Мой швейцарский муж - Юлия Смоленская 3 стр.

7. Мой личный центр мира

 Эй, Мартин! Опять тебе целый ворох писем пришел!  машет мне рукой наш почтальон-весельчак Альфред, на ходу спрыгивая с желтого почтового мопеда.

Кто бы мог подумать, что маленькая швейцарская деревенька под Замочково, надежно спрятавшаяся от чужих взглядов среди ухоженных полей, бескрайних лугов, округлых холмов и гор, синеющих вдалеке, вдруг превратится в мой личный центр мира? Мне всего 16, а я смог сделать это! Уже второй год подряд почтальон Альфред приезжает к нам два раза в день и заполняет почтовый ящик у калитки толстыми яркими конвертами с диковинными марками и корреспонденцией со всего мира. Письма, открытки и посылки приходят из Польши, Чехословакии, Австрии, Африки, Америки, Китая, Португалии, России. Радиостанции всего мира шлют мне в Замочково свои журналы, газеты, книги с информацией об их странах: о людях и об истории, о политике, культуре и технике. А все потому, что я отправил им на радиостанции карты-подтверждения, и они теперь знают, в какие дни и часы в Швейцарии их радиоканалы ловятся лучше всего!

Мне казалось, что весь огромный мир вдруг уютно свернулся в электроспираль и сосредоточился в моей комнате, увешанной проводками и заставленной разными приборчиками. Мне интересно читать о других странах и о людях, живущих в них. Но сведений так много, что я не успеваю даже просматривать всю корреспонденцию, которая мощной рекой течет через мой железный почтовый ящик, ставший головной болью нашего почтальона. Хорошо еще, что вечно веселый Альфред приезжает на своем специальном желтом мопеде, а то бы ему не дотащить эти почтовые сумки!

И еще хорошо, что вся информация на немецком языке. Даже китайцы, оказывается, прекрасно знают немецкий! Они присылают мне не только журналы и газеты, но и причудливые китайские подарочки: манускрипт с красивыми иероглифами, составляющими мое имя, яркие блестящие безделушки, назначения которых я не понимаю. Я также не понимаю, почему русские издают свой рекламный журнал «Спутник» на такой убогой желтоватой бумаге. В конце журнала всегда есть страничка с уроком русского языка. Я пытаюсь разобрать затейливые буквы кириллицы, но у меня ничего не получается. У русских в «Спутнике» есть занятная реклама-приманка: «Проведите каникулы в Сибири на машине Лада»! Нет, спасибо, я уж тогда лучше сразу в Пекин, на поезде, по Транссибу. Они бы мне еще «Запорожец» предложили. Зато кулинарные рецепты народов СССР иногда тестирует моя мама. Это точно вкуснее, чем бабушкин гороховый суп.

Мне 19. Август. В пятницу после занятий в школе электрики и электроники мы с друзьями из Замочково и округи едем в город Крестозво́ново. Самая короткая дорога, ведущая к нашему озеру, которое вольно раскинулось на три страны в древнеледниковой предальпийской долине благодаря рейнскому леднику, сладко тает на солнце. Она манит и виляет среди долин и холмов, покорно укладываясь прямо под мою первую гудящую и ревущую машину. Никто до сих пор не знает, кому это озеро официально принадлежит, потому что нет никаких юридических соглашений о праве собственности и никаких установленных границ. А потому озеро даже не общее, а свободное, никому не принадлежащее. Но сегодня оно будет нашим! Сегодня мы сами установим свои границы! В Крестозвоново открылась дискотека. Танцевать мы, конечно, не будем, но музыку-то послушаем. И на местных девушек посмотрим.

Почему у них в Крестозвоново такая странная музыка? Почему у них такое мутное качество аппаратуры? Почему у них нет нормального света? Зато понятно, почему у них тут нет нормальных симпатичных девчонок. А что если мы

8. Есть идея!

В следующие выходные работа кипела вовсю. Старший брат Якоба Тобиас выпросил у матери Хайди ключ от старого деревянного дома с сараем, что уже давно стоял в полях под Замочково порожняком без какой-либо определенной цели. Кучерявый черноволосый Дани составил плейлист музыки, мы вчетвером скинулись по двадцать франков, и он раздобыл подходящие пластинки. Я сделал динамики из старых картонных коробок и фанерных ящикових мой отец обычно утилизировал после продажи велосипедов. Недостающие детали я добрал со склада за зданием фирмы, где я проходил учебную практику: там хранились сломанные радиоприемники под вторичную переработку. Все вместе мы покрасили и дом, и сарай изнутри, вмонтировали лампы светомузыки и уже начали было испытывать качество звука. Чтобы сделать звукоизоляцию, нам пришлось заклеить все окна разноцветной фольгой. Но что делать с качеством звука? От нашего топота деревянный пол трясся, и каждую минуту игла соскакивала с пластинки. Мы с Дани придумали вмонтировать проигрыватель под потолок, у кафельной печки, чтобы он не подпрыгивал от колебаний пола при каждом движении.

Через пару недель все было готово к старту.

 А где ваше разрешение? Разрешение у вас есть, я спрашиваю?  гремел мой отец, бывший раньше долгое время представителем нашей деревеньки примерно из тридцати домов в Совете общины в соседнем Замочково.

Мой отец Курт хорошо знал свое дело. В стране с прямой демократией, в которой важные для жизни граждан решения кое-где до сих пор принимаются на общем собрании простым поднятием рук, представитель деревни в Совете общины и его слово имеют значение.

Разговор с отцом был коротким. Твердый и справедливый, он был незыблемым авторитетом у нас в деревеньке. В своей мастерской он хранил три длинноствольных карабина с деревянными прикладами, которые получил на хранение после службы в армии. Никто в нашей семье никогда не закрывал этот оружейный арсенал на ключ, что очень меня радовало, особенно когда мне было лет двенадцать-тринадцать. Еще у отца была малокалиберная винтовка Flobertна всякий случай, если, например, в саду поутру обнаруживалась полумертвая куница, неудачно поохотившаяся ночью на наших кур и гусей. Во время Второй мировой отец охранял швейцарскую границу где-то во французской части Швейцарии, у речушки Оньо́н, французский берег которой тогда уже заняли немцы. А незаполненные формуляры для личных карточек всех жителей нашей крохотной предальпийской деревеньки, каких много спрятано по всей Швейцарии, лежали в кабинете у отца в массивном дубовом шкафу под замком.

На следующий день по требованию моего отца мы уже стояли в Совете общины и, спотыкаясь на каждом слове, рассказывали Отто Бельцу, начальнику местной администрации, о нашем намерении превратить старый дом с деревянным сараем в деревенскую дискотеку.

 А сколько людей-то будет примерно?  поинтересовался Отто.

 Человек двадцать,  предположили мы.

 Шуметь будете?

 Да нет, конечно. Мы помаленьку. Мы тихонечко.

Через неделю был назначен запуск нашего проекта. Мы сами нарисовали плакаты и развесили их по всей округе. Сарафанное радио или, как говорят в Швейцарии, «витамин В» работает в Швейцарии безупречно и точно как часы. Колокол на башне в Замочково не пробил и восьми вечера, а перед нашим преобразованным диско-сараем уже в день открытия стояла добрая сотня транспортных средств: велосипеды, мотоциклы, мопеды, машины. И даже трактор. В тот вечер в пятницу все дороги нашего региона вели к Замочково.

Наше благое дело набирало обороты! За вход мы начали брать по пять франков, чтобы хоть как-то ограничить количество желающих. Не помогло! Тогда мы придумали сделать вход только в костюмах. Но и это не могло сдержать наплыв разномастной толпы парней и девчонок, стремившихся к нам на дискотеку по выходным.

Через пару недель после открытия дискотеки в нашу студию в подвале влетела Хайди, мать братьев Тобиаса и Якоба:

 Да вы что тут все, с ума посходили? Весь дом у вас на прошлых выходных ходуном ходил, того и гляди балки обвалятся! А ну, бездельники, смотрите, все балки расшатались! А если под ваш топот все обрушится? Сколько у вас в дом народу влезло?  тарахтела она прицельной картечью по нашим ушам.

 Человек сто двадцать. Точно не больше,  неуверенно и робко пробурчал жилистый вихрастый Тобиас, исподлобья поглядывая на мать.

 Да мы все исправим!  почти хором выкрикнули мы с Дани. Нам очень не хотелось отменять набирающую обороты дискотеку.  Есть идея!

На следующие выходные мы полностью перестроили нашу музыкальную программу для диско. Вместо бум-бум и бах-бах наши посетители вдруг услышали плавные медляки. Сначала публика смотрела на диджея Дани в полном недоумении. Мы были почти в отчаянии. Действовать нужно было быстро и решительно. Я встал и пригласил Мириам, симпатичную сестру Тобиаса, на медленный танец. А потом в центр танцзала вышла вторая пара. Третья. Мы были спасены!

На следующей неделе мы притащили из подвала деревянные балкиукрепить пол, чтобы тот не провалился под ногами. Дискотека под Замочково стала еще популярнее. Наше общее дело шло в гору!

9. Маленькая хрупкая Ада

Через год мы уже организовывали концерты начинающих и матерых рок-групп по всему нашему региону. Мы брали в аренду спортзалы многоцелевого назначения, концерты собирали толпы посетителей. Мы планировали даже выйти в формат open air. Это было бы удивительно легко, особенно когда погода позволяла порхать летом от дискотеки на вечеринку или с рок-концерта на шоу под открытым небом с огромным количеством желающих утонуть в грохочущей музыке и приглушенном свете, неумело, но по-юношески уверенно чертящем свои причудливые фигуры и фантасмагорические переплетения теней темными пьянящими молодыми ночами. В моей жизни все клокотало, кипело, бурлило, стремительно менялось, как кадры заводного приключенческого фильма.

На одной из таких вечеринок в мою жизнь вошла маленькая хрупкая Ада. Она вошла в мою судьбу жестким и уверенным танцем«два шага вперед и один назад». Она перекроила мои взгляды на жизнь, мои ценности по своим лекалам, отрезала все, что ей не подходило по фасону и размеру, остатки сметала наживую белыми нитками, выкинув ненужные ей пестрые лоскутки моих беззаботных дней в корзину с грязным бельем.

Мы поженились в холодном январе. Я принял решение о нашем зимнем браке только для того, чтобы моя дочь Сабрина родилась в настоящей семье и носила мою фамилию. Предстоящее появление Сабрины на свет дарило мне надежду, что все будет хорошо, что все обязательно будет хорошо. Ведь иначе и быть не может, когда в семье появляется малыш. Я свято верил в это до последнего дня нашего брака. Но уже тогда, во время январской свадьбы, меня ни на минуту не отпускало чувство, что что-то идет не так, что сценарий моего фильма жестоко нарушен. Мой внутренний голос упрямо твердил: «Остановись!» Но было поздно что-то менять. Мой внутренний голос никогда не обманывает меня. Моя интуиция, взращенная свободным и легким ветром на альпийских лугах, на фоне могучих гор, вселяющих наивное вселенское доверие к миру, мое чутье, впитанное в детстве с топленым коровьим молоком, мой инстинкт самосохранения и сохранения устоев семьи отказывались верить в происходящее. Они щетинились, как шерсть обреченного и загнанного в угол зверя, но не могли противостоять жесткой воле моей маленькой хрупкой жены Ады, крушащей все на своем пути и превратившей нашу совместную жизнь в ад.

Холод этого свадебного дня, пронизывающий до костей, остался со мной надолго, на все 25 лет нашего брака. Эти 25 лет брака протекли сквозь мои пальцы, оставив только мо́кроть воды на озябшей ладони. Этот поток сточной ледяной воды, обрушившийся на меня, долгие годы приводил мое сознание в пульсирующий озноб, до гусиной кожи по всему телу. Я долго не мог выгнать этот пронизывающий свирепый холод ни из своего дома, ни из своей души.

За несколько лет нашего брака Ада смогла рассорить меня с моими лучшими друзьями, с коллегами по работе, с соседями и знакомыми. Она пыталась переломать и перекроить отношения моих родителей. Острыми портняжными ножницами она срезала все живые нити, соединявшие меня с моим миром, моим детством, моими мечтами. Я благодарен Аде за эти 25 лет: она родила моих чудесных детей и научила меня тому, как не надо строить отношения в семье.

Прошли первые пять лет. В тот пресный морозный день, играющий на моих нервах заезженной пластинкой, я был, как обычно, в своем офисе на центральной улице Замочково, готовился к переговорам с поставщиком, разбирал и оплачивал счета, планировал детали установки спутниковой антенны в ближайшую неделю. Еле живая электрическая спираль моей души сжалась в комок от холода, но была накалена до предела послеобеденным разговором с Адой. Через витрину офиса, стильно оформленную к Рождеству, краем глаза я заметил машину отца, резко затормозившую прямо у входной двери. Он ворвался в офисколокольчик взвизгнул, экраны телевизоров дрогнули. Отец дрожал всем телом, руки его тряслись; он бросил на мой рабочий стол письмо.

 На, читай, сынок!  еле выдавил за день постаревший отец и в изнеможении обрушился на диван.

У меня резко кольнуло под ложечкой, когда я развернул письмо и узнал жесткий почерк Ады. Слова обрушились на меня мелким щебнем, булыжниками скал, глыбами снежной ледяной лавины, вспугнутой пушечным выстрелом с вершины горы и со всей силы несущейся вниз, круша все на своем пути. У меня закружилась голова, мой офис завертелся у меня под ногами.

10. Кабачковое пюре

Письмо было четким, понятным, однозначным и не требовало ответа. Мой живот туго стянуло нервами, желудок скрутило в узел непрекращающимся спазмом. Это было начало конца моего мира. Это было крушение.

Я ошибся. Я не вернулся сейчас же из офиса домой, я не потребовал у Ады открытого разговора, я не остановил этот несущийся под откос поезд, в котором сидела моя семья.

Я ошибся.

От двери моего офиса до двери моего дома, где находилась Ада, всего 25 шагов. Я не нашел в себе сил пройти эти 25 шагов домой, чтобы немедленно разрешить ситуацию. Я проводил убитого горем отца, я продолжил разбирать деловые бумаги и счета, я закончил планировать установку антенны.

Я ошибся.

Нет, я даже не стукнул кулаком по столу за ужином. Я просто сам приготовил себе еды и зажевал свой нехитрый ужин прямо в офисе.

Эти 25 непройденных тогда шагов превратились в 25 лет непрекращающегося ни на день кромешного ада нашей совместной жизни. Я благодарен Аде за этот ад: она научила меня выживать на грани фола, осторожно ходить в собственном доме по лезвию ножа, проживая каждый день так, будто на карту поставлена вся жизнь.

Ада работала в детских яслях воспитательницей. Эта будничная история случилась в январе, через год после свадьбы, когда Сабрине еще не было и года. Малышка сидела в гостиной, на детском стульчике, неуклюже раскачивалась, хлопала в ладошки, что-то лепетала, тянулась к бутылочке с яблочным соком, но категорически отказывалась съесть хотя бы ложку кабачкового пюре, которым пыталась накормить ее Ада. И вдруг Ада со всего размаху ударила мою малышку по голове. Лучше бы она ударила меня! Голубые, как васильки, глаза Сабрины на секунду расширились от ужаса. Внутри меня что-то надорвалось, оборвалось, взорвалось, выстрелило.

Я ошибся.

Бежать! Бежать из дома прочь! Мне хотелось схватить рыдающую Сабрину, вызволить ее из этого ада и бежать. Но бежать было некуда. Вокруг Замочково распластались безбрежные, заледенелые от лютой стужи поля и луга; январская изморозь жестоко накрыла жухлые останки прошлогодней травы. Этот колючий холод захватил в двадцатипятилетний плен и мою душу.

Прошло много таких холодных, беспросветных лет моего брака. 1991 год принес еще одно потрясение. Холодным зимним утром к моему офису, ставшему к тому времени достаточно известным в нашем регионе, подъехала мама, чтобы передать письмо из Берна.

 Мартин, сынок, извини, что я без предупреждения, но это, кажется, срочно! Смотри, что они тут тебе из Берна пишут! На старый адрес прислали, вот я тебе письмо и привезла. Извини, не удержалась, распечатала, прочитала. Кто бы мог подумать, что тут, в Швейцарии, может случиться такое? Помнишь, в позапрошлом ноябре была публикация доклада Парламентской комиссии по расследованиям об отмывании денег? Все газеты, теле- и радиоканалы только и говорили о скандале с найденными досье швейцарских спецслужб,  взволнованно трепетал ее голос.

 Да, помню, мама,  спокойно ответил я.

 Помнишь, Мартин, была еще в позапрошлом ноябре публикация доклада Парламентской комиссии по расследованиям о телефонном разговоре между министром юстиции Элизабет Копп и ее мужем? Она тогда еще предупредила мужа о начале расследования об отмывании денег и посоветовала ему выйти из совета директоров подозреваемой компании?  продолжал трепетать голос мамы.