Сам знаю, хмуро буркнул сторож с трубой. Ладно, закроем. А то ведь, в самом деле, испаскудились все поголовно, страна воров какая-то!
Ближайшее окружение Геры, его доверенные активисты, взирали на эту сцену спокойно: они привыкли, они не раз видели, что способен сделать с людьми одним только словом их первый секретарь.
Дружинники же были потрясены. Сержанты стояли с круглыми от изумления глазами. Лейтенант поник повинной головой.
И это было. Честное слово, это было.
32.
И Валько продолжило жить и работать.
Александра появилась через пару днейопять с «Анапой». Смеялась, говоря, как же это было здоровопочувствовать себя настоящим мужиком!
И меня бросила, как настоящий мужик?
Конечно! Мужики в таких ситуациях баб всегда бросают: баб-то менты обычно не трогают.
Я не баба, напомнило Валько.
Да я это сообразил потом, после, веселилась Александра. Ладно, не грусти, замнем и зальем.
Валько взяло бутылку, открыло окно, посмотрело, нет ли кого внизу, и выбросило бутылку.
Остальные тоже выкинуть? Или уйдешь?
Так, значит?
Так.
Ну, прости подлеца.
Пошла вон, я сказал!
Ладно. Насильно мил не будешь.
Она ушла, а вечером следующего дня явился Мадзилович. Клял свою непутевую дочь, извинялся за нее.
Она выправится! Ей только в нормальном коллективе поработать!
Валько спросило:
А что если я откажу, Эдуард Станиславович?
Мадзилович вздохнул, собрал пальцами крошки на столе перед собой, скатал их в маленький шарик, щелчком отправил в угол и сказал:
Сами понимаете, Валентин.
Не понимаю.
Да понимаете. Дочь для меняединственное, из-за чего я живу. И я на все готов.
Напишете на меня кляузу?
Можно и так сказать. А можно сказать: открою глаза общественности. Испорчу вам жизнь. Думаете, мне этого хочется? Скажете: подлость? Ну да. Я, знаете, человек нерешительный, но если уж на что решилсясделаю.
Хорошо. Но учтите: если она и на работе начнет что-то такое... Если вдруг придет пьяной, например... Дня не буду держать.
Не придет! Паинькой будет! Гарантирую!
По глазам Мадзиловича было видно: лжет. Ничего гарантировать не может. И, если доченька провинится, воздействовать будет не на нее, а опять на Валько.
Похоже, это какой-то капкан, подумало Валько. Но как быть? Не убивать же дурака.
И тут же почему-то в сознании всплыла юридическая фраза: «убийство в целях самозащиты». Всплыла и утонула. Но не навсегда. Залегла где-то на дне, как подводная лодкав боевом снаряжении, в ожидании, в полной готовности.
А секретарша Варя уже неделю была в декретном отпуске, и дальше оттягивать было невозможно.
И Валько взяло Александру.
Она поразила его, явившись в платье, с накрашенными ресницами (но все очень пристойно, по-комсомольски), с маникюром (опять-таки умеренным), и пахла при этом духами. Вела себя скромно, тихо, никто не обратил на ее появление особого внимания.
Валько успокоилось и занялось делами: подготовкой конференции по результатам Пленума ЦК, на котором был избран Генеральным секретарем К. У. Черненко (ему тут же дана была народом кличка «Кучер», о чем Валько знало, но не обращало внимания).
Скандал разразился через неделю: 7-го марта, накануне Международного женского дня Восьмое марта (который Сотин считал трансформацией языческого праздника Ивана Купала, когда женщины на один день отрешаются от уз ложной скромности и выбирают тех мужчин, каких хотяти мужчины не имеют права отказаться!) несколько отщепенцев задержались в райкоме, чтобы втихую отметить грядущий праздник (другие райкомы, как и все прочие организации, отмечали открыто, это давно сделалось традицией), присоединилась и Александра, напилась, подсела к девушке Манюне (это не имя, а кличка от фамилии Маняева), грубо стала лапать ее и отпускать скабрезные шуточки, недалекая Манюня сначала ничего не поняла, потом возмутилась, присутствовавший Киренков, завотделом, сделал замечание Александре, она ответила что-то вроде: «Заткнись, козел!»или еще грубее, Киренков хотел удалить ее из помещения, Александра двумя ударами разбила ему очки и нос. Товарищи бросились выручать Киренкова, им тоже досталось. Да плюс сломанная мебель, да жуткий мат, который с наслаждением слушали прохожиеиз открытого по случаю оттепели окна райкома...
Валько уволило ее, а пришедшего Мадзиловича встретило заготовленной фразой:
Можете кляузничать, вам никто не поверит. Я скажу, что вы психически неуравновешенный человек. И нуждаетесь в принудительном лечении. Вам фамилия Сотина известна?
Допустим.
Это отец моего друга. Поэтому советую вам: отстаньте от меня. Вы можете мне навредить, но и я вам наврежу, окажетесь, в самом деле, в психушке, а дочь будет однабез средств к существованию.
Мадзилович усмехнулся.
Не напугали. К вашему сожалению, Сотиндруг моей юности. А мне, ошибаетесь, поверят. Знаете, почему? Потому, что вы на хорошем счету, лидер, безукоризненный человек. И всем будет приятно узнать о вас что-то гадкое. В лидерах всегда подозревают что-то гадкое. По нашим временам так оно и есть.
Удивляюсь, Эдуард Станиславович. Вы, я смотрю, во вкус вошли, вам даже не совестно.
Это правда. Это вы тонко заметили, кивнул Мадзилович. Я и сам себе удивляюсь. Впрочем, чему удивляться? По пути совершенства идти трудно, даже зарядку, например, заставлять себя делать, а по пути подлости, оказывается, легко и приятно. Приятно, правда. Я ведь закостенел в своих привычках, в своей жизни, я лет двадцать не менялсяни в какую сторону. А тут, чувствую, меняюсь. Пусть в плохую, но меняюсь же, не лежачим камнем обретаюсь! Совершенствуюсь! Я тут даже интригу затеял: место заведующего отделением в поликлинике освобождается, у меня и выслуга, и опыт, и голова на плечахпочему не я? Ну, выпиваю, а кто не выпивает? Я буду аккуратно. Претендент тоже выпивает и у него, к тому же, любовница. Сейчас вот намекаю ему, что могу шантажировать, злитсяа боится. Злодействую то есть. С наслаждением! А это очень важно для человека, который не только наслаждения, а даже удовольствия от жизни не получал последние лет пятнадцать!
Валько махнуло рукой, прекращая болтовню Мадзиловича:
Не интересуюсь! Чего вы от меня теперь хотите? Взять ее обратноне могу. Устроить куда-то ещеа смысл? Везде кончится одинаково.
Да я это уже понял. Ей ведь одно нравится: сидеть и песни сочинять. И пусть. Может, в самом деле, прославится. Но жить трудно, Валентин. Физически трудно жить. Я о деньгах.
Вы что, хотите, чтобы я платил вам?!
Да. За молчание. В самом деле, зачем я буду изобретать всякие полуинтеллигентские ходы, чтобы прокормить себя и дочь? Мне важна не ее работа, а ее зарплата. Ну, и обойдемся без экивоков, говорю прямо и грубо: я буду хранить вашу тайну за деньги. Сто рублей в месяц.
Не жирно?
Ничуть. Саша сказала мне, какая у вас зарплата. За вычетом сотнибудет как у инженера. А вы один, вам вполне хватит.
Да... Вы, действительно, совершенствуетесь на глазах!
Мадзилович склонил голову, благодаря за комплимент.
А теперь слушайте, решительно сказало Валько. Я вам ни копейки не заплачу! Потому что знаю я эти штуки: сегодня сто, завтра сто двадцать, потом двестии так всю жизнь собираетесь на моей шее висеть? Да еще потребуете, чтобы я на вашей дочери женилсячтобы она всем казалась нормальной!
Мадзилович хмыкнул:
А что, это мысль!
Но тут же сокрушенно вздохнул:
Она не согласится. Я раньше надеялся: найти бы такого мощного жеребца, который так бы ее обработал, чтобы она думать забыла, что не женщина. Но она как-то призналась, что был у нее такой жеребец. Зря старался. Ошибка природы, увы. Кстати, если неприятно со мной встречаться, можно безналично. Почтовым переводом, например. Только, пожалуйста, без задержек.
Было ощущение, что Мадзилович нарочно злил Валько. Возможно, не осознанно: хоть и хорохорился, и выхвалялся своим усовершенствованным бесстыдством, но виделась в этой браваде показная агрессивность, за которой, как известно, часто прячутся робость и нерешительность. Может, тайный ход его мыслей был таков: я для дочери делаю все, я исполняю долг до конца, хоть и страдаю. Он откажетсячто ж, придется сдержать слово, сообщить куда следует. Выгоды мне никакой, но могу зато спокойно погибнутьспиться, плюнуть на все, махнуть рукой...
Стоэто вы загнули, сказало Валько. Тридцать, максимумсорок.
Стыдитесь, Валентин! Ладно, восемьдесят. Но уже без вариантов.
Тем не менее Валько продолжал предлагать варианты. Поторговавшись, сошлись на шестидесяти. Почтовыми переводами.
33.
Валько поняло, насколько, оказывается, дорого ему то положение, в котором оно находится. Оно ведь исподволь кое-что читало в медицинских книгах, черпало крохи сведений, знало, что можно попробовать сделать операцию, внедрить какие-то гормоны, при этом его позиция законней, чем у Александры, оно будет исходно считаться просто инвалидом, желание же человека, рожденного в одном поле, переменить его на противоположный, в советском обществе считалось блажью, вольнодумством, извращением и вообще чуть ли не преступлением, поскольку все, что связано было с намерением изменить участь, вызывало раздражительную подозрительность у социалистического государства. Будь доволен тем, что ты есть, кто ты есть и как ты есть, этот негласный лозунг всегда витал в воздухе. А если и звучали призывы к улучшению, то за ними явственно слышалось не «стань лучше» (это опасно, почти «стань другим»), а «стань таким, как есть, но еще такее!»
К тому же, Валько, увлеченное в ту пору общественной пользой, привыкло думать о себе в соотнесенности с государством и идеей. Ни государству, ни идее не будет лучше, если оно изменит себятак зачем?
И еще оно, конечно, боялось. Да, сейчас оно не хочет ни мужчин, ни женщин. Но ине хочет их хотеть, вот что важно. Оно привыкло быть свободным, оно видит, какие горести и беды от этих проклятых половых отношений, так зачем они ему? Валько пришло к выводу, что оно, существо неопределенного пола, на самом деле, возможно, единственно устойчиво и определенно в мире людей. Они вечно мечутся, они ищут то одно, то другое, хотят то одного, то другого, да еще нюансыхотят, но не очень, очень, но не так, как хотелось бы, хотят целовать одну, спать с другой, в кино ходить с третьей, дома иметь четвертую...
Мешали эти мысли, очень мешали. Мешали работе, верней, двум работам, поскольку Валько писало в это время кандидатскую диссертацию по научному коммунизму, тема: «Соотношение личного и общего в условиях развитого социализма; параметры разумных потребностей». Это было навеяно все более либерализующимся временем: раньше под сомнение ставились почти все потребности, на них клеился ярлык «частнособственнических пережитков», теперь допускалось иметь некоторые надобности, в том числе и материальныено в разумных пределах. Телевизор в угол, ковер на стенку. И даже машину можноколи заработана честным трудом и сбереженьями.
Люся зашла еще пару разпроверяя, наверное, себя, и, слава богу, исчезла. Явилась однажды Александра с гитаройВалько ее на порог не пустило.
Друзья студенческой юности жили какой-то своей жизнью, но как-то заявились все сразу. Объяснили: Сотин приехал из Москвы, заглянул к Салыкину, душевно выпили, зашли к Юлии, вспомнили о Валько, выяснилось, что никто не знает даже номера его телефона, отыскали через кого-то из знакомых, позвонили: будь готов, идем в гости.
Валько было радо их видеть. У каждого накопилось новостей: Юлия два года назад вышла замуж, родила ребенка, развелась. Сотин тоже успел жениться (то есть подженитьсябез оформления отношений) на москвичке, покорив ее оригинальностью и минимальностью морально-этических норм, она же, как выяснилось, этих норм вовсе не признавала.
Она, в общем-то, и раньше спрашивала, как, я, например, к групповому сексу отношусь, к совместному проживанию пар, рассказывал Сотин, смеясь, но я-то думал: девушка хочет выглядеть передовой, революционной. Дитя цветов. А что вышло? Через неделю тащит какого-то бородатого немытого козла, поит чаем и вином и говорит: он у нас останется. Я говорю: ладно, сейчас раскладушку достану. А она: какая раскладушка, это гений секса, ты посмотришь, поучишься и вообще получишь удовольствие. Я, конечно, человек широкий...
Я бы тебя сузил, вставил Салыкин, любящий Достоевского.
Да я и сам! отозвался Сотин. Я и сам понял, что узковат! Умом себе говорю: почему не попробовать, у меня же кредо такое: все пробовать. А душа не принимает. Понял на старости лет, хохотал двадцативосьмилетний Сотин, что я, оказывается, очень нормальный человек. И мне не нравится, когда на моих глазах имеют мою любимую девушку. Ну, и ушел. Но до чего приятно узнать, что ты нормальный, вы не представляете!
Представляем, сказала Юлия. Я, когда забеременела, тоже удивилась, насколько рада. Мне никогда беременные не нравились, не торопилась вообще с этим. А туттак славно, так хорошо. И родила, и счастлива.
Юлия пожала плечами, словно до сих пор удивлялась этому казусутому, то есть, что матерью быть можно не только вынужденно, но и с удовольствием.
Салыкин же, как и прежде, жил один, что-то там сочинял. Валько спросило, не знает ли он такую певицуАлександру? Мужиковатая такая девица.
Знаю. Истеричная лесбиянка. Тут Елена Камбурова приезжала, она прорвалась к ней в гримерку, закрыла дверь и заставиланатурально заставила! прослушать ее десяток своих песен. Смех: в дверь стучат, зовут милицию, а она поет, а бедная Камбурова слушает. И даже хвалитмало ли, поругаешь, так еще гитарой по башке получишь. А потом эта Саша падает на колени и признается Камбуровой в любви. Руки начинает целовать, а потом просто на нее лезет. Та еле вырвалась, вытащила стул и...
Юлия, хохоча и любуясь другом, которого давно не видела, вытирала слезы:
Ленька! Ну чего ты врешь: на колени, в любви признавалась... Откуда ты знаешь, ты там был, что ли?
Домыслил, честно сказал Салыкин. Фантазия же работает. Я вообще, знаете, в этом мире люблю только то, что выдумано. Человек чем животного отличается? выдумывает. Человек выдумывающий как по латыни будет, ты, медик? спросил он Сотина.
Не было у них такого слова, отмахнулся Сотин. Римляне выдумывать не умели.
А боги, мифология? спросила Юлия.
Какие же это выдумки? Это для них была реальность!
Так друзья, умеренно выпивая (даже Салыкин держался), болтали о пустяках, смеялисьи всем было хорошо, все были рады видеть друг друга; Валько видело, что и ему они рады совершенно искренне, хоть и не спрашивают о делахбоясь, наверное, коснуться чего-нибудь этакого, принципиального, что может испортить общение. Салыкин без работы, Юлия без денег, а тыкомсомольский деятель, у каждого свои неприятности и недостатки, мы сегодня не об этом... Это слышалось в несказанном, но Валько не обижалось, наслаждаясь дружеской атмосферой вечера.
Проводив же друзей, вспоминая их рассказы (Салыкин тоже кое-что о себе поведало каком-то странном романе со слепой или полуслепой девушкой), Валько с удивлением поймало себя на мысли, что не только не завидует им (а ведь раньше завидовало!), а, напротив, считает свое существование яснее, полнее и в результате ярче. Они долго еще будут метаться, ошибаться, падать, разбиватьсячтобы в результате обрести покой или гармонию, а оно уже обрело это. Оно никому не завидуетразве только Гере, нобелой завистью, таким людям иначе завидовать нельзя: они недостижимы.
34.
Время шло, Валько трудилось. Вот краткая и неполная летопись его жизни в этот период.
1987 год. Февраль. Организация и участие в лыжном агитационно-пропагандистском походе по местам боевой и трудовой славы. 48 человек, почти пятьсот километров с ночевками, Валько чуть не умерло от переутомления. Но было весело.
Март. Организация конкурса молодежных рабочих общежитий. Отмечены успехи, выявлены недостатки. Добились ремонта двух общежитий.
Май. Организация серии безалкогольных свадеб. Одна была еще и спортивной: невеста и жених бегом бежали к загсу, а оттуда к памятнику Ленину (12 км.), где и возложили венки.
Июль. Открытие первого клуба электронной и компьютерной техники, привлечение специалистов, ремонт помещения.
Сентябрь. В городе появились первые кооперативные видеосалоны. Один из них был устроен в троллейбусе, поставленном на прикол у здания вокзала. Крутились нелегальные кассеты отвратительного качества. Валько добилось открытия комсомольского видеосалона.
Октябрь. Валько принимают в партию, берут в обком комсомола, он учится в ВПШ (Высшая партийная школа).
Ноябрь. Организация рок-фестиваля «Волна миров». Пригласили популярные после фестиваля в Подольске (а в среде знатоков намного раньше) группы «Наутилус помпилиус», «Калинов мост», «Водопад имени Бубы Кикабидзе» (г. Верхотурье). Из местных были «Ночная бабушка», «Вертеп трёпа», «Музыкабель», «Второе дно», «Лепрозорий», «Раздача слонов», «СССРСистема Смыслов Сломанного Разума»и т. п. Выступал сольно и Салыкин, но успеха со своей лирикой не имел: народ ревом встречал лишь то, что громко, агрессивно, мощно, Салыкину не хватило экспрессии, недаром на так называемой доске гласности, что повесили в фойе Клуба авиастроителей, где проходил фестиваль, то есть на обычной школьной доске, на которой надписи появлялись, стирались и опять появлялись, самыми частыми были призывы: «Кончайте мяукать, включите звук!» Или: "Металёк, где ты?" Или: «Даешь музыку рваных вен!»
Декабрь. Валько принимает активное участие в том, чтобы оборудовать и открыть при Дворце молодежи дисплейный класс: одна мини-ЭВМ «Мера» и восемь компьютеров «Электроника-60».
1988 г. Январь-март. Все больше видеосалонов, но все больше и видеомагнитофонов у населения. Появилось порно. Начались преследования, аресты, конфискации, суды. Образовали экспертную комиссию в составе следователя прокуратуры, директрисы кинотеатра «Победа» (с киноведческим образованием), врача-психиатра, от комсомола направили Валькоон в это время курировал в обкоме культуру. Каждый вечер на протяжении двух месяцев комиссия собиралась и просматривала конфискованные кассеты. Там были и диснеевские мультики, и боевики с Брюсом Ли, и фильмы ужасов, и какие-то глупейшие, дешево снятые, почти любительские фильмы о жизни доисторических людей (в одном из них зачем-то сыграл Ринго Стар), некоторыес клубничкой. Ну, и эротика, и собственно порнография. Все думали, что директриса возьмет самоотвод, но она отнеслась к этому как к выполнению профессионального долга, смотрела с каменным лицом и делала в блокноте пометки. Сначала при ней было стеснительно, потом привыкли. Мужчины уже через неделю при первых кадрах, где возникала голизна и слышалось: «А-а-а! Gut! Noch, noch!», кричали: «Хорош, ясно, ставь другую!», когда же попадался «Том и Джерри», напротив, смотрели с наслаждением, директрисе приходилось строго напоминать, что собрались не развлекаться, а дело делать. Она была самой въедливой. Психиатр либеральничал, считая эротику и порнографию разными вещами, утверждал, что порнографиятолько показ непосредственно акта и половых органов при отсутствии художественной задачи, следователь основывался на определении, которое ему спустили свыше (основанное бог весть на чемзакона не было): «порнографияизображение развратных половых сцен», директриса склонна была отнести к порнографии все, что касалось отношений мужчины и женщины, в одном из заключений она написала в свойственном ей стиле: «И, хотя там дальше выключается свет, но совершенно понятно, что будет происходить, на основании чего считаю данный кинофильм порнографического содержания» (грамотности ее на киноведческом факультете ВГИКа явно не обучали). Валько жемутило. Оно, как и директриса, держалось на сознании выполняемого долга. Оно впервые видело так подробно и ясно эту бесконечную, тупую и монотонную борьбу мужчин и женщин за удовольствие, эту трудоемкую добычу оргазма, которая показалась ему не увлекательней добычи угля. Оно безоговорочно подписывало самые жесткие заключения, зная, что владельцам кассет грозят тюремные сроки, но не жалея ихсами виноваты, увеличивая грязь в мире, и без того достаточно грязном.
Апрель. Город открыт для иностранцев. Валько встречает делегацию активистов движения «Врачи за социальную ответственность» из США.
Май-июнь. Валько участвует в устройстве первого в городе центра информатики.
Июль. Слет сельских комсомольцев.
Сентябрь-декабрь. Движение «деловые игры». Валько организует их на 17 предприятиях и в 24-х организациях города.
1989 г. Январь. Валько мобилизует комсомольцев на помощь всероссийской переписи населения.
Март. В городе появилось первое кабельное телевидение. Валько добивается, чтобы на нем велась ежедневная пятнадцатиминутная общественная программа, посвященная делам молодежи.
Май. Экспедиция «Кемел трофи» на трех машинах «Лендровер» по бездорожью области, Валько обеспечивает идеологическое и культурное сопровождение.
Июнь. В районе села Ченчюлинское найдено захоронение тридцатых годов 20-го века: около 400 останков расстрелянных. Валько организует митинг о сталинских репрессиях и установку памятника.
Июль. Пришла партия шприцов для воинов-афганцев, Валько контролирует распределение и раздачу.
Сентябрь. Блестящая защита диссертации.
Октябрь. Областная конференция комсомола. Курс на коренное изменение курса.
Декабрь. Ленинский райком комсомола выступил с инициативой «Менять методы, не меняя принципов». Валько горячо поддерживает, внедряет в других райкомах.
1990. Февраль. Ленинский райком комсомола (любимый райком Валько, полигон для воплощения новых идей) выступил с очередной инициативой: «Меньше документациибольше живого дела!»
Август. Последние номера газет, проверенные цензором. Цензура отменена.
Октябрь. Ленинский райком комсомола объявил о самороспуске. Валько...
35.
Валько было растеряно.
Оно не боялось перемен, но не думало, что они так далеко зайдут. Оно ориентировалось на Геру, под непосредственным началом которого работало эти годы, на его энергию и несгибаемость. Гере, кстати, прочили скорый уезд в Москвув аппарат ЦК комсомола.
И вот в начале девяностого года компартия СССР отказывается от монополии на политическую власть. Горбачев становится президентом СССР, а Ельцин президентом Российской Федерации. Всё, и без того потрескивавшее, начинает трещать и валиться окончательно, и тут областную комсомолию ошеломила весть, что Гера не только не вознесся в аппарат ЦК, а, бросив общественную деятельность, занялся чуть ли не коммерцией, к которой, как выяснилось, примеривался еще сидя на своем месте и кое-что уже успел.
Валько узнало это в Москве, где находилось на очередной учебе.
Бросило все, вернулось, отыскало Геру по новому адресу: он сменил квартиру и, соответственно, телефон.
Новая квартира Геры была в новом доме, в центре.
И жена у Геры тоже оказалась новойдвадцатилетняя студентка консерватории, виолончелистка (если считать старой женой Наташу, на которой Гера все-таки женилсяпочти сразу же разведясь).
И мебель в квартире новая.
И показался Гера, говоря идеологически, перерожденцем. Но Гера все объяснил:
Ты не представляешь, сколько я пережил и передумал. Людям с шаткими убеждениями легко их менять, а мне каково было разочароваться в прежних идеях? Но не время меня заставило, не шкурнические интересы. Есть такая вещь: историческая целесообразность. Воспитать человекавысокая мечта. Но, увы, несбыточная. Я всю жизнь бился, сгорал и умирал на работечего достиг? Ни-че-го! Потому что не задал себе вовремя простого вопроса: если человечество тысячелетиями остается неизменным, то почему оно должно измениться в масштабах одного государства или даже нескольких за какие-то десятки лет? Нужны сотни лет, тысячиа кто их нам даст? Америка, что ли? Скажет: шут с вами, стройте себе социализм, а мы посмотрим? Не будет она смотретьи никто не будет смотреть! Нас поманили тем же, чем поманило когда-то и христианство, там обещание загробного рая, тутсветлого будущего. Но люди так устроены, что хотят жить нормально здесь и сейчас! Ты согласен?
Да, но...
Постой, послушай. Я ведь не просто так говорю, я говорю с целью: ты мне нужен. С твоей энергией, с твоей головой, с твоим умением работать с людьми. Чем был ценен комсомол...
Он еще есть, тихо перебило Валько.
Увы, дружище, считайбыл. Но он нам еще послужит, об этом я и хотел тебе сказать. Элита общества, молодые сообразительные люди! Только они могут вытащить эту страну из болота. Взять на себя ответственность! Уже ясно, что без частной инициативы, без предпринимательства мы погибнем!
И долго еще говорил Гера. Как всегдаубежденно и убедительно.
В результате предложил Валько взять на себя руководство Дворцом молодежи, при котором на вполне легальной основе будут существовать несколько коммерческих организаций. Пустующий гараж использовать под оптовый склад. Надо зарабатывать деньгине ради денег, а ради того, чтобы появился в стране частный капитал, потому что лишь он способен быть инициативным и развивать сам себя. Вкладываться в серьезное производство, в торговлю, в сферу обслуживания, перекроить экономику и сделать ее человеческой за считанные годы...
Валько кивало, не разделяя энтузиазма Геры.
Может, потому, что думало в этот момент о Мадзиловиче.
Тот ведь никуда не делся, получал вот уже несколько лет регулярные переводы. А теперь, если Валько займется коммерцией и начнет зарабатывать большие деньгиМадзилович тут же повысит ставки. Он уже, кстати, пытался это сделать, но только один раз: запросил сразу большую сумму, полторы тысячи рублей, пообещав отстать навсегда. Валько категорически отказало. Мучительно ждало последствий. Их не было: Мадзилович сообразил, что глупо резать дойную корову. А год назад в руки Валько попал пистолет. Оно курировало в ту пору народную дружину (после случая с привокзальным тупиком Гера возложил на него эту обязанность в качестве личного порученияв плюс к основной работе) и регулярно выходило с комсомольцами-дружинниками на рейды. И вот за автовокзалом, в овраге, наткнулись на компанию пирующих бомжей. Те бросились врассыпную, борзые комсомольцы погнались за ними, Валько осталось, чтобы дождаться милиции (один из дружинников побежал в опорный пункт), и обнаружило в кустах мертвецки пьяную полуголую бабу и совершенно голого, ничком лежащего, мужика. Валько почему-то подумало, что он мертв, ткнуло его носком ботинка, мужик замычал. Валько приподняло щепкой пиджак, чтобы набросить на спящего, и почувствовало, что пиджак какой-то очень тяжелый. Ощупало: что-то твердое странной конфигурации. Вытащилопистолет. Ручка самодельная, деревянная, грубо тесанная, но остальное показалось настоящим. И Валько зачем-то взяло пистолет, ушло, не дождавшись милиции, а дома рассмотрело. Деревянными были только накладки, приделанные к ручке настоящего ПМ, пистолета Макарова. С полной обоймой патронов.
Несколько дней Валько тревожилось, думало: не сдать ли оружие в милицию? Вдруг этот голый человек, очнувшись, скажет: был пистолетисчез. Вспомнят, что Валько там находился и неожиданно ушел, придут с обыском...
Да нет, успокаивало себя Валько, не дурак же этот голый, чтобы сознаваться в таких вещах!
И пистолет остался ждать своего часа.
И вот, на другой день после отказа Мадзиловичу, Валько, довольно крепко выпив вечером, надело свою серую неприметную куртку, закутало горло шарфом, надвинуло на глаза кепку и отправилось к дому Мадзиловича.
Это уникальный шанс, думало оно. Человека убил неизвестно кто из неизвестно чего (пистолет потом бросить в пруд в парке культуры и отдыха). Человек мелкий, всего лишь врач и пьяница, расследование не будет дотошным. Возможно, выйдут на Валько, если Мадзилович хранит квитанции от переводов и узнают, кто посылал. Ну и что? Да, я посылал. Зачем посылал?.. Это вопрос... Можно потом придумать, неважно. Подозренияпусть. А уликникаких.
Так легкомысленно успокаивало себя Валько, стоя в кустах возле подъезда, поджидая Мадзиловича и даже не задаваясь вопросом, почему тот должен прийти? Может, он уже дома?
Валько ждало.
И Мадзилович появился.
Валько прицелилось.
Мадзилович вдруг остановился, словно давая возможность Валько не промахнуться. Звякали бутылки: он доставал их из сумки и засовывал их за пояс, прикрыв после этого свитером и курткой. От дочери прятал.
Валько медлило.
И поняло, что не хочет убивать этого человека. Нет по отношению к нему ненависти. Нет обиды, вражды, ничего нет. При этом нет и отвращения к убийству. Но и жажды убийства тоже нет. Равнодушие.
И странное предчувствие: все решится само собой.
36.
И решилосьгод спустя.
Гера сделал ему предложение, Валько попросило три дняподумать.
И, думая, поняло, что не знает, как жить дальше. Поняло, что ему жаль рухнувшей мечты о будущем бесклассовом (и, возможно, бесполомпредставлялось ему) обществе. Жаль гораздо больше, чем всем прочим. В той деятельности, которой оно занималось, был максимум бесполости, недаром же Валько так нравилось советское слово «товарищ», которое уравнивало мужчин и женщин. А теперь начнется борьба за большие куски мяса, начнется торжество маскулинности, гонка доминантов, Валько не справится, потеряется... Как быть?
И опять возникло ощущение, что все решится само.
Это предчувствие оправдалось: в газете «Заря молодежи» появилась огромная статья под заголовком «Кто нами правил?» В статье много поносной информации о еще действующих и уже бывших комсомольских лидерах. Один уличался во взятках, другой в разврате, третий в лицемерии... «Создается впечатление, писал лихой журналист, что нами командовалии до сих пор командуют! отъявленные жулики и моральные уроды. И не только моральные. Из достоверных источников известно, что упомянутый Валентин Милашенкокто бы вы думали? Ононо. Гермафродит. И это медицинский факт! Что наводит на мысль: насколько же искалечено было наше сознание, если мы позволяли находиться на руководящих постах людям, которых таковыми можно считать с большой натяжкой. Мы не виним В. Милашенко, возможно, это его личная беда. Но с такой бедой надо сидеть дома, а не лезть в передовые ряды советской молодежи!»