Продвигаясь вперед, она будто оживала с каждой минутой. Счастливое лицо мальчика было перемазано шоколадом. Она чувствовала аромат черного чая и мокрую вонь несвежей мочи в его подгузнике, запах зеленой соли, идущий из отдела морепродуктов. Мальчику нравилось разглядывать лобстеров в аквариуме, которые, зацепившись когтями, дрались в мутной воде. Они и теперь остановились посмотреть, как лобстеры расталкивают друг друга и бьются об стекло.
Сколько же страданий в продуктовом магазине, думала она, катя тележку дальше, мимо пожилой работницы магазина, жарившей рыбное филе на небольшой сковороде. Дашь откусить? спросила она мальчика, указывая на печенье. Поделишься? Он протянул ей печенье, она откусила краешек, выдохнула «спасибо», и он захлопал грязными ручонками. Ее внезапно охватило мучительное желание съесть печенье целиком, нет, целую пачку. Ей резко захотелось естьнет, даже не так. Ей не хотелось печенья. Она пошла в мясной отдел и купила три толстых говяжьих стейказапах железа, крови и смерти наполнял ее тело глубоким голодом. Они были так прекрасны! Как она раньше не замечала их красоты, глубокой темной красноты мяса и резко контрастирующей с ними белизны завитков жира? Каждый кусочекмаленький шедевр, подумала она, облизывая губы, и попросила добавить к мясу два фунта лопаток, хотя нет, знаете, давайте три. И штук шесть колбасок. А это что, жаркое? Выглядит восхитительно. Свешайте фунт, хорошо? И вы только посмотрите на этот кусок! Воон тот, размером с опоссума, велела она мяснику, который усмехнулся, вытаскивая мясо из глубины витрины. И еще несколько кебабов, с овощами будет хорошо, здоровое питание, сказала она, с трудом держа себя в руках.
Да, овощиеда цивилизованных людей. Собака бы овощей не купила.
Думай, что говоришь, сказала она себе.
Прекрати, сказала она сама себе. Прекрати разговаривать сама с собой.
Твою мать.
Была пятница, и вечером возвращался муж. В ее тележке лежало десять фунтов мяса. Ей были нужны сок, салфетки, йогурты, бананы, что-нибудь хрустящее и упаковка цивилизованных морковок.
Представьте, каково это: выбирать хрустящие снеки в компании малыша и звериным чутьем ощущать запахи, пока чудовищность патриархального общества выглядывает из-за каждой коробки с крекерами, скрипит в каждой упаковке кренделей.
Когда перед ней распахнулись автоматические двери, мать вышла из магазина и побрела к парковке, кто-то окликнул ее по имени, и она обернулась.
Саллинезамужняя, хорошенькая, молодая, счастливая, светловолосая Саллимахала ей рукой и неслась к ней чуть ли не вприпрыжку.
Ну как оно все?! спросила Салли, обнимая мать и ероша мальчику волосы. Целую вечность тебя не видела. Нравится общаться с этим парнем? Мне кажется, это так весело.
Салли работала в той же галерее, директором которой была мать, прежде чем ушла в декрет. Это был правильный выбор. Да, правильный. Работать, пока ее малыш заливался плачем на линолеуме в общественных яслях, было невыносимо, но сидеть с ним дома тоже было невыносимо, только иначе.
Ей хотелось сказать этой девчонке: все очень сложно. Я стала человеком, которым никогда не хотела становиться, и не знаю, как с этим жить. Я хотела бы радоваться, но чувствую, что сижу в тюрьме, в которую сама себя заточила и целыми днями мучаюсь, а по ночам объедаюсь печеньем, чтобы не плакать. Я вообще не понимаю, как попала в эту ловушку, и мне кажется, меня завели сюда социальные нормы, гендерные стереотипы и раздражающая прямолинейность биологии. Я постоянно злюсь. Я хотела бы описать свои чувства, но мой мозг уже не работает так, как до родов, и я очень отупела. Я боюсь, что больше никогда вновь не стану умной, счастливой, стройной. Я боюсь, что превращаюсь в собаку.
Но она с улыбкой ответила: я счастлива. Мне нравится быть мамой.
Я пытаюсь начать новый проект, сказала она тем вечеромвечером пятницы! стоя в дверном проеме ванной и глядя, как муж льет на голову мальчику теплую воду. Что-то связанное с разрушением. Чтобы можно было использовать, например, бейсбольную биту. Или топор.
Как насчет рисования булавой? предложил муж.
Ну да, неуверенно ответила она. Муж рассмеялся и взлохматил мальчику волосы.
Что-то связанное с разрушением, материнством и яростью, продолжала она. Но, сам понимаешь, творческое.
Материнство, повторил он.
Ну да, сказала она, матери ведь очень злые.
Злые? удивился он. Никогда не замечал. Если бы меня спросили, каким будет твой новый проект, сказал он, я бы предположил, что ты хочешь стать мясником. У нас полный холодильник мяса.
Не полный, ответила она. И это другое.
Ты по-прежнему думаешь, что становишься собакой? удивился он, подняв брови, как бы говоря: я, конечно, шучу, но ты все-таки идиотка.
Заткнись, сказала она. Все со мной нормально. На этой неделе мы даже ходили к Книжным Малышам. Вернее, мы видели Книжных Малышей, когда были в библиотеке.
И как они вам?
Чудовищно, ответила она, и оба рассмеялись.
Она была рада, что он купает мальчика, хотя во время купания он попросил ее положить на батарею полотенце мальчика, пожарить тост для мальчика, принести из комнаты пижаму мальчика, пока он сидел на закрытом унитазе возле ванны и что-то читал в телефоне. Конечно, она все сделала, хотя всю неделю одна этим занималась и помочь ей было некому, но разве не гадко с ее стороны было жаловаться? Вообще ей хотелось просто посидеть на диване, глядя в окно, хоть немногохоть десять минут! но муж любил видеть ее жизнерадостной и болтливой. Он только что провел несколько часов в машине, в дороге от Миннеаполиса до Чикаго, и тоже устал, потому что всю неделю в гостинице ложился поздно, читал или сидел в Интернете, а может быть, просто не мог заснуть по каким-то своим причинам: в номере было слишком тихо, или он заказал еду слишком поздно и потом мучился несварением. Трудно все время мотаться по гостиницам, заявлял он.
Примечания
1
Феминистская новелла Шарлотты Перкинс Гилман (1892).
2
Фурри-фэндомпоклонники антропоморфных животных; как правило, это выражается в потреблении художественных и литературных материалов.