Вставай! Быстрее! Настя, быстрее! У нас пару минут, раздраженно выпаливает Долгов, лихорадочно оглядывая дорогу и, снова схватив меня за воротник, пытается поднять. А я, как ни силюсь, не могу перетерпеть эту режущую боль.
Не могу-у! разрыдавшись от бессилия, качаю головой.
Что? задохнувшись в момент звереет Серёжа. Ты, бл*дь, специально что ли? Совсем идиотка? Думаешь, это шутки или твой Елисеев примчался? Да кто угодно может быть, дура! Убьют тебя вместе со мной и глазом не моргнут. Встала, живо!
Он все-таки поднимает меня и грубо толкает вперед. Я делаю шаг и от боли едва не теряю сознание. Наверное, у меня вырывается какой-то крик, потому что Долгов замирает.
Да что такое? рычит, заглядывая в мое заплаканное лицо.
Больно, все, что могу выдохнуть и берусь за живот. Долгов втягивает с шумом воздух, но недолго думая, подхватывает меня и взваливает себе на плечи. Я повисаю, как полотенце на его шее и едва могу вздохнуть. Каково ему бежать со мной и двумя десятикилограммовыми бронежилетами, я даже боюсь представить.
За спиной раздается визг тормозящих шин. Я с ужасом оглядываюсь и вижу, как из машины выскакивают бритоголовые качки с пистолетами наперевес.
Серёжа, там тампытаюсь предупредить, но от панического ужаса не могу сложить буквы в слова. У Долгова вырывается что-то похожее на рык упрямого животного, пытающегося выжать из своих сил максимум.
Он ускоряется и на бешеной скорости залетает в лес, мчится между деревьями, кустами, не разбирая дороги. Ветки безжалостно хлещут по лицу, но я даже не замечаю. Все мои мысли и мольбы только о том, чтобы нас не догнали.
Однако Серёжа буквально через пару минут останавливается и бросается к какому-то холму. Сгрузив меня неподалеку, он начинает, словно сумасшедший рыскать вокруг, и уже в следующее мгновение победно улыбается. Откидывает кучу веток и пластов травы, за которым оказывается что-то похожее на деревянную створку.
Это что, землянка? спрашиваю, подходя ближе, когда он открывает эту своеобразную дверь, и перед нами открывается нечто похожее на низенькую комнату.
Да, кивает Долгов, быстро оглядывая ее. Залазь. Судя по всему, здесь давно никто не живет.
Мне становиться жутко, но выбора нет. Правда, когда подползаю к входу, замираю и перевожу взгляд на Долгова.
А ты? спрашиваю, похолодев от догадки.
Полезай. Я побегаю немного, надо их увести, подталкивает он, подтверждая мои опасения.
Ты с ума сошел?! цепляюсь мертвой хваткой и истерично тараторю. Нет. Не надо. Нас не найдут.
Найдут, Настюш, это не сложно, убирает он мою руку со своего предплечья и нажимает мне на плечи. Давай, у нас мало времени.
Но всхлипываю, продолжая лихорадочно держаться за него.
В это мгновение все отходит на второй план. И Глазастик, и мама, и прошедшая ночь, и все- все обиды, и непонимание. Остается только моя проклятая любовь, и страх за него, и я не могу отпустить. Просто не могу. Ибо знаю, что не переживу, если потеряю еще и его.
Никаких "но"! отрезает он, насильно заталкивая меня в землянку и, бросив следом телефон и пистолет, дает последние напутствия. Что бы ни происходило, ты сидишь здесь и ждешь, когда этот телефон зазвонит. Поняла?
Я плачу, но киваю, он же продолжает.
Если кто-то полезетпристрелишь. Ни секунды не думай, просто стреляй в голову! Потом спрячься здесь неподалеку, чтобы был хороший обзор землянки и жди того, кто прибежит на выстрел. В него тоже стреляй. Поняла?
Да, смотрю на него сквозь пелену слез и отчаяния.
Умница, кивает он с вымученной улыбкой и тоже смотрит. Смотрит так, словно каждое слово дается ему через нестерпимую боль и муку. Ничего не бойся. Даже, если со мной что-то случится, этот телефон все равно зазвонит, и у тебя все будет хорошо
Он еще что-то обещает, а я не слышу, просто смотрю и задыхаюсь от понимания, что, возможно, вижу его в последний раз.
Поняла? уточняет он снова, я на автомате киваю. Он хочет что-то еще сказать, но усмехнувшись, будто самому себе, замолкает.
На несколько секунд повисает душащая, звенящая от кучи невысказанных слов тишина. Мы смотрим друг другу в глаза, в них столько всего Боже, сколько же там всего! Оно клокочет в груди, рвется наружу, но как только подступает к горлу, застывает там колючим комом. И как ни стараешься, не можешь сказать ни единого гребанного слова.
Анастасия Андреевна, выдавливает все же Долгов через силу.
Да Сергей Эльдарович? хриплю, подхватывая его тон.
Он тяжело сглатывает и шепчет с горькой ухмылкой:
Твои ногисамое ох*енное, что я видел в этой жизни.
Не знаю, чего я ждала, но уж точно не этого. У меня вырывается истеричный смешок, который тут же перерастает в рыдание, ибо дверка захлопывается, отрезая меня от внешнего мира, а главное от негоот мужчины, которого я должна бы ненавидеть, но продолжаю любить, любить вопреки всему.
Следующие часы я пребываю в таком нервном напряжении, что даже забываю о боли в животе. Каждый шорох подобен маленькой смерти, а уж когда где-то вдалеке начинают раздаваться выстрелы, со слезами оседаю на землю и вспоминаю все молитвы, которым нас учили в православном лагере. Я молюсь так неистово, что даже пропускаю момент, когда дверь в землянку открывается.
Подскочив, в последний момент вскидываю пистолет, но тут узнаю в косматом бородаче Гридаса и выдыхаю на секунду облегченно, чтобы в следующее мгновение в ужасе застыть, понимая, что это может значит.
Спокойно! предостерегающе вытягивает Гридасик руку. Я от Серёги.
Где он? шепчу, забыв о том, что надо стрелять. Все мои мысли лишь о Долгове
С ним все нормально, плечо немного зацепило, а так
Плечо? пошатнувшись, едва не оседаю вновь.
Да. Но там малёха, заверяет он, косясь на пистолет в моих трясущихся руках.
Я тебе не верю, качаю головой и снимаю пистолет с предохранителя, сообразив, наконец, что и Гридас может быть предателем.
Так. Тихо! Ти-хо! Я от Долгова! пятится он назад, попутно доставая из штанов телефон. Смотри, звоню ему.
Он трясет сотовым, как погремушкой и демонстративно нажимает на вызов.
Нашел? через пару гудков раздается из динамика любимый голос и, мои ноги все-таки подкашиваются. Упав на колени, меня начинает колотить, как припадочную. Все напряжение, страх и отчаяние прорывается наружу, и я захожусь в слезах.
Да что там?! Вою, как ненормальная, повторяя про себя, словно мантру: живой, живой, живой. От облегчения на меня такая слабость накатывает, что я едва сознание не теряю.
Серёга, у нас тут срыв, резюмирует Гридас, глядя на мою истерику.
Да слышу. Ну-ка включи громкую связь.
Уже, опускается Гридасик на корточки возле меня и, забрав из моих ослабевших рук пистолет, вручает телефон.
Настя, зовет меня Долгов. Настя, ты слышишь меня?
Мне требуется приложить немалые усилия, чтобы кое-как выдавить:
д-Да.
П*зда! моментально приводит Сереженька в чувство. У меня аж рот от неожиданности открывается, Долгов же продолжает разнос. Я тебе, что сказал делать? Я разве не русским языком говорил, чтобы ты сразу стреляла, как только кто-то войдет?
д-Да, оторопев от такого наезда, мямлю беспомощно, но это же Гридасик
Да хоть Гридасик, хоть Херасик, хоть сам ГосподьБоженька! Ты че такая трудная-то?
А вот это уже обидно, так как я отчетливо слышу тупая вместо трудная.
В смысле трудная? А если бы я ему и правда голову прострелила?
«Если бы»передразнивает он. Если бы ты меня хоть раз! Один, гребанный раз послушала
Да, да, да! Сидела бы на Манхэттене и пила мятный чай, любуясь Гудзоном. Теперь будешь, как Попка-Дурак, постоянно повторять?
Долгов начинает смеяться, мне и самой становиться смешно. Господи, нас чуть не перестреляли, а мы спорим! И тут меня, наконец, озаряет.
Успокоилась немного? спрашивает Долгов, будто прочитав мои мысли.
Ты умеешь приводить в чувство. Психологом стать не хочешь?
Если я буду пытаться реализовать каждый свой талант, жизни не хватит.
О, ну точно, закатываю с улыбкой глаза. Мы смеемся. Но этот смех быстро сходит на "нет": у Долгова он перерастает в едва слышный, болезненный стон, а я, будто очнувшись, вспоминаю, что мы больше не «пчеловод и газосварщик», очарованные друг другом. Мы те, на ком ни осталось ни единого клочка маски. Ничего, кроме пропасти из предательств, горя, и обид. И это очень больно осознавать.
Как ты? Ранение серьезное? давя в себе слезы и горечь, возвращаюсь к насущным вопросам.
Ерунда, жить буду.
Ответ меня совсем не удивляет, поэтому не могу сдержать тяжелый вздох.
Тебе надо к врачу.
Все нормально, справимся своими силами, у меня есть свой медик. В больницу нельзя. Меня объявили в розыск, моя рожа теперь по всем каналам.
Нохочу возразить, но кто бы мне дал.
Все, Насть, давай, иди с Гридасиком. Догоняйте, и так кучу времени потеряли.
Не говоря больше ни слова, он отключается. Мне остается только возмущенно открывать и закрывать рот.
Что? Даже слушать не стал? понимающе улыбнувшись, забирает у меня Гридасик телефон.
Да ну его к черту! Хочет помереть от какого-нибудь заражения, ради бога, отмахиваюсь обиженно и пытаюсь встать, но из-за слабости и головокружения меня ведет, и я едва не падаю. Ой, мамочки!
Осторожно. Давай руку, хватает меня Гридас и помогает встать.
Получается немного резко, в глазах тут же темнеет, живот скручивает от боли, и я сгибаюсь пополам.
Что такое? следует обеспокоенный вопрос.
Ничего, все нормально, сейчас пройдет, заверяю торопливо. Смысла что-то говорить Гридасу не вижу. Он все равно без разрешения Долгова никуда меня не повезет, да и я сама не хочу осложнять ситуацию, наверняка мое лицо теперь тоже по всем каналам. Да и, если у Долгова есть свой медик, может, он сможет помочь. В конце концов, мне ведь не так уж и плохо. Ну, болит, но почти, как во время месячных. Может, это все-таки они и есть?
Так я успокаиваю себя всю дорогу до машины, чувствуя, что еще чуть-чуть и побежит по ногам, поэтому, когда вижу свою сумку на заднем сидении, моему облегчению нет предела. Не взирая на то, что мне жутко неловко и стыдно, прошу Гридаса отвернуться и дать мне немного времени. Он понимающе уходит покурить.
Правда, после не могу взглянуть ему в глаза, сколько ни повторяю, что это все физиологично, и ничего постыдного в этом нет.
Отпускает меня только спустя пару часов молчаливой езды, прерываемой лишь короткими звонками Долгова. Перебарывая смущение, спрашиваю, куда мы едем и долго ли еще, в ответ получаю довольно лаконичное: "На турбазу Серёгиного знакомого."
Догадавшись, что Гридасик и сам мало, что знает, больше не лезу к нему с вопросами. На турбазу приезжаем уже затемно. Состояние у меня совсем хреновое: меня знобит, живот и поясницу ломит так, что каждый шаг дается с трудом, поэтому меня не впечатляют ни природа, ни домики в скандинавском стиле посреди леса, на берегу горной реки. Все, чего я хочуэто добраться до кровати и попросить врача.
Иди вон в тот, последний домик, там все готово, кивает Гридасик в сторону торчащей за холмом крыши. Мне надо машину спрятать.
Молча, кивнув, иду, точнее ковыляю по указанному маршруту. За несколько метров до домика, из-под навеса ко мне выходит охрана, но узнав, пропускает без лишних вопросов.
Прежде, чем войти, ненадолго замираю, давая себе передышку. Меня вдруг охватывает волнение и страх. Сама не знаю, чего боюсь, но боюсь отчаянно.
Сглатываю тяжело и осторожно открываю дверь, в коридоре темно, но полоска света из приоткрытой комнаты прямо по курсу, не дает растеряться.
В проеме вижу полуголого Долгова, сидящего на кровати. Сделав шаг, хочу окликнуть, но замираю, как вкопанная, заметив рядом женщину, колдующую возле его плеча. Почему-то мысли, что это может быть врач даже не возникает.
И в следующее мгновение я в этом убеждаюсь, когда Долгов что-то тихо со смешком произносит, а большеротая копия Джулии Робертс начинает кокетливо смеяться.
Господи, Долгов, ты не меняешься! резюмирует она. Что десять лет назад, что сейчас
Ну, а зачем, если я и так хорош? парирует он дурашливо. Но я слышу в голосе эту игривую нотку вышедшего на охоту кобеля, и чувство, будто меня изнутри облили кислотой, особенно, когда женщина протягивает руку и судя по всему, проводит по его щеке, признаваясь:
Я соскучилась по тебе. Очень сильно соскучилась, Долгов.
Никогда не думала, что человека можно возненавидеть с первой секунды. Тем более, когда эта ненависть замешана на ревности. Я вообще всегда считала глупым винить в чем-то другую женщину и никогда не понимала бабских разборок на подобии тех, что учинила мне Лариса. В конце концов, какой смысл, если корень всех проблем в мужике? Это как лечить симптомы вместо их причины.
И вроде бы все это я и сейчас прекрасно понимаю, но смотрю на соскучившуюся «Красотку» местного пошиба, и едва держусь. Так хочется войти и вломить ей в ее джулироберсткую улыбочку, чтоб не щерилась призывно, и держала свои ручонки при себе, а лучше, чтоб вообще исчезла, ибо я не в состоянии вынести «ничего не значащий флирт» от очередной «ничего не значащей бабы». После всего, что я пережила и потеряла, для меня это кощунство, надругательство. Внутри полыхает огнем, и никакая позитивная хрень в духе «это цивилизованно и вообще нормально быть с бывшими в теплых, приветливых отношениях», не работает.
Похрен мне, как там нормально и цивилизованно, и что мы с Долговым два месяца, как друг другу никто. В жопу эти реверансы! Не припомню, чтобы прошлой ночью Серёженька о них вспомнил, когда, как животное, нагнул меня раком и трахнул. Более того, сейчас я даже могу его понять, ибо мое сердце тоже не помнит, не знает и не признает никакого «цивилизованно». Озверев от собственнического инстинкта, оно варварски ненавидит и болит. Разрывается на части от обиды и непонимания. Я не понимаю, почему этой женщине из прошлого, с которой уже ничего не связывает, Долгов позволяет вот так запросто, по-свойски прикасаться к себе, вести эти недвусмысленные разговоры, улыбаться соблазнительно и просто даже оказывать помощь, словно он ее мужчина, и она имеет на это все права, тогда, как я, потеряв всего месяц назад его ребенка и пройдя все круги ада, стою тут, как бедная родственница и чувствую себя чужой, лишней?
И нет, я вовсе не желаю быть на месте «Робертс»: мне не нужны ни его шутки, ни прикосновения, ни близость. Я просто хочу, чтобы он хоть чуть-чуть, хотя бы самую малость уважал мое горе и мои потери, не обесценивая с каждой встречной то, что между нами было.
Вижу, новым мужем ты не особо довольна, словно услышав мой мысленный вой, со смешком убирает Долгов руку Большеротой. Я же убеждаюсь, что возненавидела эту назойливую бабу не зря, когда она вместо того, чтобы как-то смутиться и сделать вид, что ничего не произошло, в шутку, но с претензией, парирует:
А ты вижу, недотрогой стал.
Долгов хмыкает и с ленцой проводит ладонью по затылку. Он всегда так делает, когда придумывает удобоваримый ответ, чтобы не слишком обидеть.
Да не то, чтобытянет насмешливо. -Просто не хочу истечь кровью, пока ты ностальгируешь.
Ой, сиди уж! ничуть не проникнувшись, толкает она его в плечо, отчего он с шумом втягивает воздух.
Томка, твою мать! Больно же.
Не ной и мать мою не трогай. Если бы не я, давно бы уже червей кормил.
Ну, а кто спорит? Но давай поаккуратней. Шкура у меня может и бронёвая, но не когда в нее со всей дури тычут иголкой.
Она у тебя, Долгов, не бронёвая, а сволочная, особенно, когда кладешь на кого-то большой и толстый.
В смысле? Это че щас за наезд?
А вот такой вот! Хоть бы раз приехал просто так. А то вечно либо мимоходом, либо покоцанный весь.
Так ты бы еще дальше забурилась.
О, ну, конечно, пыхтит она зло над его плечом, и я уже по ее перекошенному лицу вижу, что Долгову сейчас снова будет больно.
И точно: в следующее мгновение он стонет от боли.
Бл*дь, Томка, ну, поаккуратней -то будь! Че зверюга-то такая? взяв стоящую рядом бутылку рома, цедит Сережа раздраженно, мне же хочется вырвать руке этой обнаглевшей Томке.
Какого вообще хрена она права какие-то качает? Мужик двести лет, как забыл к ней дорогу, а она все туда же. Самой не стремно?
Какие пациентытакие и медсестры, отбривает меж тем Большеротая, однако, Долгова это только веселит.
Ну, ты и злющая, дразнит он ее, делая несколько глотков прямо из бутылки. А я тебе, помнится, предлагал нанять управляющего на базу и переезжать ко мне в город.
В качестве кого? Твоего вкусного, румяного поросеночка?