Как выяснилось, реплики я заучивал понапраснусобеседование проходило на русском языке. Меня спрашивали о целях поездки, о жизни в России, нормально ли я учусь, подрабатываю ли и, конечно, почему я поехал получать визу именно в Казахстан. На последнее ответил, что в Москве почти невозможно записаться на собеседование. Я улыбался, держал себя спокойно, старался не мямлить, но после этого вопроса повисла тишина, прерываемая лишь стуком клавиш. Наконец, я не выдержал и добавил, что у меня здесь живёт родственница. Визовый офицер тут же перестал печатать, и я понял, что это была проверка на «прочность», которую я не прошёл. Собеседование длилось от силы минуты две, после чего мне вернули документы и с большим сожалением сказали, что вынуждены отказать мне в визе.
И уже в самолёте, несмотря даже на потраченные деньги, я почувствовал величайшее облегчение. Ведь нет ничего прекраснее, чем найти предел своих возможностей и обессиленно выдохнуть. А вся эта авантюра давно, если быть честным, протухла. И я был рад тому, что я из неё выпутался, пускай и с незначительными потерями.
Я вернулся домой, окунулся с головой в учёбу, и цифровая романтика, со всеми её Дульс-xxx-синеями, как-то сама по себе задернулась тафтой сердечного безмолвия. Но в голове моей зрел планнастолько безумный, что узнал я о нём лишь тогда, когда покупал билет на самолёт в Мексику.
IV. Тихуана
Приближались каникулы перед четвёртой четвертью. Как-то, когда мама только вернулась с работы (она работала главным инженером в цеху, где на тюбики пасты ввинчивают крышечки), я объявил ей, что на каникулы еду за границу. Не поинтересовавшись, куда именно, разрешение она не дала, сказав, что скоро экзамены и мне надо готовиться. Все уверения в том, что пробники я пишу на высокий балл, конечно, не подействовали. Наконец, после долгих споров, был поставлен ультиматум: я смогу поехать, только если сдам все предметы в центре подготовки не ниже девяноста баллов.
Я согласился и, запершись в комнате, просидел над пробниками вплоть до конца четверти.
Репетиционные экзамены, как и полагалось, проходили в разные дни и в надлежащей безвоздушной обстановке. Через неделю пришли результаты. По физике у меня было 94, по профильной математике96, а по русскомуровно 90. Придя домой с победой, я, однако, обнаружил там только запертый на замочек чемодан. Мама призналась, что никак не могла предположить, что я наберу столько балловродительское собрание она в последний раз, кажется, посетила, когда я учился в пятом классе и был, откровенно говоря, ретардом. Что ж, тем легче мне было в одну ночь покидать вещи в рюкзак и сесть на аэроэкспресс до Домодедово. Наутро, когда уже загорелись лампочки «пристегните ремни» и голос в динамиках попросил выключить мобильные устройства, позвонила мама и с тихой заспанной злобой сообщила, что по возвращении я могу ехать сразу к бабушкемои вещи будут ждать меня там. Я поблагодарил маму за долгие годы сотрудничества и, повесив трубку, выставил авиарежим.
В девять часов вечера наш самолёт приземлился в Тихуане. Аэропорт находился в черте города, поэтому от него я пошёл пешком. У меня не было даже брони в отелевсё это время я жил экзаменами и перед отъездом успел только снять в банкомате сто долларов. Так что моё путешествие всё больше походило на передачу «Орёл и решка», где я был самым что ни на есть Бедняковым, а моя Настя ждала меня за двумя высокими ржавыми стенами, между которымиразровненный песок, запоминающий каждый нелегальный шаг.
К ночи я оказался на бурлящих толпами центральных улицах. Всюду мерцали неоновые вывески, между которыми зияли прорехи тёмных подворотен. Именно в них, а не на бестолково гремящих бульварах, наверное, делались все дела, но без проводникаговорил отсиженный двенадцатичасовым перелётом центр безопасноституда лучше не соваться.
Наконец, отойдя чуть от центра, я набрёл на неприметный хостел, который своей умирающей вывеской как бы подмигивал моему почти пустому кошельку.
За стойкой сидела улыбчивая смуглянка в очках, я расспросил её по-испански: все здесь говорили на языке простом, рабочем, так что мои нервные загоны почти не давали о себе знать. За пятнадцать долларов в сутки мне предоставлялась койка, душ и даже снэки из шкафа на кухне. Я оплатил два дня проживания и пошёл в свою комнату. Стены, расписанные каким-то причудливым ленточным узором, свежевымытый линолеум и бордовые плюшевые покрывала на двухэтажных кроватях из светлого бруса. В этой идиллии я был одинвидимо, туристы моего достатка ещё стоят в пробках по ту сторону океана. Поблагодарив местных богов (ну, и финансовый феодализм), я лёг спать.
На следующий день, не зная особо для чего, я отправился к стене. Она выглядела как самая настоящая декорация к какому-нибудь сай-фай боевику, которую обычно пририсовывают уже на компьютере. В бледном мареве город на мексиканской стороне льнул к стене, норовя, как кисель, через неё перелиться, чтобы течь и течь, кажется, до самого Вашингтона. По ту сторону же были лишь бескрайние равнины и поля, горбящиеся на взгорьях, порусевшие на солнце.
Чуть не дойдя до океана, куда ещё на десяток метров уходила опасливая стена, я увидел возле неё столпотворение. Здесь была калитка, а за ней, под надзором застывших истуканами пограничников, стоял простой народ. Люди общались через толстые металлические перегородки, кто-то плакал, кто-то молился. Тогда меня вдруг пронзило, почти до удушья, чувство тесноты. Увидев это тюремное свидание с присущими ему слезами и кроткими улыбками, я как никогда прежде ощутилощутил в стиснутом паникой горле, что миродна большая зона под открытым небом. Насмотревшись на это, я пошёл прочь от стены, но, когда уже завернул в тесную тенистую улочку, меня кто-то окликнул. Рефлекторно положив руку на карман, я оглянулся. Это был один из тех, кто стоял в толпе, паренёк, кажется, ненамного старше меня, но, как будто вынужденно повзрослевший: с чёрными, бережно выращенными усами и в красной бандане.
¿Quieres cruzar la frontera?спросил он, подойдя ближе.
S-si,неуверенно протянул я, и в ту же секунду в моей руке оказался клочок бумажки. Паренька уже поблизости не было, словно он и обратился этим клочком. На нём был написал адрес: «Calle Diego Rivera, 8». И опять восьмёрка. Посланная судьбой команда «вперёд» прозвучала бы ещё яснее, только если бы кто-то сейчас крикнул мне её на ухо.
И всё-таки я решил не спешить. Ясное дело, что приглашали меня не в миграционный центр, а все остальные варианты явно страдали светобоязнью и нуждались в ночном покрове. Итак, я вернулся в хостел, взял со стенда бумажную карту и, чтобы приноровиться к ней, а заодно и скоротать время, пошёл к Арке Тысячелетия, расположенной в центре города.
Она была похожа на обод теннисной ракетки, наполовину врытый в землю. Поскольку своей Берлинской стены тихуанцы стеснялись, а денег на Эйфелеву башню у них не было и нет, пришлось установить это уродство.
До вечера я прятался от жары в маленькой кафешке поблизости, чашка за чашкой вливая в себя зелёный чай.
Наконец, когда зажглись первые вывески, я расплатился, вышел из кафе и побрёл по указанному адресу.
Восьмой дом на улице Диего Ривера был такой же ветхой лачужкой, как и стоявшие рядом. Я вошёл со двора и постучался в железную дверь. Из открывшегося горизонтального выреза на меня уставились два глаза. Кажется, они чего-то ждали. Я достал из кармана клочок бумажки с адресом и показал его им. После этого дверь защелкала множеством замков и открылась.
На шухере стоял всё тот же переулочный паренёк. Мы пошли вглубь дома. Обстановка была самая что ни на есть подпольная: комнаты без отделки с одними только матрасами на полу, грязная забычкованная кухня. Меня привели в гостиную, или, скорее приёмную. Здесь, в этом просторном помещении, было какое-то собрание: за железным столом сидел полноватый мужчина в полосатой поло и заполнял какие-то бумаги, слушая стоявшую перед ним молодую пару. Остальные люди, человек двадцать, рассеялись по комнате: кто-то расхаживал взад-вперёд, кто-то стоял неподвижно, прислонившись к стене. Посередине был диван, явно прибранный со свалки, но на нём никто не сидел. В воздухе стояло мрачное волнение, и все стояли вместе с ним.
«Espera tu turno»сказал усатый парень и пошёл обратно на свой пост.
Мужчина в полосатой поло спрашивал у каждого одно и то же: имя, возраст, гражданство, намерение, с которым человек едет в Америку, и имеются ли у него там родственники. Большинство ехало на заработки, остальныек своим возлюбленным. Истории их жизней, ветвясь моими домыслами и фантазиями, вскружили мне голову, так что я даже не заметил, как подошла моя очередь. Вернее, когда никого, кроме меня и этого подпольного Хирона, уже не осталось. Мне задавали всё те же вопросы, ответы на которые я продумал заранее. Но в самом конце меня ждал неприятный сюрпризнелегальное пересечение границы стоит пять тысяч долларов. «¿Porqué es tan caro?» уже заикаясь, спросил я. Полноватый мексиканец пояснил, что большая часть этих денег идёт на взятку пограничникам, чтобы они были в меру деликатны при осмотре фуры, в которой поедут беженцы. «Perdona me, no tengo tanto dinero»промямлил я и попятился к выходу. Мужчина тяжело вздохнул. «Наверное, раздражён из-за потраченного на меня времени» подумал я и ускорил шаг. Но уже в проёме между комнатами он меня окликнул. «Tenemos un variante gratis, pero solo para los que tienen fuerza»сказал он, особенно пометив интонацией слово «сила». Я поинтересовался, как определить, есть ли у меня эта самая сила. «Arriba, subiendo las escaleras»только и сказал мужчина в поло, и я пошёл к лестнице в прихожей, которую приметил, ещё только войдя в дом.
Раздвинув нитяную занавеску, я оказался в темноте, едва разбавляемой светом свечей. На полу, окружённый ими, сидел длинноволосый мужчина в шерстяной накидке. Его лицо, ещё не старческое, но с щербинками, напоминало гранитный булыжник. Он сидел с закрытыми глазами, не обратив никакого внимания на щёлканье бусин потревоженной мной занавески. И я уже подумал, что этот некто спит, но тут он спросил по-русски, не размыкая век:
Зачем ты пришёл?
Вы говорите как вы узнали, что я путался я, ещё не найдясь с родным языком.
Да, говорюжил одно время в Магадане; а как узналвашу силу ни с какой не спутать. Так зачем ты пришёл?
Извините, я я очень хочу пересечь границу, но у меня нет денег. Мне сказали, что вы можете помочь.
Ах Пако, сын собаки!.. вздохнул некто, всё же открыв глаза, видать, мало ему первого этажа Ну что ж, зачем тебе в Америку?
Это личное.
Ты считаешь себя слишком важным, чтобы рассказывать о личном какому-то мужику в пончо? одними губами усмехнулся он.
Дела сердечные, выдавил я из себя.
Дела сердечные У всех у вас там дела сердечные; вы как щенята скребетесь под железной стеной, за которой лежит заветная косточка: девушка, хорошая работа, высокие дома, быстрые машины. Люди силы уезжают из Америки, потому что она развращает, делает ленивым капризным ребёнком. Но тыне человек силы. Ты оправдываешься, извиняешься, идёшь на поводу у своих прихотей и даже в этом не можешь быть твёрдым. Ты слабый человек, я не
Так, послушай: я, конечно, мог бы умолять тебя взять меня в ученики, бегать с тобой по пустыне, жрать кактусы и написать об этом одиннадцать книг, чтобы втюхивать их другим искателем силы на свою жопу, но у меня, увы, нет на это времени. Я еду в Америку, чтобы встретиться там с порноактрисой, в которую безбожно втюрился, так что теперь не вижу жизни без неё. Будь так любезен, ответь: можешь ты мне помочь или нет?
Мою эту реплику привожу здесь очень приблизительно, так как просто не помню дословно, что я тогда сказал, находясь, видимо, в том состоянии, в каком иные мамочки способны приподнять машину за бампер, если под неё угодило их чадо. Зато помню лицо длинноволосого господинаон как будто проглотил кость и теперь очень внимательно отслеживал её путь по ощущениям в пищеводе. А потом он достал из разных карманов своего пончо два каких-то гриба и протянул на ладонях.
В три часа ночи, заговорил он, подойдешь к стене, где-нибудь за городом, чтобы никого не было поблизости. Вот этот, он покачал ладонью с тонким вытянутым грибом на продолговатой ножке, съешь первым делом. Второй, он наоборот был более пухлый и сплюснутый, уже после того, как окажешься за стеной. Ни в коем случае не мешай их с алкоголем и, что бы ты не увидел, помни, что это просто объективация.
А что, в реальности я останусь перед стеной?
В реальности за стену перенесёт тебя сила.
V. Wonderwall
В три часа ночи я стоял у стены. Вокруг была каменистая, залитая лунной синевой земля. Кое-где её покрывали чёрные колючие кусты, похожие на морских ежей.
Оглядевшись и убедившись, что поблизости никого нет, я достал из кармана гриб на длинной ножке и, скрепившись, сунул в рот. Он ничем не пах, но на вкус был каким-то мятно-горьким, как зубная заморозка, прыснутая мимо десны. Я мелко разжевал гриб и с некоторым усилием проглотил. Прошла минута, две, пять. Ничего не происходило. А должно было? Чего я вообще ожидал, стоя ночью в пустыне, поедая грибы и смотря на пограничную стену? Что она уменьшится под моим взглядом?.. Но она вдруг и вправду стала уменьшаться. Вернее, это я стал разбухать и расти, как монтажная пена. Не в силах больше смотреть на удаляющуюся землю под ногами я воздел голову к небу, к которому я стремительно возносился. Наконец рост прекратился, и я посмотрел вниз. Двойная стена с песочным зазором походила теперь на маленький бордюр, через который можно было без труда перешагнуть. Но я стоял неподвижно, боясь, что сорвусь в пропасть, шевельни я хоть пальцем. Однако, чуть двинув ногой вперёд и убедившись, что это гигантское тело принадлежит мне, я сделал шаг и оказался по ту сторону стены. Настало время есть второй гриб. Но я догадывался, какой он произведёт на меня эффект, поэтому решил ещё попользоваться своими габаритами и пошёл вперёд, туда, где мерцали огни большого города. Однако вскоре внутри я почувствовал какое-то давление. Если я и был хозяином гигантского тела, то ненадолго. Нутро моё словно бы сдувалось, и обрамляющий его плотский доспех стал ему не по размеру. Из последних сил я достал из кармана второй гриб (сейчас, наверное, бывший размером с дерево) и, кое-как ловя его зубами, съел. Когда и тело, наконец, начало уменьшаться, я всё ещё двигался вперёд, надеясь вырвать себе ещё пару сотен метров, так что движение это напоминало приземление самолёта. А потом образовавшаяся из-за промедления пустота схлопнулась, и я рухнул на землю.
VI. Highway to LA
Проснулся я от палящего, заползающего под веки солнца. Встал с раскалённой земли и огляделся. Среди бескрайнего оранжево-жёлтого простора зыбилась аспидного цвета дорога, а совсем рядом (кажется, его тень только и спасла меня от ожогов) стоял зелёный указатель с надписью «San Diego». Впереди виднелся город.
Я прошёл пару километров пешком, после чего свернул на объездную дорогутаковой она была, судя по оживлённому движению грузовиков на ней, и, продолжая медленно идти, вытянул руку с поднятым вверх большим пальцем, как здесь, кажется, ловят машину автостоперы. До Лос-Анджелеса отсюда было километров двести, а денег у меня почти не осталось, так что вся надежда была на милосердных попутчиков. Одна за другой проносились машины, обдавая меня пылью и выхлопами, но я, прикрыв рот футболкой, всё продолжал налавливать удачу, и в один момент на обочину съехала фура, судя по наклейке, вёзшая мороженные полуфабрикаты. Опустилось окно, я прокричал в него «Los Angeles!», после чего дверь открылась и я, шагнув на ступеньку, поднялся в салон.
На водителя я старался не смотреть, а вот он, за ненадобностью почти не трогая баранку, беспардонно меня разглядывал. А потом вдруг протянул мне руку и сказал:
Витя.
Теперь я уже тоже обратился взглядом к своему благодетелю. Полноватый, возрастной, почти лысый, он чем-то походил на Будду с сувенирных статуэтоквозможно, какой-то медвежьей мягкостью всех его черт, от которой даже синяя клетчатая рубашка на нём походила на тунику.
Женя, представился я в ответ. Мы пожали руки.
И зачем в Лос-Анджелес едешь?
А да к подруге в гости. А как вы поняли, что я
Да на роже написано, хе-хе Это как в анекдоте, знаешь: сидят в купе русский и англичанин; русский не хочет себя выдавать, колбасу не достаёт, ложку из кружки вынул после того, как сахар размешал. А англичанин к нему всё равно по-русски обращается. Ну, русский спрашивает, как он узнал. А англичанин ему: «А вы глаз по привычке щурите, когда чай пьёте».