Мы никогда не умрем - София Баюн 4 стр.

Дракон был огромен. Так огромен, что, казалось, вытянув голову, он разорвет пополам солнце, ухватив махрящийся лучами бок. Его красные глаза были полны какой-то усталой, нездешней мудрости, а черная чешуя поглощала всякий свет.

И он не казался страшным. Это была понятная часть безумного окружающего мира. Правильная.

Тяжело вздохнув, дракон оттолкнулся от земли, и тяжело поднялся в воздух. Ветер, взметнувшийся от взмахов его крыльев, гнул к земле деревья, поднимал тучи пыли и трещал чужими окнами. В деревне залаяли собаки. За забором молчали, наученные не подавать лишний раз голос, Боцман и Тень.

И только Вик смотрел, открыто и серьезно. Дракон набирал высоту и в душном, летнем зное полз холодный, словно речной ил, запах змеиной кожи.

Первый выстрел прозвучал как раз когда змей развернул крылья и завис высоко в небе, закрыв крыльями половину небосвода. Затем раздался еще один, оглушительный и страшный. Но Вик не боялся, ему только от чего-то было отчаянно тоскливо. Дракон раскрыл пасть, полную жидкого сиреневого пламени. Раздался протяжный гул, и третий выстрел. Выплюнув сгусток пламени, дракон стал падать, извиваясь в воздухе кольцами. Тяжелая голова и длинный, шипастый хвост, потерявшие свою уверенную грацию, тянули его к земле, а раскрытые крылья замедляли полет, с хрустом ломаясь, сминаясь, как листы черной бумаги. Кровь текла на землю частыми, горячими каплями. В лапах дракон уносил солнце

Капли стучали по пыли совсем рядом. Несколько упали на лицо, стекли по щекам, будто слезы.

 Ты что расселся здесь, паршивец!  рявкнуло что-то над ухом.

Отец, рывком подняв его за воротник, перетащил Вика через невысокий забор, передавив тканью рубашки горло. Не глядя, шлепнул ладонью по лицу, и толкнул в спину по направлению к дому. Нечего ребенку на земле под дождем сидеть.

А Вик тогда будто и вовсе не заметил затрещины. У него на глазах только что умерло нечто древнее. Страшное. И прекрасное. Драконья кровь на земле перемешивалась с дождем, становясь сначала розоватой, а потом и вовсе пропадая в воде. Будто небо плакало. Будто и не было ничего. Но он-то видел.

И Мартин видел, только он затрещину запомнил.

Он со вздохом собрал с песка опилки, воткнул в песок нож так, чтобы было видно ярко-красную рукоятку. И сделал то, зачем он пришел сюдаподошел к воде. Он оттягивал этот момент, сам не зная почему, хотя именно это желание, родившееся в синих предрассветных сумерках, его и привело на берег.

Вода притягивала. Реки, озера, даже ручьи. Вода живая, бьющаяся о берег, завораживала его, заставляя забыть обо всем на свете. А где-то на картинках немногочисленных книг, которые Вику удалось увезти с собой, спрятав в вещах, жило нечто непостижимое.

Там, с бумажных листов рвалось на лицо солью и небом море. О море он старался не думать. Эти мысли почему-то причиняли боль, обжигая сердце и выводя из равновесия. Что-то недостижимое. Что-то, ради чего стоит жить на свете, и чего он, Мартин, точно никогда не увидит. Откуда была эта уверенность, так жестоко въевшаяся в сознание, он не знал.

Что плеснуло секундным испугом. Мартин убрал руку от воды и прикрыл глаза, почувствовал, как пальцы привычно сжимают дверной косяк.

 Ты сюда сам пришел?  прошептал Вик, испуганно оглядываясь.

«Я да, но я знаю дорогу обратно. Мы не заблудимся»,  виновато ответил Мартин.

Он не хотел пугать ребенка. Но сидеть взаперти и слушать, как наверху храпит отец, было почти невыносимо. Анатолий вызывал у Мартина глухое омерзение. Он понимал, почему Вик так отчаянно хочет его любви и жалел мальчика. Разве это существо, эта масса, принявшая обличие человека, вообще способна любить?

Но Вик не испугался. Он внимательно разглядывал деревянную птицу, гладя грубые, заусенчатые крылья.

 Это ты сделал?

«Да. Я быстро научусь лучше. Только привыкну к тебе».

 А ты откуда знаешь, что так умеешь?

«Я не знаю, откуда. Просто хочу что-то сделать и знаю, могу я или нет».

 А плавать ты умеешь? Ты же сюда за этим пришел?

«Да»,  не стал отпираться Мартин.

К чему ему врать?

 А я не умею. Хочешьдавай, только не утопи нас. Ты же вроде тоже боишься умирать.

«Тебя я боюсь утопить сильнее»,  признался Мартин, разжимая пальцы.

Туман не рассеивался. Серая вода была на ощупь теплой и почему-то казалась мягкой. Оставив одежду на берегу, Мартин по пояс зашел в воду, и проведя рукой по поверхности воды, словно погладив ее, нырнул. Без шума, без всплеска, оставив только лениво расходящиеся круги. Он точно знал, что сможет. Это давалось ему гораздо легче, чем вырезать птицу из дерева.

«А можешь открыть глаза?..»раздался голос Вика.

«Интересно, он тоже видит дверной проем? Нужно будет спросить»,  подумал Мартин.

Он открыл глаза, касаясь кончиками пальцев холодного дна.

Мир вокруг колышется зеленым маревом. Зеленые скользкие водоросли, стелющиеся по дну, и другие, высокие, как подводные деревья. Черные камни в зеленых водорослях кажутся глянцевыми застывшими черепахами. Мимо его лица проносится серебристая рыбка.

Легкие начало жечь. Оттолкнувшись от дна, он легко всплыл в туманную привычную реальность.

 Понравилось?  улыбаясь, спрашивает он, ложась на спину.

Уши заливала вода, но это не помешало ему услышать восторженное: «Да!».

«Давай подальше заплывем?»

 Нет, позже, когда привыкнем. Тут дно близко, я нас обязательно вытащу. А там не стану рисковать.

«Давай тогда еще раз нырнем? Я там штуку видел тебе понравится»,  загадочно пообещал Вик.

Раскинув руки, Мартин медленно погрузился на дно. Дальше и дальше становилась поверхность воды и смутный, дрожащий волнами свет.

«Смотри туда нет, налево!»

Там, слева он увидел что-то вроде пня, раскинувшего облепленные зеленью корни.

«Что это?..»

«Ну смотри же!»чуть обиженно сказал Вик.

И Мартин увидел.

Никакой это не пень. Это остов утонувшего корабля. Вот ребра его каркаса, а вот сломанная мачта. И это не водоросли, это обрывок полуистлевшего паруса тоскует о ветре в зеленом штиле.

«Нравится? Ты же любишь корабли»,  отчаянно стесняясь, сказал Вик.

«Спасибо»,  искренне поблагодарил Мартин, всплывая на поверхность.

Доплыв до берега, он скинул с плеча ниточку водоросли, и с легким сожалением прикрыл глаза.

«Ну нет, ты обещал нас вывестивот и иди сам»,  говорит ему Вик.

Мартин с легким удивлением понял, что мальчик просто дал ему возможность побыть собой.

 А тебе там не страшно? В темноте?

«В какой темноте? Тут светло. Огромное окно, я в него смотрю, а позадипустая комната с белыми стенами»,  удивился он.

Мартин улыбнулся. Он не любил темноту и искренне обрадовался, что Вик видит ее не видит. Клубящееся бесконечное пространство за спинойфон не из приятных.

Рубашка обнимала мокрые плечи. Ветер с запахом каких-то лесных цветов гладил лицо и путался в мокрых волосах. А впередидорога. Идти недалеко, но это его собственная дорога.

Он не желал занять место Вика и не мог представить, чтобы когда-нибудь пожелал. Но в этих коротких моментах настоящей жизни он находил столько удовольствия, сколько может находить человек, осознающий, что он всего этого лишен.

Холодильник опять был пуст. На решетчатых полках одиноко лежал начавший гнить с одного бока помидор.

«Почему твой отец покупает яйца в магазине? Куры не несутся?»спросил Мартин.

 Они несутся, но я не успеваю собирать яйца, куры их расклевывают.

«У нас даже птицы голодают. Кажется, в этом доме везет только свиньям»,  вздохнул Мартин, впрочем, без особых эмоций.

Он уже отчаялся хоть как-то обеспечить Вика стабильным питанием. Отец часто отлучался, ужинал поздно и готовил из принесенных продуктов только на себя. К тому же судя по остающейся на плите сковородке, ребенку это все равно есть не стоило. Мысль о воровстве на чужих огородах посещала Мартина все чаще.

Впрочем, была идея получше.

В грибах и ягодах он не разбирался. И во всем, что связано с огородничеством и птицеводством. В общем, у него не было знаний, которые могли бы помочь ему решить проблему с едой. Мысль о том, чтобы поговорить с отцом ему даже не приходилаона была абсурдна и противоестественна.

О чем с ним можно говорить? Мартин вспоминал его толстые губы, бесформенные, розовые, будто кто-то их неумело нарисовал. Красное, испитое лицо и крошечные, водянистые глаза. От него пахло перегаром, потом и нестиранным бельем. У него были теплые, липкие руки. Каждый раз, когда Анатолий дотрагивался до Вика, Мартин отворачивался. Ему было мерзко. И мерзко от того, что Вик словно не замечал уродства этого существа, беспомощно ожидая от него ласки и тепла, на которые тот был просто неспособен.

Мартин вздрогнул, словно стряхивая с себя что-то липкое.

«В деревне есть библиотека?»

 Нет, только в городе.

«А есть в деревне женщина, у которой красивый сад или большой огород?»

 Я не знаю, Мартин, я совсем там ни с кем не общаюсь. Не хочу, они странные мне и дома хорошо.

«Вик, это деревня. Тут ты или дружишь с людьми, или ты чужой. А чужих, что-то мне подсказывает, здесь не любят».

 И что мне, тащить с собой ведро корок в деревню?!  огрызнулся Вик, замыкаясь.

«Вик? Вик, ты меня слушаешь?»настойчиво спросил Мартин.

 Ну

«Я не хочу тебя заставлять. Я сам не испытываю мне не страшно голодать. Или болеть. Но я не хочу, чтобы ты голодал. Тебе тебе нельзя, понимаешь?»в голосе Мартина послышалась растерянность.

Он никак не мог уместить в правильные слова все, что испытывал, когда Вик меланхолично смотрел в потолок, лежа на скрипучей кровати, и представлял облака. Не мог объяснить, что ребенок должен читать книги. Гулять, общаться с другими детьми. И главное есть вовремя, а не ждать по полтора дня, пока отец сунет ему ломоть хлеба с растаявшим белесым маслом и стакан молока.

Отец будто пытался заботиться о мальчике. Только Мартин видел, что это фальшивая забота. Когда отец выдавливал из себя очередное: «Ты этоне шляйся долго», это вовсе не означало, что можно не пропадать на улице хоть до следующего дня. Однажды Анатолий привез из города какие-то семена и дешевую пластмассовую машинку. И Вик, и Мартин с одинаковым изумлением уставились на подарок, искренне недоумевая, что с ним делать-то нужно?

Но Мартина после удивления словно плетью стегнула ненависть. Ему хотелось взять игрушку и заколотить Анатолию к глотку. Жестокое, осмысленное, не детское желание заставило его повернуться лицом к темноте и отойти от проема. Чтобы Вик не узнал, как он представляет себе острые края пластиковой кабинки, застрявшие в брыластом горле его отца. У Мартина было много причин ненавидеть его, но Вику он не об этом ни за что не скажет. Не сейчас.

А Вик, приняв подарок полоснул сознание светлой, детской надеждой. И не замутненной ничем радостьюэто папа. Подарил ЕМУ.

Машинка стояла на полке, и Вик каждый день вытирал с нее пыль. Но никогда с ней не играл. Это была единственная игрушка в его комнате, и он искренне не понимал, зачем она вообще нужна. Иногда отец бросал ему: «Не разбрасывай игрушки в коридоре», уходя спать. Наверное, в такие моменты ему вспоминалось что-то из собственного детства. Вик игрушки никогда не разбрасывал. У него их и не было.

А семенами отец засеял двор. Весь, кроме дорожки от забора к дому. Мартин, борясь с подступающей от бешенства дурнотой, разглядывал пустые мятые пачки. Его надежды чем-то засеять огород рухнули в один миг.

Это была трава.

Спустя две недели, когда двор зазеленел, Анатолий стал пускать свиней на выпас. Прямо на участок. Вик не придал этому никакого значения.

И сейчас Мартину нужно было сказать мальчику, что его отец неправ. Что он его не защитит. Не вырастит. И не воспитает. Что придет осень, и Вик, голодавший все лето, начнет болеть. Что Мартин трижды проверил, какие щели в оконных рамах он заклеит, а какиене сможет. Что по дому ходят сквозняки и что

Все слова были не те.

«Я хочу сделать так, чтобы тебе было хорошо»,  сократил тираду до конечной цели Мартин.

 Ладно. Зачем мне тетка с садом?  примирительно сказал Вик.

Он почувствовал, что друг волнуется. Это было необычно. Мартин ведь, наверное, его любит. Правда Вику было бы достаточно той любви, которая становилась светящейся рыбкой в темноте. Другой он не понимал. Была, правда, еще мать. Но ее любовь была какой-то животной, на грани одержимости, и этим отталкивала. А Мартин заботился. И мир правда становился лучше. Вик твердо решил, что сегодня ночью он Мартину все расскажет. И он поймет его. И не станет сердиться. Или расстраиваться, как сейчас.

«Мы попросим у нее помощи. И посмотрим, как там все устроено»,  туманно ответил Мартин.

 Пойдем завтра. Мартин?.. Там в ведре три картошки видел, ты с ними умеешь что-то делать?

«Разберемся»,  вздохнул он.

Разговор оставил тягостный осадок намечающегося противоречия. Мартин тоскливо думал о том, что ему хотелось бы дать Вику ту ласку, что он не получал от отца. Что он плохо умеет умещать тепло в слова, но научится. Обязательно. А пока он сделает так, чтобы мальчик нормально питался.

А Вик думал, как же это несправедливо, что Мартин не любит отца. Что в этом мире все неправильно, отец почему-то не хочет любить мать, Мартин отца, а мать не любила Леру. Лера любила только его. А он любил их всех. Но почему-то они никак не хотели мириться.

«Вик? Тебе легче, когда ты плачешь?»осторожно спросил Мартин.

 Нет,  прошептал он, вытирая предательские слезы.

«Врешь. Не надо плакать. Прости, я я хорошо отношусь к твоему папе. Правда. И ты, я уверен, скоро увидишься со своей сестрой. И когда-нибудь у тебя будет хорошая, дружная и любящая семья, я обещаю»,  через силу соврал Мартин, впрочем, не выдав себя.

 Но не сейчас, да?..

«Наверное но не из-за меня. Правда. Ты мне веришь?»

 Верю.

Мартину нельзя было не верить.

Даже когда он врал.

 Мартин? Мартин, ты меня слышишь?

«Да. Что случилось?»

 Ты видел мою сестру?

«Я тоже ее помню. Она красивая и добрая девочка. Я уверен, она скоро тебе напишет»,  ответил Мартин.

На самом деле воспоминания о Лере горчили и тянули тоской. Но не потому, что Мартин чувствовал к ней хоть тень любви Вика и от этого скучал по незнакомому ребенку.

Он вспоминал ее похожей на мокрого воробья. Она была маленькая. Худая, лохматая, большеглазая и действительно красивая. Но в памяти Вика она осталась с неподходящей, слишком взрослой, печатью обреченности на лице. Такой Вик запомнил ее, уезжая.

 Я я по ней скучаю. Мне ничего не хочется. Все противно. И неправильно. Ты не думай, что я трус. Я там, дома, темноты тоже боялся. Но я был старший, должен был ее защищать. А теперь мы оба боимся, она там, я здесь и все неправильно.

Вик подавился тирадой, уткнулся носом в острые колени и заплакал.

Мартин медленно досчитал до десяти, давая себе время подобрать слова. Что он, значит, повел себя, как все окружающие мальчика взрослые? Отец ведь тоже думает, что заботится о нем на свой манер.

«Послушай. Послушай меня. Я про этот мир еще мало знаю. Но понял, что он несправедлив. Но это не значит, что он жестокий и плохой. Он очень красивый, только не всегда правильный. Но я правда стараюсь сделать его для тебя лучше. Не могу вернуть тебе сестру. Но я верю, что вы друг друга не забудете. И будете очень-очень любить. И встретитесь скоро Вот, смотри».

На этот раз Мартин не был уверен, что у него получится. Но у Вика хорошее воображение. Он видел дракона в небе, а значит

Лера сидела на краешке кровати, кутаясь в плед. Ее лицо светилось тысячей синих огоньков. Они смотрели друг на друга, и монстр с тысячей глаз, притаившийся в коридоре, лопнул, как мыльный пузырь, не оставив темного, липкого следа на стенах и полу.

Мартин чувствовал нарастающую, морозную дрожь, но упрямо заставлял себя вспоминать этот чужой образ, заставив его двигаться, протянуть руку и коснуться кончиками пальцев протянутой ладони Вика.

В ту же секунду образ погас.

 Мартин?

«Прости, я не смог дальше».

 Спасибо,  серьезно сказал Вик, закрывая глаза.

Действие 4Правила игры