Заходите, ахаю я. Вы же устали с дороги!
Суечусь, разогреваю обед, который превращается в ужин, и попутно слушаю гостя. Хотя Какого гостя? Мы оба тут гости в ожидании хозяина.
Меня Виктор зовут, а вас?
Меня зовут Севиндж.
Красивое имя. Откуда ты?
Я теряюсь. Сказать правду? Боязно. Я же совсем его не знаю.
Из Москвы, отвечаю по последнему месту пребывания.
Ого, присвистывает он. Далеко тебя занесло. И когда Тихон в Москву за таким сокровищем успел сгонять?
Я вежливо улыбаюсь, но вопрос игнорирую.
Вы кушайте, а то стынет. Сегодня холоднее в доме, не успеваю печь топить.
Тихон на обходе?
Да.
Ну не скоро ещё придёт, усмехается рыжий, и мне чудится, что недобро осматривает меня.
Обещал к обеду вернуться, говорю, видимо, задержаться пришлось.
Видимо, соглашается со мной и налегает на еду.
А ещё большена выпивку. Я догадываюсь, что и по пути согревался.
Расскажи-ка, хозяюшка, зачем подалась из шумного города в лес глухой?
Я погостить приехала, на праздник, вру я. Впервые в жизни!
Молодец. хвалит, глядя маслеными глазами. Тихон стоит того, чтобы приехать за ним в глушь. Прыткая ты девчушка, я вижу.
Я не понимаю, о чём вы.
Да не строй из себя дуру! Не понимает! он смеётся. Хлопаете тут все глазами, изображая невинность, а на самих пробы негде поставить.
Вы устали с дороги, твержу я, нам лучше прекратить разговор. Мне не нравятся ваши намёки.
И откуда силы взялись перечить взрослому мужчине? Где воспитание? Но я отталкиваю непрошеные мысли из головы, знаю, что в случае чего не справлюсь с таким бугаем.
Извините, девушка, я малость перебрал. Не хочу злить Тихона, прилягу пока, и всё останется между нами, договорились?
Хорошо, с облегчением выдыхаю я.
Он заваливается на постель прямо поверх покрывала, а я становлюсь мыть посуду: заливаю её кипятком из чайника, наполняю и ставлю на электрическую плиту свежий. Водопровода в доме нет, как и газа. Хорошо ещё, что электричество подведено!
За весёлым шкварчанием чайника я не слышу других звуков.
Не слышу, что гость прекратил сопеть в подушку, что старая кровать легонько скрипнула, не слышу звука шагов по древним половицам.
Выключаю чайник.
Внезапно меня сбивает с ног нечто безумное, тяжёлое и неуправляемое. На лице рыжеволосого мужчины больше нет доброй улыбки, теперь там скореехищный оскал. Злой, искорёженный, вгоняющий в тоску смертную. Тоску о несбывшихся надеждах и порушенных планах. Тоску о моей жизни.
Я кричу и пытаюсь выкарабкаться из-под его тяжести, но терплю поражение. На улице безумствует Полкан. Хочет прекратить насилие жестокое, да только нет у пса рук, чтобы дверь отворить тяжёлую.
Виктор тяжело дышит и всё сильнее вжимается в моё тело, шарит одной рукой, свитер задрать пытается. Дотянуться до груди жаждет и сорвать грубой лаской целомудрие.
Тоненько подвываю, вторя Полкану, когда жёсткая рука накрывает мою голую грудь. Стыдно, страшно и противно. Почему мне так не везёт? Чем я Бога своего прогневала? Свято верила, не гуляла, берегла себя для мужа, нарядов вызывающих не носилаа словно меткой Его отмечена все беды с лихвой за срок короткий испытать.
А рука скользит, словно змея мерзкая, липким страхом меня опутывая, всё дальше, ниже. Знаю, чего хочет. Стянет с лёгкостью штаны хозяйские. Больше преграды никакой не будет, лишь однаплёнка тонкая, сокрытая внутри моего тела.
Рука тянет по коже грубую ткань, и я захожусь в рыданиях. Не так я думала случится: если не по любви, то по достоинству и большому уважению. Не случайно. Не насильно!
Дверь о стену ударяется. С силой яростной, такой, что щепки летят. Ураган налетает на моего мучителя. Тёмный и страшный. Ошалелый. Одичавший в миг, стоило картину жестокости в своём доме увидеть.
Я закрываю глаза и плачу. Тихо, почти неслышно. Пока весь мир вокруг громыхает, пока звенит посуда. Пока шум не стихает.
Чувствую прикосновения невесомые: тело моё прикрывают руки заботливые, горячие и безопасные. Берут меня и с пола отрывают. Как пушинку. Словно и не вешу ни грамма.
А, может, и не вешу. Может, умерла со страху. Может, лишь душа моя плачет над остывающим телом.
Боюсь глаза открывать и проверять.
Глава 8
Он.
Всего один мигоценить обстановку. Секунда. И вспышка ярости охватывает всего меня.
Вижу Витюшу, друга армейского, почти брата. Под ним навзничь лежит девчушка. Просит, умоляет, извивается. Слёзы градом катятся.
Свитер мой, что платье заменял, задран, на шее скомкан. Грудь оголённая взору моему представлена. Маленькая, нежнаяв огромных руках обезумевшего друга.
Штаны приспущены. На ней. На нём, слава Богу, на месте. Его счастье.
Знаю, что не со зла. Что бесы вселяются в Витюшу, похлеще моих. Каждый, кто войну прошёл, вернулся израненным, гнилым внутри, с мрачной, тёмной, мёртвой душой.
Но даже знания мои не находят оправдание тому, что пред глазами разыгрывается. На святое покусился. На моё!
Грозный рык с губ срывается, и больше нет угрюмого Тихона, есть дикий зверь, что в бой на друга кидается, чтобы собственность свою отстаивать и честь девчушки защищать.
Не без труда скручиваю наглеца, в мой дом вторгшегося. Туго стягиваю руки и ноги ремнём кожаным, широким. И над девчушкой склоняюсь.
Стараюсь не дотронуться невзначай. Стараюсь не смотреть, но не могу себя пересилить и отвести взгляда. Прикрываю тело меня искушающее, к себе манящее, выгоняю из мыслей порочное желание коснуться тугих малиновых бусин на её жемчужной груди, запустить пальцы в дивную поросль, скрывающую её сокровенную плоть. Не время. Ни сейчас и никогда!
Поднимаю девчушку с пола и укладываю на кровать, под два одеяла. Чтобы согрелась скорее и перестала трястись. Знаю, что не поможет, что ужас этот только память перебороть сможет, но всё равно надёжно укутываю, оставляя только лицо.
Подхватываю Витюшу, ватное одеяло и тулуп и иду в баню. Пристраиваю гостя на широкой полке на ночь. Вдруг вижу гостьи неожиданной вещички приметные возле печки сушатся. Сгребаю находку в карман. Такое ни для чьих глаз не предназначено.
Запираю замок на двери, сумки собираю, в спешке брошенные, и вваливаюсь в дом.
Девчушка от шума сжимается. Сажусь на край кровати, успокоить хочу. Да как? Говорю правду:
Ты не серчай на Витьку, не со зла он. Не хотел обидеть. На войне мы были совсем ребятами, всякого повидали. Контузило его, вот и перемыкает в голове: словно они не он вовсе становится. Испугал он тебя, знаю, сильно. Непростительно. Но, главное, что я поспел вовремя. Жизнь всё перемелет. Пить ему нельзя совсем, только иногда невозможно иначе. У кого руки в крови по локоть вымазанысами себе враги.
Она поворачивается и льнёт ко мне всем маленьким телом, что котёнок к хозяину.
Он не тронет меня больше? спрашивает.
Не позволю, обещаю я. Погостит пару дней и домой отправится. А я тебя ни на секунду из виду не выпущу, пока он в гостях.
Она устраивается головой на моих ногах, чуть выше колен. В опасной близости к напряжённой горячей плоти. Взведённому орудию. На натянутой до предела тетиве. Нацеленному на неё.
Она начинает посапывать, будто не знает, что кровь моя дурная к самому концу прилила и просит оттока. Хотя и не знает. Я же молчать буду, а она слишком невинна, чтобы заметить. Спасения ищет в моих руках. Утешения.
Так и сижу, боясь шевельнутся, лишь беззвучно опускаю спину на изголовье кровати и блаженно прикрываю глаза.
Утром, чуть тусклый свет ударяет в окно, встаю и прибираю беспорядок. В доме подозрительно чисто. Еда наготовленная на плите. Девчушка времени зря не теряла. Меня порадовать пыталась.
Злюсь на себя, что задержался у Натальи. Нужно было сразу выходить, а не дрыхнуть лишние два часа. Тогда бы и гостя сам встретил. Тогда бы и не случилось ничего.
Иду в баню, Витька у входа жмётся.
Ну привет, друг! зло бросаю.
Хорошо же ты меня встретил, в бане на ночь морозную бросил.
Скажи спасибо, что не прибил. огрызаюсь. Ты чего учудил? Хозяюшку, что стол тебе накрыла, чуть не обесчестил?
Твою мать! кричит и за голову хватается. Выпил малость, а разум затуманило. Прости, брат. На коленях прощение просить стану, если придётся! Знаешь же, какой дурной становлюсь от водки.
Так и не пей. Не здесь. отрезаю. Не при ней. Испугал мне девочку, ужасу натерпеласьна всю жизнь хватит.
Прости, Тихон, отвечает понуро. Ни капли! Обещаю. Ты меня знаешь, слово держать умею.
Знаю, поэтому на первый раз прощаю. Прощаю, но не забываю. Не сдержишь слово, не посмотрю, что ты мне братом считаешься.
Понял, дружелюбно бросает и расплывается в улыбке. Твоё сокровище не трогать. Чай, не дурак.
Моё. Да не моё. Хоть и мысли шальные в голову лезут. Забрать девчушку и семенем своим пометить. Чтобы только мой запах признавала.
Но не бывать этому. От всего я отказался в своей жизни, чтобы найти и отомстить убийце брата. И слово сдержу.
Мы садимся за стол и тихо переговариваемся. Витюша рассказывает о делах в своей жизни и в конторе, намекает, что заждались моего возвращения.
Сколько можно по лесу партизанить, Тихон? Двадцать лет прошло. Он уж помер наверно. И так немолодым был.
Знаю, что жив, гад. Отрезаю. Не твоя это война. Моя. Доведу дело до конца и вернусь.
Ты сошёл с ума, сидя в этой избушке на горе. Мир давно изменился. Подумай, кому и за что ты мстишь?
Я всё помню, скриплю зубами. Не заводи старую, покрытую мхом и пылью, пластинку.
Завожусь с пол-оборота. В глубине души знаю, что Витюша прав, но не могу иначе. Тяжёлые думы разрубает скрип кровати. И он же завершает разговор.
Доброе утро, шелестит девчушка и надевает тулуп с ботинками.
Следую за ней по пятам.
Как ты?
Всё хорошо, улыбается она.
Подхожу к ней вплотную. Не могу устоять. Обхватываю огромной ладонью фарфоровое личико и внимательно изучаю склонившись.
Всё хорошо, повторяет она. Честно.
Хорошо, шумно выдыхаю.
Нехотя оставляю её заниматься утренними делами и возвращаюсь в дом.
Крепко она проникла под кожу, да, Тихон? присвистывает друг. У меня наконец появилась надежда, что ты вернёшься домой. Негоже молодую невесту в лесу прятать.
Ты скоро договоришься, беззлобно кидаю другу.
И неожиданно смеюсь. Лёгкость на душене к добру. Моя жизнь не создана для лёгкости.
Девчушка возвращается и молчаливо садится за стол.
Я выкладываю деревенские гостинцы перед ней.
Это для тебя, ешь.
Спасибо, Тихон. Вы очень добры ко мне.
Витюша присвистывает.
Хозяюшка, вы всегда к Тихону на «вы» или в присутствии посторонних?
Болван. Косяк на косяке. Забыл, что обещал не донимать девчонку. И не извинился!
Только при посторонних, закрываю тему и обращаюсь к девчушке. Виктор мне почти родственник, отбрось «выканье». И к нему тоже.
Хорошо, шелестит и прячет глаза.
Накладывает, как пташка, горстку творога и поливает мёдом.
Надо бы шашлык замариновать, есть у тебя рёбра или шея? Спрашивает гость.
Сейчас достану размораживать, киваю, к ужину пожарим свинины.
Я не ем свинину, слышу её голос.
Смотрю удивлённо, и она спешит оправдаться.
Ничего страшного, я вчерашнюю курицу буду есть. Я легко могу вообще без мяса. Не берите в голову.
Оставляю все вопросы на потом и приступаю к завтраку.
Когда Витька выходит покурить, выставляю у кровати сумку с вещами.
Вот, это тебе. Кое-чего по мелочи раздобыл. смущаюсь отчего-то.
Она подходит, трусливо открывает сумку и внимательно разглядывает вещи. Достаю из кармана её бельё из бани и кладу сверху.
Забыла, сохраняю равнодушный тон всеми силами.
Спасибо, шелестит она и поспешно накрывает рукой своё добро. Извините, я больше так не буду.
Глава 9
Она.
Боже, мне так стыдно, что я готова провалиться сквозь землю. Желательно, прямо сейчас!
Этот мужчина раздевал меня в первый день, видел моё теловидел моё голое тело! Видел, как его друг в беспамятстве шарит руками по моему телу! Теперь он ещё и касался моего белья. А ещё он дважды меня спас. И я спала на его коленях. И он держал меня на руках. И он утешал меня. И я сидела у него на коленях. И он держал моё лицо в руках своих огромных. Бережно. Как нечто ценное.
Голова идёт кругом. От всех этих событий. Или от его близости. Не знаю.
В бессознательном состоянии беру первую попавшуюся вещь и перевожу взгляд. Тяжело сглатываю. У меня в руках крошечные полупрозрачные трусики.
Краснею от одной мысли, что когда-либо смогу такие надеть. Горю от мысли, что когда-либо позволю кому-то такие с меня снять. Или свои. Разницы нет особой. Рано или поздно это случится. Возможно, даже быстрее, чем мне кажется. Или лучше никогда.
Как во сне смотрю на стопку нижнего белья и поспешно откладываю в сторону. Не могу перебирать у него на глазах. Стыдно.
Туда же спешно летят пачки прокладок. Очень заботливо с его стороны. Не ожидала.
Достаю наряды, не разглядывая. Знаю, что не всё смогу надеть. Но мне приятна эта неожиданная забота огромного мужчины.
Вещи очень красивые, спасибо, смотрю на него. Вы очень добры ко мне. Я благодарна вам за заботу.
Насчёт «выканья» я говорил серьёзно. Он касается моего лица. Снова.
Взгляд пробирает до костей, вызывая дрожь по телу. От его огромных горячих ладоней всё внутри меня напрягается. Никогда прежде я не испытывала такого.
Я чувствую, что что-то происходит со мной, с моим телом. Меняется, перестраивается. Внутри меня концентрируется энергия. Тёмная, пугающая, вызывающая такие желания, которые я никогда не пыталась познать.
Высекает. Делает зарубки. Ставит пометки.
Между нами сквозит всё это. Я чувствую.
Электричество. Тепло. Искры. Химия.
Только от того, что Тихон бережно держит в руках моё лицо. Гладит неосознанно пальцами кожу тонкую.
Его пальцы толстые и грубой кожей покрытые. Привыкшие к тяжёлой работе. Но сейчас они порхают по щекам и скулам, что крылья бабочки. Почти не заметно.
Если бы не напряжение внутри меня, я бы и не заметила. Так и думала бы, что ладонь лежит себе спокойно на лице моём.
Я кладу руку на его широкую стальную грудь. Он жадно хватает ртом воздух и ко мне приближается. Медленно. Склоняется. На лицесмятение. И что-то ещё. Мне незнакомое.
Его руки скользят, впиваются в кожу на шее. Ложатся поверх шрама. Обводят узор безобразный по контуру.
Смотрит на меня, словно прочесть пытается. В душу самую заглядывает. Черпает ложкой сироп из моих чувств. А я задыхаюсь от его близости. Никогда не стояла так близко к мужчине, что плоть его вздыбленная едва ли не в живот мне упирается.
Тихон пышет жаром. Излучает его. Обволакивает. Покрывает всё вокруг. И тело моё, и душу. Но меня трясёт, как от холода.
Делаю шаг вперёд. Крохотный. Незаметный.
Ощущаю мощь органа детородного, как из камня высеченного. Прямо своим напряжённым животом. Пламя внутри разгорается, незнакомое, пугающее. Стыжусь своих чувств. Познать пытаюсь. Понять.
Благодарность? Нечто большее. Не приучена я к такому. Благодарность в словах проявляется. Я же иного хочу. Тело требует. Всегда молчало, а теперьсловно своей жизнью зажило, и меня не слушает.
Встаю на цыпочки. Боюсь, что оттолкнёт. Грудь его поднимается и опадает со скоростью бешеной. Сердце, того и гляди, выскочит. И моёего сердцу вторит.
Глажу бороду. Облизываю пересохшие от чего-то губы. Он рычит утробно. Словно зверь огромный. Голодный. Отказа не знающий.
Накрывает мои губы своими. Грубо. Беспощадно. Язык врывается в мой рот. Дурманит. Заставляет забыть своё имя. Выжигает в памяти новые воспоминания. Навсегда с ним одним связанные.
Руки мужчины обвивают моё хрупкое тело. И невозможно понять, где кончаюсь я, а начинается он сам.
Пальцы шершавые гладят моё лицо, шею, ключицы. Гореть заставляют. Я краснею. Касается голой кожи. За талию тянет к себе навстречу. Трётся в безумстве ласк. Огромным твёрдым стволом. Пошло? Не так воспитана? Разве нас не такими создал Бог? Не для этого?
Разве не самое естественное желаниепродолжить род с сильным, здоровым мужчиной?
Рука его скользит вверх. Накрывает грудь напряжённую. Срывает быстрые ласки. Грубо тянет, скручивает одеревеневшие вершины. Тут же гладит. Чувственно. Невесомо. Между пальцами перекатывает. И снова грубо щиплет. Заставляет стонать в его жаркий рот. И я стону. И я тянусь навстречу его рукам.
Чувствую напряжение внутри небывалое. Словно невидимые струны души до предела натянуты.
Руку запускает в мою промежность. Гладит сквозь ткань. Другая рука скользит по груди. И я не знаю, как спрятаться от этих чувств, что лавиною обжигающей накатывают. Порабощают.