Не знаю, сколько бы я так сидел, но тут раздается робкий стук в дверь.
Пап, можно?
Заходи, дочунь, отзываюсь с тяжелым вздохом. Олька тихонько проскальзывает в кабинет и, недолго думая, устраивается рядом со мной. Обняв за пояс, кладет голову мне на грудь. Целую ее в макушку, прижав к себе, чтобы не свалилась с дивана, и чувствую, как потихонечку начинает отпускать.
Пап, зачем ты так с мамой? спустя какое-то время спрашивает дочь осторожно. Она с детства так делает: когда мы с Ларкой ругаемся, приходит, разговаривает с каждым по-отдельности, а после пытается помирить. И я всегда ради неё, ради её маленького, счастливого мирка, уступал и делал все, чтобы Ларка долго не держала зла, даже если и не был виноват по сути. Но сейчас настолько она меня выбесила, что даже ради детей нет никакого желания с ней контактировать. Возможно, надо успокоится, но пока даже слышать о ней не хочу.
Дочунь, мы с матерью сами разберемся. Закрыли тему.
Дочь разочарованно поджимает губы.
Не дуйся, мышонок. Лучше иди, скажи ей, что я сейчас сам уеду, пусть не дергается. И потом попроси Егоровну собрать мне чемодан, я послезавтра улетаю, пусть завтра с водителем пришлет, поднявшись с дивана, прошу ее и начинаю собирать необходимые документы.
Ты надолго?
Дней на пятьсемь.
Я буду скучать, удачи в делах, и не переживай, ладно, поцеловав меня в щеку, ласково сжимает она мою руку в неловкой попытке поддержать, и это, конечно же, не оставляет равнодушным. В горле застревает ком, притягиваю дочь к себе, обнимаю крепко, четко осознавая: что бы мы с Ларкой друг другу ни наговорили в порыве гнева, мы никогда не переступим ту черту, за которой наши дети будут вынуждены разрываться между нами, как между двух огней.
Через два дня эмоции утихли. Пришлось признать, что в очередной раз перегнул палку. Не стоило устраивать такой цирк. Кровьне вода. Все мы, так или иначе, зависим друг от друга. Кто-то в большей, кто-то в меньшей степени. И хотя этим дармоедаммоим родственничкам полезно иногда встряхнуться, все же сейчас не самое подходящее время для выяснения отношений.
Но что уж теперь?
С такими мыслями обвожу сонным взглядом, творящийся вокруг меня развеселый п*здец, и понять не могу, за каким вообще хреном позволил этому зверинцу кобелировать у меня в самолете?!
А вот же заскочил на свою голову, чтоб время потом не тратить, в соседние медвежьи углы, и конечно же, каким-то чудесным образом набились попутчики, причем такие, что не откажешь. Мне в принципе и не жалко, пусть летят, все равно без Настьки скучно, но как-то так повелось, что если летишь компанией в бизнесджете, то тяжелая пьянка с элементами цыганщины и бл*дства обеспечена. И ладно бы, нажрались да заснули, так нет же, все это сопровождается невыносимым воем на все лады под караоке, плясками до упаду, и, конечно же, похабенью.
Стандартных объектов паскудного вожделения двастюардессы и секретутки. Только, если девки из команды вышколены и умело отбиваются, то пьяных дур второй древнейшей регулярно еб*т. Опять же, хрен бы с ними со всеми. Я и сам часто бывал среди этого зверинца. Но то ли старею, то ли, правда, любовь. Хочется просто отоспаться перед встречей с моей девочкой, поэтому выставляю охрану возле первого салона, чтобы парочки не ломились прелюбодействовать в носовой туалет.
Правда, все равно выспаться не удаётся. В Москву прилетаю злой, как черт и сразу же еду сначала на встречу с правительственными говножуями, а послеза моей Настькой.
По дороге покупаю ей цветы, с удивлением осознав, что ещё ни разу ничего не дарил. Честно говоря, я вообще забыл, когда бабам делал подарки. Ну, так чтоб от души, а не на отвяжись. А тут вдруг настолько захотелось, что сам бродил растерянным додиком по цветочному магазину, не зная, что моей Сластенке может понравится.
От консультанши, как оказалось, толку тоже ноль: стоило ей только услышать «художница», как она начала грузить меня стереотипной дичью про ромашки, одуванчики и какую-то экзотическую по*боту типа плюмерий, стрелиций, альстромерий
В итоге: из магазина вышел с букетом нежно-розовых роз в оформлении эвкалипта с повеселившим меня названием «Серебристый доллар».
Банально? Да и похер. Главное, что красиво и подходит моей Сластенке.
Подъехав к сталинке Настькиной бабки в Лефортово, выхожу из машины, и тут же из подъезда вылетает моя девочка с чемоданом наперевес. Даю охране знак, чтоб забрали багаж, а сам подхватываю эту светящуюся от счастья егозу. Наверное, со стороны кажусь тем ещё придурком: с букетом цветов, в дорогущем костюме и пальто, кружа молоденькую девчонку в кислотно-розовой крутке и рваных джинсах. Но мне плевать.
Сжимаю её в объятиях с такой силой, что она судорожно втягивает воздух, я же вдыхаю цветочный аромат её волос и едва сдерживаю горячую дрожь.
Хочу её. До ломоты хочу.
Серёж, ты меня раздавишь, шепчет она, нежно коснувшись губами моей щеки.
Соскучился по тебе, маленькая, сжав её напоследок ещё сильнее, позволяю соскользнуть на землю. Настька с улыбкой целует меня в кончик носа и, отстранившись, замечает, наконец, букет.
Это мне? ахает она восторженно и сложив ручки домиком прикрывает рот, словно не верит.
Смотрю на неё такую и отвешиваю себе мысленного леща. Все-таки придурок я: мог бы и раньше сообразить что-то. У неё ведь все впервые. Ей красиво хочется, с цветами, конфетками и походами в кино, а не шкериться где-то по квартирам.
Кивнув не столько ей, сколько самому себе, протягиваю букет. Настя нежно обнимает его, с улыбкой зарываясь лицом в лепестки, и так смотрит на меня из-под полуопущенных ресниц, что я вдруг, как пацан, смущаюсь.
Нравится? А то не знал, какие ты любишь, откашлявшись, неловко отвожу взгляд, отчего она, будто поняв все, улыбается ещё шире.
Те, которые от тебя люблю, погладив меня по щеке, заверяет тихо.
Вот как
Угу, втягивает с шумом запах роз и подмигнув, добавляет. Но эти теперь самые любимые.
Буду знать, ухмыляюсь в ответ.
Без понятия, сколько мы так стоит, но, наконец, заметив, что на нас пялится весь двор и охрана, садимся в машину.
Настька смущенно смеётся. А у меня башку от неё снова сносит: от запаха её охрененного, от глазок горящих, от губ этих сочных.
Кажется, будто не неделя прошла, а целая вечность. Соскучился так, что сил нет.
Не выдержав, сгребаю рукой горловину её куртки, дёргаю на себя и жадно впиваюсь в удивлённо- приоткрытый рот. Облизываю её сладколипкие губы. Она тут же обхватывает мой язык ими и начинает сосать.
Медленно, со вкусом и так ох*енно причмокивая, что я просто дурею от похоти.
Хочу трахнуть её в рот до глубоких горловых звуков, кончить на эти нежные, пухлые губы. Чтобы так же, причмокивая, слизывала с них мою сперму.
От промелькнувших фантазий член каменеет. Подминаю Настьку под себя и, распластав на сидении, вклиниваюсь между длиннющих ног.
Моя девочка всхлипывает, выгибаясь мне навстречу.
Серёженька, шепчет лихорадочно между поцелуями и шарит по моим плечам, пытаясь забраться под пальто и пиджак. Я и сам разве что не рычу. Слишком мало ее губ и шеи.
Хочу всю. Каждый миллиметр кожи.
Зацеловать. Вылизать.
Не в силах терпеть и разбираться с заевшей, как назло, молнией на куртке, просто задираю ее вместе с кофтой и начинаю покрывать живот быстрыми поцелуями. Сдвигаю полупрозрачное кружево лифчика, вскользь отмечая, что моя девочка подготовиласьподобрала сексуальное бельишко.
Выглядит бесспорно шикарно. Но мне сейчас абсолютно наплевать на все эти приблуды. Я ее так хочу, что трахнул бы, будь она даже в каких-нибудь бабкиных панталонах.
Усмехнувшись, сжимаю ее упругую, налитую грудь. Провожу языком по торчащим, ярко-розовым соскам, а ребром ладони между ее ног. Сластенка судорожно втягивает воздух и дрожит.
Я знаю, что ей это дико нравится. Знаю, что она уже потекла, и меня это до дрожи заводит.
Спускаюсь поцелуями ниже и расстегиваю пуговицу на джинсах, но Настька перехватывает мою руку.
Сереж
Шш, просто чуть-чуть поласкаю, Настюш. Перегородка звуконепроницаемая, не волнуйся, никто не услышит, пытаюсь притушить ее вдруг вспыхнувшую стыдливость и продолжаю расстегивать молнию. Однако Настька тут же отпихивает мои руки и, неуклюже одернув куртку, тараторит:
Я пока не могу.
В смысле? нахмурившись в ожидании очередного мозговыноса, наблюдаю за тем, как она вся скукоживается, будто хочет провалиться сквозь землю.
Ну, покраснев, неловко опускает взгляд и на выдохе едва слышно признается. У меня эти дни.
Можно ли обломать сильнее?
Вот уж вряд ли. Но в данную минуту меня это заботит в последнюю очередь, хоть я и возбужден так, что мозги плывут. Просто смотрю на Настьку, и глаза на лоб лезут, когда она начинает торопливо оправдываться.
Они вообще должны были только через неделю начаться. У меня обычно нет сбоев и я не думала, что так получится, но мы же можем как-то по-другому
Она сглатывает тяжело и нервно прикусывает губу, разглядывая свои сцепленные в замок пальцы, а я просто не знаю, что сказать.
Господи, девочка, ты, блин, серьезно что ли? крутится у меня в голове. Мне и смешно, и в то же время охрениваю.
Дичь какая-то.
Что вообще должно быть в голове, чтобы оправдываться за такие вещи? Тоже самое, если бы я начал извиняться за то, что у меня на нее стоит.
Ну, бред же!
И вот думаешь, этот бред продиктован смущением, низкой самооценкой или это очередной намёк на то, что ямудак?
Впрочем, тупой вопрос. Конечно же, мудак, раз не развёлся в ту же секунду во имя большой и светлой. Но, мать ее за ногу, неужели она правда думает, что все теперь сводится исключительно к койке?
Судя по тому, как продолжает зажиматся, так и есть. Меня это, естественно, раздражает.
Не, Насть. Возвращаемся. Че теперь с тобой делатьто?! резюмирую едко, чтоб хоть немного встряхнуть. А то аж челюсть сводит от её ужимок. Ощущение, будто я её на раз потрахаться снял.
И аллилуйя!
Настька вскидывает на меня возмущенный взгляд и смотрит во все глаза.
Очень смешно, сообразив, наконец, что я просто стебусь, бурчит, покраснев, как маков цвет.
Ага, обхохочешься, закурив, приоткрываю окно и, глядя на пролетающие улочки, добавляю грубо. Но ты же сама позиционируешь себя, как
«Просто дырку» едва не вырывается у меня. К счастью, вовремя торможу себя, но, похоже, Настька понимает все без слов. Сглатывает подступившие слезы, а я тут же жалею, что вообще рот открыл.
Честно, обижать её хотелось меньше всего, но не могу справиться с эмоциями. Меня злит это патологическое желание быть удобненькой. Только вот злюсь я вовсе не на Настьку, а на всех тех, кто её такой делает. И на себя в том числе.
В общем, дебил я. Вспыльчивый дебил.
Сделав последнюю затяжку, выбрасываю сигарету и притягиваю мою ранимую девочку к себе.
Настюш, выдыхаю ей в макушку, ты ко мне очень несправедлива.
Настя застывает на мгновение, а потом медленно поворачивается и смотрит на меня удивлённым взглядом, я же понимаю, что вот с этого и надо было начинать.
По-твоему, я совсем чурбан неотесанный? Думаешь, больше ни на что не годен? возмущаюсь вполне себе даже искренне, Настька открывает рот, чтобы что-то возразить, но, понимающе улыбнувшись, качает головой.
Ну, что вы, Сергей Эльдарович?! И в мыслях не было.
Вот и славно. Тогда поехали перекусим, а потом будешь показывать мне Москву, а то я вечно набегами, подмигнув, подвожу итог. Настька кивает. Сжимаю ее крепче, и, поцеловав в висок, ставлю точку в скользкой теме. Не надумывай больше всякую херню. Главное, что ты рядом. Этого уже достаточно. Ты вообще никому ничего не должна, запомни это!
Запомню, помедлив, соглашается она и, расслабившись в моих объятиях, с улыбкой добавляет. Но учти, однажды это может сработать против тебя.
Да я уже понял, что погорячился.
Мы смеёмся, и атмосфера разряжается.
В ресторане Настька окончательно приходит в себя. Забыв о смущении и неловкости, щебечет, как птичка, набрасывая план, куда мы обязательно должны сходить, что попробовать и заценить.
От глинтвейна у неё раскраснелись щёки, глаза горят счастливым блеском, а с губ не сходит довольная улыбка. Глядя на неё такую, на душе становиться тепло и спокойно.
Серёж, тебе вообще интересно, а то у меня ощущение, что ты даже не слушаешь? спрашивает она, когда нам приносят десерт.
Слушаю, Настюш. Просто залюбовался тобой, погладив ее по щеке, заверяю с усмешкой. Настька, застеснявшись, опускает взгляд. Смешная такая, все еще смущается. Беру ее за руку и, поцеловав, шепчу. Все интересно, маленькая, продолжай, я толком ничего и не видел, так что не ошибешься.
Как? Вообще -вообще?
Ну, в шестнадцать, когда был на соревнованиях, прогулялся по главным достопримечательностям. Впечатлился тогда настолько, что даже думал переехать жить, но в итоге все закрутилось иначе
Ты будто жалеешь, словно почувствовав мою ностальгию, замечает она.
Да не то, чтобы Просто тот путь был бы гораздо легче, признаюсь с невеселым смешком.
Ты из-за сына ушел из спорта? все поняв, осторожно уточняет она.
По привычке хочу отмахнуться, перевести тему, но почему -то, встретившись с ее взволнованным взглядом, киваю.
Не хочешь рассказать? предлагает она тихо.
А зачем, Настюш? Все равно уже ничего не изменишь. Да и как-то от разговоров легче не становится. Во всяком случае не тогда, когда хоронишь детей.
Ты прав. Прости, что лезу, просто Возможно, если бы я знала о твоем прошлом, лучше бы понимала тебя.
Что сказать? Попала, куда надо. Пониманиеэто, пожалуй, заветная мечта каждого женатого мужика. Мало, какая баба догадывается, но главной женщиной в жизни мужчины становится вовсе не та, что родила ему детей и даже не та, которую он любит.
Главная женщина в его жизнита, которая его понимает. Но, чтобы понимать, надо слушать. Бабы же, в большинстве своём, слушать не умеют. Они умеют только говорить или слышать то, что им хочется. Поэтому многие мужики держат все в себе, ибо смысла что-то рассказывать нет никакого. Я тоже не привык трепаться, но с Настькой почему-то есть ощущение чегото особенного.
Однако настроение и обстановка не особо располагают к откровениям, так что решаю повременить.
Потом, Настюш, расскажу. Давай, уже доедим десерт и пойдём, а то я в самолёте насиделся, потом на встрече. Надо размяться.
Настька, улыбнувшись, кивает и принимается за десерт. Правда, съев ложку, морщится и быстро запивает водой.
Что такое? нахмурившись, смотрю, как ее передергивает.
Там грецкий орех, капризно надув губы, отставляет она креманку, но сразу же поясняет ситуацию. Я его терпеть не могу. Бабушка заставляла в детстве есть с медом. Чуть ли не силой мне его пихала и стояла над душой с ремнем, пока все не съем. С тех пор даже вид его не выношу.
Хорошая у тебя бабуля, смеюсь, представив этот дурдом, но Настька вдруг огорошивает.
Любовь, порой, принимает странные облики. Иногда вообще, как кривое зеркало из-за отпечатка прошлого со всеми его неправильностями. Я поэтому и спрашиваю про твое. Когда знаешь, через что прошел человек, тогда многое воспринимается легче.
Честно, я не знаю, что на это ответить. Не должна девочка в восемнадцать лет понимать такие вещи, поэтому могу лишь пораженно произнести:
Откуда в тебе это?
От мамы, пожимает она плечами с грустной улыбкой. Просто, если бы я не научилась угадывать хоть какие -то правильные черты в том, что она делает, я бы сошла с ума от ее ненависти.
Ты удивительная, знаешь, шепчу, нежно коснувшись костяшками пальцев ее щеки. Все сказанное находит во мне сильнейший отклик.
Может, просто терпила? иронизирует она меж тем со смешком.
Ну, тогда мы все терпилы в той или иной степени. Меня вот батя п*здил, как собаку, но я тоже умудрялся как-то во всем этом разглядеть любовь.
А мама?
А что мама? Зачастую брала огонь на себя. Защищала меня, сама получала. Потом, закрывшись в ванной, сидели с ней, жалели друг друга, сопли на кулак наматывали, вспоминаю с кривой усмешкой ужасы своего детства.
Почему же не ушла? Разве нормальная мать станет терпеть, когда ее ребенка унижают, а то и наносят вред здоровью?
Ну, ты уж не гони коней, Настюш. Мать у меня быладай бог всем такой! торможу ее, задетый несправедливым упреком.
Прости, я просто
Ты просто не понимаешь, что такое жизнь в советское время, когда все жили с оглядкой на то, что люди скажут. Это сейчас на каждый пук полно всяких психологовх*елогов, и то бабы терпят всякое! А тогда люди вообще темные были: всего боялись, а порой, даже и не знали, что можно как-то иначе. Мамка у меня тоже мало, что в жизни видела и знала, но любила нас с Зойкой так, что несмотря на побои, во взрослый мир мы вышли с гранитной уверенностью в себе, своих силах и в том, что у нас за спиной железобетонная поддержка и опора. Думаю, это самое важное, что каждый родитель должен подарить своему ребенку.