Савельев достал из дорогого элегантного портфеля бутылку «Хеннеси», коробочку швейцарского шоколада и приглашающе улыбнулся Эльвире. «Опять коньяк и шоколад», невольно подумалось Элке. Но чувства дежавю почему-то не возникло: слишком уж не походил насквозь интеллигентный Вечно Второй на пьяного в дупель Димочку Чарского.
Ну что, милая попутчица, давайте знакомиться? голос Антона Павловича, негромкий и проникновенный баритон, прозвучал настолько дружелюбно, что Элка улыбнулась и неожиданно для себя смело бухнула:
Вы находитесь в более выгодном положении: вам не нужно представляться.
Напротив! мягко возразил Савельев. В более выгодном положении как раз находитесь вы, пока являясь для меня прекрасной незнакомкой!
Так уж и прекрасной сконфуженно пролепетала Эльвира, теряя кураж.
Мама всегда ругала её за пренебрежительное отношение к собственной внешности. «Если ты не любишь себя, деточка, то не стоит демонстрировать это мужчинам. Пусть они считают тебя королевой, даже если в зеркале ты привыкла видеть обычную кухарку», наставляла многоопытная маман, и Элка понимала, что она права на все сто процентов. Но «кухарка» в её зеркале была неистребимой, и комплекс неполноценности, тщательно выпестованный в Эльвире её первым мужем, прочно засел в ней, мешая радоваться жизни в объятьях бескорыстных любовников.
Вы молоды и тем уже прекрасны, продекламировал Савельев, прервав воспоминания Элки. Женщина хмыкнула: ей опять сбросили как минимум лет пять от её настоящего возраста.
Как будто вы стары, парировала Эльвира.
На её неискушённый взгляд, Антон Павлович был старше её от силы на десяток лет. Как выяснилось позже, они оба ошибались: Савельев действительно решил, что Элке двадцать пять, а вот самому Вечно Второму было уже без году пятьдесят. Выглядел он для своих лет просто блестяще: среднего роста, подтянутый, русоволосый без признаков седины и лысины, обладающий потрясающе лучистыми серыми глазами и обезоруживающей улыбкой, ну чем не секс-символ?
Жена Антона Павловича, громоздкая амбициозная тётка Валентина Денисовна, уже перешагнувшая за полтинник, рядом с ним казалась его мамочкой. Она втайне считала, что её муженёк достоин быть Первым, что роль Вечно Второго он давно перерос и его мужская харизма была бы просто неотразимой и на более высоких политических уровнях. Естественно, Савельев был с ней полностью согласен.
Кстати, своей «неотразимой мужской харизмой», по слухам, он пользовался не только для достижения политических целей. Говорили, что секретарша мэра родила ребёнка именно от Антона Павловича. Что недавно принятая в юридический отдел девушка периодически была замеченной выходящей из личного серебристого «Туарега» Савельева. И что известнейшей в городе тележурналистке Наденьке Журавлёвой (кстати, недавно ушедшей в декрет) сероглазый красавчик подарил новенькую двухкомнатную квартиру.
Обо всём этом судачили в народе, и Элка как человек к народу весьма близкий в перипетии бурной личной жизни Вечно Второго была посвящена во всех подробностях, реальных и выдуманных. Но сейчас за окнами проплывали весенние окраины родного города, колёса убаюкивающе стучали, на столике призывно золотился коньяк в казённых стаканах, упрятанных в изящные мельхиоровые подстаканники, и глаза сидящего напротив Савельева смотрели не на какую-то там юристку или секретутку, а на неё, Элку!
Эльвира вновь помянула свою мудрую мамашку с её излюбленной сентенцией про «блядские» глаза. Что, опять ей попался мужик именно с такими глазами? «Так, боже мой, какими же ещё могут быть глаза настоящего мужчины, не рохли и не тюфяка?!» И Элка смело ринулась в затягивающий серый омут, забыв обо всех своих комплексах
Между тем Антон Павлович не торопился приступать к соблазнению очередной жертвы. Напротив, разговор он завёл самый нейтральный:
Скажите, Эльвира, как вам живётся в нашем городе?
Нормально, отозвалась Элка, не особенно задумывавшаяся о том, что есть на свете люди, не считающие копейки в кошельке и не тянущиеся от зарплаты до зарплаты. И вдруг до неё дошло, что сейчас напротив неё в роскошном купе сидит именно такой человек. И она перестала быть просто восторженной молодой женщиной, нацепив язвительную маску журналистки:
А вы это спрашиваете как хозяин нашего города у своего электората?
Перестаньте, Элечка. Можно я буду называть вас так? И вообще, давайте перейдём на «ты»: мне неудобно обращаться к хорошенькой даме так, словно она передо мной не в единственном и неповторимом экземпляре. Баритон Вечно Второго приобрёл бархатную глубину, и Элка не заметила виртуозного перехода ко «второй части Марлезонского балета» в старой, как мир, истории мужчины и женщины.
Брудершафт? лукаво поинтересовалась она, страшась собственной смелости. Пусть этот стареющий красавец не думает, что он неотразим! Хотя, чёрт возьми, он и вправду таков!
Эльвира была вынуждена это признать, когда Антон, не отрывая от её внезапно побледневшего лица внимательных глаз, отпил чисто символический глоток коньяка, поставил чуть дрогнувшей рукой стакан на столик и с неожиданной нежностью легонько коснулся губами самого уголка губ попутчицы.
И мир для Элки перестал существовать
5
Дмитрий Сергеевич в это утро не хотел появляться на работе, опасаясь неминуемого скандала. К тому же Чарского настолько штормило от переизбытка выпитого, что весенний асфальт казался ему покрытым коркой льда, скользкого до безобразия. Но идти надо было, и Димочка, мужественно подержав голову под струёй ледяной воды и опрокинув в себя чашку крепкого кофе, отправился на «утро стрелецкой казни», ощущая себя совершеннейшим стрельцом
На пороге редакции стояла свеженькая, выспавшаяся Марина и курила. Дымили, кстати, почти все тётки в газете (Чарский подозревал, что вообще все): это вписывалось в стереотипный образ настоящего журналюги независимо от половой принадлежности последнего. «Статейку писать и сигаретку сосать», так сформулировал однажды жизненное кредо акулы пера главный редактор, а по совместительству муж Марины, которую он иногда называл Ключевской сопкой. Слишком уж много она курила
Не присоединишься? спросила мадам Данько, преградив путь незадачливому любовничку.
Меня сейчас от одной мысли о сигарете мутит, поморщившись, признался Дима и попытался протиснуться в двери. Рука Марины перекрыла дверной проём с неожиданной силой, а голос её прозвучал огорошивающе резко:
Нет уж, ты постой, Казанова ты наш! Нужно поговорить!
Умоляю, Мариночка, у меня голова раскалывается, какие могут быть разговоры? Чарский искренне недоумевал: что могло случиться за ночь? Ещё вчера дама была весьма довольна немой сценой с участием Татьяны и откровенно смеялась над поверженной соперницей, а сегодня напоминает ледяную глыбу.
Олегу звонили из больницы. Эта дура пыталась покончить с собой. Оказывается, позавчера у неё был суд, она развелась со своим малохольным Вадиком. Хотела тебе сообщить, что навеки твоя, а тутнеувязочка: твоя лапка в моих штанишках. Вот она и сгорела на корню. Что делать-то будем? Соседка, которая скорую вызывала, нашла записочку Танькину. Знаешь, что твоя рыжая умница-красавица накатала? Как в детском саду: «Маринкасука, Димкакозёл!» Не дословно, конечно, близко к тексту. Марина зло закусила фильтр и, коротко затянувшись, выпустила струйку дыма прямо в лицо Чарскому. Тот позеленел и едва сдержался, чтобы не обдать собеседницу кое-чем похуже сигаретного дыма.
Сколько ей лет-то было? голос Дмитрия Сергеевича прозвучал сипловато. Марина покосилась на мужчину с презрением:
Почему было? Она ещё всех нас переживёт! Промыли доктора нашу девочку, она уже и заявление на увольнение накатать умудрилась, прямо на больничной койке. Жалко мне её, Димуля. Она хоть и дурочка, но птица не твоего полёта. Ей нужен другой герой романа, способный оценить столь высокие чувства.
Марина говорила, а Чарский пытался понять, шутит она или серьёзно. Он всегда подозревал, что его тройная игра до добра не доведёт, но чтобы настолько! Чарский скрипнул зубами. Хмель слетел с него, словно высохшая шелуха с луковицы, оставив лишь привкус горечи во рту.
«Эх, уйти бы в запой, а ещё лучшев загул! Таньку теперь точно не вернёшь. Хорошо это или плохо? С одной стороны, она чертовски красива и просто богиня в постели, а с другойчересчур влюблена. А по-настоящему влюблённые женщины опасны, потому что начинают требовать большего, чем может дать ни к чему не обязывающая интрижка. Значит, с глаз долойиз сердца вон!
Интересно, как дальше поведёт себя мадам Данько? Пошлёт куда подальше, наверно. Бабыстранные существа: ненавидят друг друга со страшной силой, но, когда дело доходит до несчастья, начинают проявлять абсолютно нелогичную женскую солидарность и жалеть поверженную соперницу по принципу все мужики сво. Хотя когда женщины отличались логикой?»
Чарский невольно задержался перед зеркалом. Красавчик, нечего сказать! Под глазамисиняки (точнее, «зеленяки», если бы такое слово существовало в природе), морда лица бледная, как у законного обитателя морга. И все сорок пять лет откровенно прописаны во всём его драгоценнейшем облике.
Нехорошо это, Димочка, беречь себя надо. А то ведь не заметишь, как в тираж выйдешь. Подкравшаяся сзади Маринка обняла незадачливого мачо за плечи и чмокнула в наметившуюся лысину.
Чарский понял, что прощён. Бедняга, он и представить себе не мог, что женщине пришлось всерьёз поругаться с супругом за право освободиться от связи с любовником! Она не хотела продолжать игру в любовь с опротивевшим ей Дмитрием Сергеевичем. Олег Ефимович пообещал «постричь непокорную в домохозяйки», если она выполнит свою угрозу и бросит «Димку-козла».
И Марина не посмела ослушаться, растоптав собственную гордость. Вопреки досужим сплетням коллег, жена главного редактора искренне обожала свою службу в газете и считала свои попытки «переписать интернет» достойным трудом во благо читателей. И потом: не признаваться же всем в том, что Олег Ефимович был ещё и тайным вуайеристом!
Последняя страшная тайна шефа заключалась в том, что интимные похождения Марины записывались на скрытую камеру, а потом лично просматривались господином Данько в супружеской спальне. Только в этом случае несчастный Олег Ефимович мог испытать нечто вроде сексуального удовлетворения. Иногда Марина, застав Олежку за просмотром скабрёзного видео, подозревала, что её мужа возбуждает всё тот же редакционный ловелас Чарский.
Утром, докурив третью сигарету подряд и покорно приласкав мимоходом Дмитрия Сергеевича, пялившегося на себя в зеркало, госпожа Данько с тоской подумала: «А может, бросить на фиг своего престарелого импотента и начать новую жизнь: безденежную и свободную?» Первое определение этой самой новой жизни откровенно пугало, а потому останавливало. И Марина решила повременить.
6
Женька проснулась в незнакомой обстановке и не сразу поняла, где находится. Девочке захотелось увидеть маму и рассказать ей свой удивительный сон: она выступала на сцене великолепного концертного зала, но почему-то не играла на рояле, а пела. Зрители, естественно, слушали девочку с неподдельным восторгом! И только одну подробность сна Женя предпочла бы благоразумно пропустить при разговоре с мамой: цветы ей вручал не кто иной, как жених тёти Светы, интеллигент Славик.
Скажите, кто в детстве не сотворял себе кумира вопреки библейским предостережениям? Девчонкам свойственно влюбляться в артистов, певцов, отцов подруг, учителей, а также разных прекрасных незнакомцев. Придумывая себе принцев на белых конях, они становятся немножечко счастливее, и кто готов их осудить за это тайное счастье?
Женя, увы, тоже не стала исключением, избрав в качестве объекта немого обожания немного несуразного Славу.
Кстати, он не казался несуразным не только девочке, но и тёте Свете. Эта самая тётушка, в то время как Женечка грезила наяву радостными событиями сна, возлежала в кружевном боди посреди горы разнокалиберных подушек и, усердно втягивая живот, изо всех сил принимала соблазнительные позы. Бедная дамочка, отнюдь не избалованная мужским вниманием, полюбила Славочку всеми фибрами своей души (и, конечно же, тела, если у тела есть эти самые таинственные «фибры»).
Славик, само собой, замечал потуги невесты, но возбуждения при этом не испытывал. Человек искушённый сразу понял бы, откуда растут уши у скоропалительного увлечения субтильного юноши слегка перезрелой тёткой, не отличающейся на первый взгляд никакими особыми достоинствами. На самом деле Светлана обладала неоспоримым достоинством: просторной двухкомнатной квартирой улучшенной планировки.
И Славик, пару месяцев назад с позором изгнанный прежней престарелой любовницей за связь с её некстати нарисовавшейся на хате дочерью, пошёл ва-банк. Познакомившись на вечере «Для тех, кому за» с первой попавшейся дамочкой (ею и оказалась Светлана) и галантно проводив её до дома, бомжеватый интеллигент (или интеллигентный бомж?) с ходу предложил леди руку и сердце. А больше у парнишки ничего и не было.
Изголодавшаяся по мужику Светка благосклонно приняла и эту малость. Новый знакомый воцарился в квартире в роли законного жениха, в загс легло заветное заявление, а в шкаф лебедем-переростком впорхнуло кружевное белое платье, дополненное грандиозной по размерам фатой: Света возжелала получить женское счастье по полной программе. Новоявленный жених не препятствовал желаниям дамы: будучи профессиональным жиголо, он вполне достойно выполнял «предсупружеские» обязанности, терпеливо и даже с некоторой долей изысканности лаская не отличающиеся особым изяществом телеса невесты.
День свадьбы неуклонно близился, будущие молодожёны вовсю наслаждались счастьем (причём каждыйсвоим), и тут на их безоблачном горизонте появилась вечно озабоченная и по уши погрязшая в житейских неурядицах Светкина кузина Элка со своей талантливой дочкой. И щедрая Света в кои-то веки решила облагодетельствовать двоюродную сестрицу
Привет, ребёнок! Завтракать будешь? Славик заглянул в «залу с роялем», куда временно поместили Женьку. Девочка к тому времени встала, оделась и уселась за пианино, намереваясь поразить родственников своей виртуозной игрой.
Пожалуй, фортепиано было самой большой страстью в едва успевшей начаться Женькиной жизни. Девчонка твёрдо знала, что ей предстоит стать великой пианисткой: иного будущего она для себя просто не представляла. Любовь к куклам она с лёгкостью променяла на любовь к гаммам, ни один школьный концерт не обходился без выступления Женечки Карелиной. В общем, малышка чувствовала себя почти что Моцартом. И педагоги не стремились её переубедить, видя вдохновенный свет глаз девчушки в миг наивысшего для неё блаженства, когда она садилась за инструмент и, вздохнув, опускала проворные пальцы на клавиши.
Славик приблизился к будущей двоюродной племяннице с чашкой чая и тарелкой круассанов в руках. Белокурая девчонка наигрывала что-то лёгкое и красивое, и молодой мужчина невольно подсел к ней и заслушался.
Он был старше Женьки почти втрое, за его плечами выстраивались годы борьбы за место под солнцем, проведённые в постелях богатых любовниц почтенного возраста. Стоит ли удивляться тому, что циничное сердце профессионального альфонса дрогнуло при виде чистого, юного создания с ангельскими серыми глазами? Славик слегка приобнял девочку за плечи, затуманенным взглядом окинув её тоненькую, ещё не начавшую оформляться фигурку с восхитительно острыми коленками.
Славик сам испугался внезапного приступа острого возбуждения, охватившего его от прикосновения к десятилетнему ребёнку. Мужчина отодвинулся, поставил принесённый завтрак на столик возле пианино и удалился почти на цыпочках. Женя перестала играть, стремительно развернулась на вращающемся стуле и перехватила его раздосадованный взгляд из-под очков.
Вы не хотите дослушать? удивлённо произнесла она.
«Это провокация! Она сама меня провоцирует!» в смятении подумал Славик. Но ноги, ставшие ватными, сами понесли его к пианино. Он вновь уселся рядом с Женей, откинувшись на спинку стула и сложив руки на коленях.
Больше всего на свете Слава боялся, что девочка заметит его состояние, испугается и никогда не позволит сесть рядом и вот так, по-родственному, приобнять (в этот момент, к своему стыду, мужчина понял, что действительно уже положил непослушную ладонь на спину девочки и начал потихоньку её поглаживать).