Солнце светит до невозможности ярко, морозный воздух исполнен звенящей хрустальной ясности. Корабль уже вошел во фьорд, с двух сторон высятся отвесные скалы, черные в серых прожилках. Вода в море зеленая и вся усыпана сверкающей ледяной крошкой. Когда порыв студеного ветра бьет Урсе прямо в лицо, кровь приливает к щекам, а легкие наполняются бодрящей свежестью, она чувствует себя лучше, впервые после отъезда из дома.
Правда, они потрясающие?
Да! отвечает она и тут же смущается своей детской восторженности. Но вы, капитан, наверняка видели скалы еще громаднее?
Для меня каждый вид ценен сам по себе, госпожа Корнет. Пойдемте.
Он предлагает ей руку. Урса оглядывается в поисках мужа, но его нигде нет. На палубе суетятся матросы, они что-то кричат, передавая слова по цепочке второму помощнику, который стоит у штурвала в рулевой рубке ближе к корме. Над ними вздымается парус, хлопает на ветру, как холщовое облако: юнги мечутся вверх-вниз по мачте, регулируют его натяжение.
Урсе приятно находиться среди такого действа. Она опирается на руку капитана больше по необходимости, чем по какой-то иной причине, и они неспешно идут по палубе. Ее ноги будто окостенели и одновременно сделались ватными, они как бы и рады прогулке, и в то же время возмущены, что их принуждают к движению.
Вам надо чаще подниматься на палубу, говорит капитан. Никакие приличия не пострадают, если вы будете выходить на корму подышать свежим воздухом, даже без провожатых. Здесь вас никто не потревожит.
Я подумаю, говорит Урса и спешит добавить, смутившись своим резким тоном: Спасибо, капитан.
Вам уже доводилось бывать в море, госпожа Корнет?
Ни разу в жизни.
Я удивлен, говорит капитан. Ваш отец столько раз выходил в море. Путешествия были его величайшей страстью. Можно было бы предположить, что он разделит эту страсть со своими детьми, пусть даже и юными барышнями.
Папа уже много лет не ходил под парусом, говорит она. Прекратил, когда родилась я, а потом, когда мама Она нерешительно умолкает. И все же чистый морозный воздух придает ей решимости, и при таком ветре, который буквально срывает слова с ее губ и уносит их прочь, нет нужды что-то скрывать. Когда мама болела, он не хотел оставлять ее одну.
О да. Я слышал, что Мерида скончалась. Хотел написать, выразить соболезнования, начинал не единожды, но Он разводит руками, и она, кажется, понимает, что он хочет сказать. Корабльэто совсем другой мир. Шесть лет?
Девять. Простите меня, я не знала, что вы так близко знакомы с моими родителями.
Он замирает на месте.
Вы не узнаете меня, Урсула?
Ее собственное имя, не обрамленное именем мужа, почему-то ее смущает и тревожит. Но лицо капитана ей незнакомо. Она качает головой.
Прошу прощения, капитан. Я должна вас узнать?
Я неоднократно бывал в вашем доме на званых обедах, когда Мерида еще была с нами. Вы частенько играли в столовой, прятались под столом. Я иной раз потихоньку подкармливал вас чем-то вкусным, передавал вам кусочки под стол, как щеночку Он резко умолкает, смотрит на Урсу широко распахнутыми глазами. Прошу прощения, я не хотел вас оскорбить. Я всего лишь имел в виду, что вы были веселым, озорным ребенком.
Она улыбается в ответ на его тревогу, легонько сжимает его руку.
Я ничуть не обиделась, капитан.
Ты вышла на палубу, жена моя. Авессалом Корнет стоит перед ними, держась за леер. Он такой сдержанный, такой благочинный. Но что-то в Урсе отзывается паникой при виде мужа, возникшего перед нею внезапно, как шквальный ветер. Она не выдает своего смятения, но уголок ее глаза легонько подергивается в такт участившемуся сердцебиению.
Капитан пригласил меня на прогулку, муж мой. Хотел показать мне Кристианфьорд.
Авессалом смотрит на скалы так, будто заметил их только сейчас.
Фьорд назван в честь вашего короля, надо думать.
Не все с этим согласны, говорит капитан Лейфссон.
Что фьорд назван в честь короля?
Что он наш король. Не все одобряют конвенцию.
Это закон, говорит Авессалом без намека на юмор, который явственно слышался в голосе капитана. Закон не нуждается в одобрении.
Безусловно, с легким поклоном отвечает ему капитан. Урса вдруг понимает, что вцепилась в его руку и ослабляет хватку. Скулы Авессалома напряжены, на них играют желваки. Мы совершаем прогулку по палубе. Не желаете присоединиться?
Авессалом резко дергает головой и снова смотрит на скалы. Урса глядит на его руки, сжимающие леер. Наверное, он молился, пока они не подошли.
Между ними звенит напряженная тишина. Неожиданная встреча с мужем напомнила Урсе о страхе. Воздух и море пахнут льдом: чистым ничто. Ее пробирает озноб. Внутри все сжимается и как будто затягивается в тугой узел, даже когда она больше не видит Авессалома. Фьорд нависает над нею могучей тенью, под этой пронизывающей прохладой Урса пытается расслабиться.
Стало быть, вы не помните? капитан Лейфссон говорит очень тихо, словно почувствовав ее панику.
Эти званые ужины и обеды прекратились, когда Урсе исполнилось одиннадцать. В детстве все взрослые казались ей на одно лицо: все нарядные, недостижимые, старые. Все мужчины обязательно с бородой и усами. Она к ним не приглядывалась, она просто радовалась, что ее допускают в этот удивительный мир взрослого смеха и табачного дыма. Она даже не помнит, как пряталась под столом: наверняка это случалось нечасто, может быть, раз или два, когда папа был погружен в интересную беседу и не замечал ее шалостей, а мама смотрела сквозь пальцы.