразу почувствовал царящий там дух неустойчивости и временности. Полиция для власти всегда была чем-то вроде падчерицы. Но и дворец мало чем отличался. Модель всего королевства: угасшее величие. Упадок, растерянность, глупость и несообразность, воплощенные в граните и мраморе и застывшие в виде огромного каменного параллелепипеда с бесконечными залами, переходами и коридорами, будто прорытыми жуками-древоточцами. Многочисленная челядь, у которой, как кажется, и других обязанностей нет, кроме как из года в год следить, чтобы коридоры эти использовались в строгом соответствии с рангом проходящих и принятыми правилами.