Это кто? Клиентки? голос Дмитрия звучит неожиданно хрипло. Это не страх, но что-то не очень от него далекое.
Сотрудницы, осторожно проясняю. Причины для такой реакции мне не понятны, но
Я передумал, неожиданно резко Дмитрий встряхивает головой, я найду для своего мероприятия другой клуб. Извините, что отнял время, Николай.
Я даже окликнуть и отговорить его не успеваю.
Он просто разворачивается и быстрым шагом уносится к клиентской парковке.
Я в ступоре провожаю его взглядом. Что это было, черт возьми?
8. Энджи
Звонок раздается рано. Аж в девять утра!
Я понятия не имею, что делают нормальные больные люди в больнице, а я в больнице сплю. Я вдруг поняла, что мне надо, что у меня года три уже план по сну не выполняется, и взялась за невыполнимую миссию догнать и перегнать. В смысле перевыполнить
Ну, конечно же, я не только сплю. Ох, кто б мне дал. У этих невыносимых больничных медсестричек не понос, так золотуха, не бесконечные анализы, так психиатр, обед, ЭКГ, градусники, кварцевания, школа будущих мам и что совершенно неожиданнойога для беременных. Три раза в неделю. Правда это уже за отдельную доплату, но Я решаю, что все-таки оно того стоит.
В итоге доспать удается час-два, и то обычно после обеда, в этот дурацкий тихий час, но вот конкретно сегодня я только поймала кайф от тишины отдельной палаты, только задремала в предвкушении утреннего обхода, только нашарила такой цветной, такой весь пропитанный моим фраевским настроением сон, и тут
Нет, это был не дзынь, конечно.
Это был вдумчивый перелив мелодии одного исландского композитора, влюбившего меня в себя парой строчек: я прощаюсь с тобой, я бы отдал все, чтобы мне сломаться
А что еще мне было ставить на звонок, если не это?
Номер незнакомый, это было удивительноно при этом номер не был похож на номера всяких колл-центров.
Впрочем, лежа в больнице я уже даже на холодные прозвоны отвечала. В основном от скуки. И все же сейчас принимаю вызов с осторожностью, будто кнопочку на тикающей бомбе нажимаю.
Да?
Привет.
Голос мужской, мягкий, неуловимо знакомый, но
Фразу это кто я едва удерживаю на языке. Нет, я догадаюсь сама. Сейчас, сейчас. Ну вот вертится же где-то рядом догадка, ну
Не узнаешь, да? отчего-то с той стороны трубки надо мной потешаются. Так и знал, что не узнаешь, Гелька.
Берг, чтоб тебя! там, где нужно, щелкает, и я опознаю собеседника легко и просто. Только один придурошный мужик в моей жизни звал меня вот этим придурошным именем Гелька, утверждая, что более дурацкого имени чем мое, на свете никто не придумал. Хрен, мол, подберешь нормальное сокращение. Даже Даздраперма ему была удобоваримей.
Правда для нее он прозвища придумывал исключительно нецензурные.
Мой бывший жених.
Правда в ту пору, когда я его знала, он еще не был мужиком. Так Молодым мужчиной Или юношей, что отчаянно пытался им стать?
Приятно знать, что не забыла, Дима смеется. Смеется он, блин! Четыре года, как он наглухо исчез с моих радаров. Как рассказывали мне наши общие знакомыеон всем плел, что я совсем шизанулась после своей аварии и находиться в моей компании стало совершенно невыносимо.
Впрочем
Уже пару лет как не рассказывают.
Я не спрашиваю, да и он вроде как успокоился
И кто старое помянет, тому глаз вон, да? И вроде как у меня нет лишних глазиков.
Ты чего это вдруг звонишь? с подозрением спрашиваю. Если что, сразу предупреждаю: денег нет, одолжить не смогу.
Отчасти, это мое заявление основано на реальных событиях. В ту пору, когда мы еще общалисьБерга колбасило то влево, то вправо. У него потому и были проблемы с учебой, что у Димы в мозгу вечно было слишком много идей, далеких от образования. Точнееот двух его образований. Как этот многорукий многоног умудрился одновременно получить две вышки сразу, да еще и в неслабых вузахдля меня было загадкой. Мне и одного за глаза хватило
Так вот о деньгах
В них Берг постоянно нуждался. Нет, не для того чтобы пустить их на ветер, но почти. Провернуть дельце тут. Там. Сям. И многие наши общие знакомые знали, что Дима может ни с того ни с сего завалиться и попросить тысяч этак пятьдесят, на неделю. Впрочем, чего у него было не отнятьтак это обязательности. Долги он возвращал. И тут же начинал крутить новую идею, для которой тоже было надо
А вот и не угадала, Гелик, абсолютно без обиды фыркает Берг с той стороны трубки, да и не потянешь ты сейчас мои обороты. Вряд ли у тебя найдется пара миллионов в кредит на пару лет.
Только не говори мне, что как только ты от меня ушел, ты сделал свой первый миллион, и я теперь должна обгрызать локти, что тебя упустила.
НуДима так красноречиво молчит, что все становится понятно. И я Не удивлена на самом деле. Почему-то его странный образ жизни, неукротимая энергия и шило в одном месте не оставляли сомнений. Все что с ним происходити правда всего лишь промежуточный этап на пути к успеху. И так и вышло.
И чем занимаешься? По какому профилю? Управление? Программирование?
Не поверишь, и то, и то, Берг сознается с абсолютным удовлетворением, и оно тоже понятнони один диплом не пропал впустую, у меня фирма по разработке мобильных приложений. И знаешь ли, хорошо плывем.
Рада за тебя, я чуть улыбаюсь, абсолютно честно. И странно говорить с бывшим женихом вот так, просто, спокойно, но Это все Фрай. Это все свет Куртейна, и уютные современные сказки про литовскую столицу, которые я от больничной скуки начала перечитывать. Переслушивать, если быть уж совсем точной. Благо в отдельной палате для этого даже наушники не требовались.
Короче, во всем виноват Фрай. И в том, что я могу улыбаться по утрам, и в том, что я чувствую вкус едыне всегда вкусной, но все-таки чувствую, и в том, что я могу разговаривать с людьми и не истекать кровью.
Слушай, Гелик, тон Димы становится чуть более деловитым, а скажи-ка мне, где тебя можно найти? А то мать моя откопала тут где-то в недрах своих шкафов твой синий шарф и требует отдать его тебе как только так сразу. А моя мать. Ну, ты её помнишь.
Помню.
Мать-генеральшу, Антонину Павловну Берг, жесткой рукой уже, получается, четвертый десяток лет управляющую частной московской школойневозможно было вспоминать без содрогания. И в её случаеда, если она что-то решила, это что-то нужно делать, и соврать не получится. Каким-то неведомым чутьем Антонина Павловна распознавала ложь чуть ли еще не до того, как она была озвучена.
По всей видимости, даже большого взрослого Диму мама по-прежнему умела строить. Хотя с чего бы ей разучиться?
А шарф Шарф я кстати помню. Когда Дима изволил меня бросить, я, кажется, даже хотела его забрать, его мне подарила мама на последний День Рождения перед аварией. Но раз за разом, сколько бы я ни приходилашарф найти не могли. И это было больно, обидно, и тем удивительней, что он вдруг взял и сейчас нашелся.
Так что, когда и где мы можем пересечься? нетерпеливо вопрошает Дима.
Я Я не знаю, неожиданно теряюсь с ответом, я просто сейчас в больнице лежу. И оно тебе надо в такую даль тащиться?
Скинь мне адрес в СМС. Приеду сегодня в шесть.
Дима сух и деловит, как и всегда, когда в его мозгах методично щелкают невидимые рычажки, выстраивающиеся в механизм сегодняшнего дня.
Я опускаю телефон, некоторое время смотрю на заставку на экране. Немного провисаю.
Определенно где-то там во вселенной звезды располагаются как-то странно. Мой бывший жених. Хочет встретиться. Четыре года спустя после нашего с ним разрыва.
Судьба умеет удивлять!
Без пятнадцати шесть я застаю себя за переодеванием!
И вот это возмутительно, настоящий нонсенс! Что это еще за дичь такаяпереодеваться в платье перед встречей с мужчиной, который меня вообще-то бросил! И гадостей при этом наговорил, и мне, и окружающим, и даже маме своей!
Тем не менее вылезать из платья мне уже не хочется. Это кажется еще более глупой затеей, чем в него переодеваться. Если мне на него плеватьа мне плевать, то я вполне себе поболтаю с Бергом и в платье. Тем более, что оно и не платье вовсе, а очень длинный бежевый свитер приятной рельефной вязки, с наглухо закрытым горлом. Ничего крамольного, откровенного и соблазнительного. Ну, кроме того, что там, где заканчивается свитер, у меня находятся колени.
Берг является на десять минут раньше. Мерзавец. Он должен был опоздать, чтобы я, возмущенная в лучших чувствах, костерила его все время ожидания. Мол, ничуть не изменился, горбатого все-таки только могила и исправит. А он
Привет, произносит и замирает в дверях моей палаты. Небритое, взъерошенное, синеглазое виденье. Мой шарф находится На его, блин, шее!
Это ты так намекаешь, что тебя им можно сразу придушить? я скептически прищуриваюсь. Соблазн на самом деле велик. Нет, ну какого черта он потеет в мой шарф? Да еще и снимает с такой откровенной неохотой, будто это ему моя мама этот шарф подарила.
Нет, ну охренеть же, охренеть! Дима смотрит на меня, постоянно соскальзывает глазами на мой живот, и лыбится, как последняя скотина во все свои двадцать восемь отбеленных зубов. Ты когда написала про перинатальный центря до конца не поверил. А теперь своими глазами вижуты все-таки смогла, Гелька!
Прибью гада.
Вот правда.
Я взрослая, злющая, ядовитая тетка, я могу перешагнуть через чью-нибудь голову на своем карьерном пути, могу даже на неё наступить, если будет надо. А он меня называет так, будто яего закадычная подружка. И мы не три года не виделисьа три месяца лета. И разошлись не потому что потеряли слишком многое, а просто потому что предки разослали нас на дачи в разные районы.
И все же
Потеря была нашей общей.
Наверное, поэтому я не злилась на него вообще. Пусть он наговорил мне много обидных слов. Пусть и повторял их потом нашим общим знакомым. Раз за разом, слово за словом.
Но в моей памяти и сейчас свежо воспоминание, как Димка, молодой, шебутной, вечно носящийся по своим проектам Димка прилетал ко мне на УЗИ. Вваливался в кабинет в самый последний момент, волосы дыбом, глаза вот-вот выскочат из орбит. И взгляд на врачакак на географичку, на урок которой он явился только к самому концу
Можно войти
Его пускали, конечно.
Пожалуй, именно моя беременность и была апофеозом нашего с Димой романа. Когда у него при взгляде на меня сияли глаза, а у менячуть что тянулись к нему руки. Он подарил мне чудо, что толкалось внутри меня. Его хотелось обнимать. Ончуть не на руках меня носил. И эта нить, это предвкушение чуданового начала, новой историисвязывало нас так крепко, как никогда раньше.
А когда эта нить оборвалась. Просто резко лопнула, рассеченная скальпелем оперировавшего меня хирурга. И мы распались, но не на половинки, нет. Каждый разлетелся на тысячу осколков. Целым не ушел никто.
Ты же знаешь, что я всегда добиваюсь своего, фыркаю, быстро смаргивая проклюнувшиеся в уголках глаз крохотные слезинки. И вот эта вот его улыбкаулыбка радующегося за меня человека, проникает внутрь, прорастает наружу, расцветает уже на моих губах.
Боже, как давно я не радовалась вот так вот просто Даже не кому-то, а самому тому, что со мной сейчас происходит.
Всегда, ухмыляется Дима снова, а затем оглядывает палату, слушай, я точно не помешаю? А то не дай бог меня примут за твоего любовника, поди потом объясни психованному папаше, что синеглазая доченька у вас с ним не в меня, а в бабушку.
За это не волнуйся, развожу руками, вряд ли я тебя удивлю отсутствием личной жизни. И забеременела я случайно, чудом, можно сказать. Так что выкидывать тебя из окна просто некому.
Удивительно, Дима покачивает головой, чем дольше живу, тем более мне удивительно, как много в этом мире идиотов, не способных тебя оценить.
Берг, по-моему ты ошибся больницей, вздыхаю с сожалением, привет, это я. Та, которая два года долбала тебе мозг, чтобы ты менял зубные щетки каждые два месяца. И не забывал оплачивать страховку. И еще кучей нудных вещей, которые тебя бесили.
И правильно долбала, Дима воздевает палец к потолку, если бы не ты, я бы уже наверняка работал на зубные протезы. И с тачкой я тогда минимум трижды бы на деньги попал без тебя. И так бы и стирал носки вместе с трусами.
Мне кажется, или ты забыл надеть рубище по пути ко мне? прищуриваюсь. Впрочем ладно, можем обойтись без него. Просто падай на колени и рви на голове волосы. Раскаивайся, что меня бросил. Прямо сейчас.
Дима пошатывается вперед, будто всерьез решает это сделать, но потом спохватывается.
Слушай, нет, я только месяц назад сделал пересадку волос. Ужасно дорогую. Рвать не буду, знаешь, во сколько денег мне обошлась эта лысина?
Врет ведь, паршивец, шевелюра у него своя, да и склонности к раннему облысению в его семье ни у кого не было. А лицо такое скорбное, печальное Только черти в глубине светлых глаз и выдают его истинное настроение.
Вот ведь
Вроде повзрослел. Возмужал. Обзавелся брутальной щетиной и широкими мужскими плечами.
Не изменился ни на грамм!
Ну и чего тебе надобно, старче? склоняю голову набок. А Дима почему-то меняется в лице.
Эх, вот и хоть бы раз я в нем ошиблась! Нет. Увы. И даже спохватившись, что спалился в мимике, у него не получается скроить убедительную мину.
Вот только не надо мне врать про шарф, опережаю его вранье, я ведь вижу, что ты с ним неплохо так сросся. Иподношу ткань к носу, боже, да он насквозь твоим Бандерасом пропах. Берг! Ты все три года, что ли, его не снимал? Что, не мог сам себе шарф купить? Обязательно было зажать мой?
Оставил на память, у Димы вдруг получается такое скорбное выражение лица, будто бы даже укоризненное.
И правда, чего это я! Он же вернул! Сподобился.
На память обо мне? саркастично приподнимаю бровку.
А тебе жалко? голосом обвиняя меня в скупердяйстве, вопрошает паршивец.
Шарф из чистого кашемира? Последний подарок моей матери? Дашь мне пару минут на размышление? А нет, не надо. Конечно, мне жалко. Тем более тебе.
Знаешь, я тоже по тебе скучал, вдруг с таким чувством произносит Дима, что пузырек с ядом в моей груди вдруг резко мельчает. Потому что получается Убедительно.
Блин, а я уже и забыла, что он так умеет
Так, что моя внутренняя волчица вдруг понимала, что глупо скалить зубы на луну. Но можно успокоиться. Расслабиться. Выпустить на волю подлинноескопившийся вой измученной души. И в ответ тебе обязательно ободряюще ткнется в шею чуткий влажный нос
Ладно, голос чуть проседает от набежавших эмоций, извини, разворчалась тут. Глупо вышло.
То есть мне можно оставить шарф себе? тут же оживляется наглая морда и даже тянет клешни.
Эй, ну не перебарщивай, я уклоняюсь, но
Как-то вдруг оказываюсь заключенной в крепкие объятия. И Блин.
Сколько раз я еще так попадусь за эту встречу?
И ничего за пределами его рук не остается. Только тишина и прошлое. Пережитое.
Или все-таки нет?
В глазах дерет, в груди что-то потрескивает голосом свежего льда. Мои ладони скользят по теплой ткани его пиджака. Когда-то я находила эту спину очень надежной. И крепкой. И любила опираться на неё во время работы над дипломом. А Димка трындел, что ему неудобно, бесит, и вообще ему надо работать, но все равно неизменно припирался на широкий диван, где я сидела с ноутбуком.
А этот дурацкий шарф мешает сейчас, его хочется бросить, но до кровати далеко, а на полвсе-таки жалко Но мешает ведь
Прости меня, Гель, почему-то очень тихо произносит Дима, и мне становится ужасно стыдно. Потому что у него мысли вот такие, а у меняо шарфе. Чтоб его моль сожрала!
Да не за чтооткликаюсь неуклюже.
Да есть за что, в тоне Димы слышится откровенное сожаление, много-много за что. И ты не обо всем знаешь. И в этом я тоже виноват.
Это ты о чем? я не сразу созреваю на вопрос. Да и созреваю-то потому, что повисшее между нами молчание начинает першить в горле.
Да. Это нужный вопрос. Вопрос, который определенно заставляет Диму подтянуться, напрячься, сосредоточиться. Ну, и отпустить меня все-таки.
Собираюсь и я, внимательно рассматриваю бывшего жениха.
А он кусает щеку, оглядывает меня то так, то этак, все никак не может сформулировать.
Еще пару секунд помолчишь, и я сочиню себе какую-нибудь страшилку, предупреждаю, что на тебя охотились бандиты, и ты меня бросил, чтобы где-нибудь зашкериться, и жил все это время в Нижневартовске, а на моем шарфе спал. И грезил моментом как ко мне вернешься.