Я даже не знаю вашего имени.
Меня зовут
Бен Стивенс, провозгласила медсестра, сверившись со списком и оглядывая собравшихся пациентов, как аукционер, ожидающий, чтобы кто-то предложил первую цену.
Мужчина встал, улыбнулся и посмотрел на меня.
Как сказала она, спокойно подтвердил он, прежде чем переключиться на ожидавшую медсестру. Здесь.
Он сделал шаг вперед, и я увидела, как краткая гримаса боли исказила его лицо, прежде чем он стер ее другой быстрой, адресованной мне улыбкой.
Я Софи. Софи Уинтер, сказала я, мгновение помедлив, прежде чем неловко протянуть ему руку.
Он взял ее, но вместо того, чтобы тряхнуть привычным рукопожатием, тепло сжал мою ладонь, и это должно было показаться неправильным и чересчур интимным, но странным образом таковым не показалось.
Я знаю, мягко произнес он, отпустил мою руку и скованно зашагал к медсестре.
Сначала я не поняла, что он меня ждал. Я посчитала совпадением, что первый, кого я увидела, когда наконец вышла из процедурного кабинета с жесткой белой повязкой на руке, был он.
Ну, как ваши успехи? спросил Бен, отходя от стены.
Я скорчила рожицу и пожала плечами.
Да вроде нормально. Мне нужно будет прийти в ожоговое отделение я посмотрела в направление на прием, которое держала в руке, во вторник.
Он показал такое же направление.
Аналогично.
Я прикусила губу, в очередной раз обуреваемая чувством вины.
Мне так жаль, что вы пострадали, спасая меня. Знаете, этой ночью вы были настоящим героем. Вам должны дать медаль, награду или что-то такое.
На его лице промелькнуло странное выражение, и я поняла, что он не из тех людей, кто хочет или нуждается в признании подобного рода.
Любой на моем месте поступил бы так же, отмел он мои слова. Абсолютно любой.
Мне не захотелось его смущать, поэтому я больше ничего не сказала. Мгновение мы с легкой неловкостью смотрели друг на друга, и я чувствовала, что наше краткое и необычное знакомство подходит к естественному концу, и недоумевала, почему это кажется неправильным, словно незавершенное дело.
Послушайте, я собираюсь вызвать такси, чтобы доехать до своей машины. За вами кто-нибудь приедет или, хотите, я подвезу вас куда-нибудь? Куда вы теперь?
Я тупо посмотрела на него, потомна настенные часы. Было почти три часа ночи. У меня не было ни одежды, ни денег на такси, и некуда было ехать, но мне до странности не хотелось признаваться во всем этом моему героическому и обаятельному незнакомцу.
Я я, вероятно, позвоню своим хорошим друзьямнаверное, они смогут за мной приехать.
Его телефон так стремительно и плавно переместился из заднего кармана в мою ладонь, что этот парень вполне мог быть практикующим фокусникомили вором-карманником. Обычно я хорошо угадывала профессии людей, но этот человек ничем себя не выдал. Он представлялся мне в костюме и при галстуке во главе заседания совета директоров или работающим на открытом воздухев ботинках и джинсах, с обветренным лицом. Мне требовалось больше подсказок, чем речь образованного человека и мускулистое тело.
Можете позвонить ему или ей.
В его голосе прозвучал вопрос, но я почувствовала, что отвечать на него не нужно.
Спасибо, пробормотала я, направляясь к маленькому ряду пустых стульев, чтобы позвонить.
Я подождала, пока он отвернется к торговым автоматам и примется нажимать кнопки, прежде чем включить его телефон. Был только один человек, помимо моих родителей, кого я могла бы потревожить в такой час. Телефон был той же модели, что и мой, и я уверенно нажала на иконку на экране. Я занесла указательный палец, но не успела еще коснуться клавиатуры, как поняла, что ничего не выйдет. Закрыв глаза, я сосредоточилась, как медиум на спиритическом сеансе. Я знала номер Джулии, знала лучше своего собственного. Много лет она его не меняла, а я разговаривала с ней практически каждый день. Эти одиннадцать цифр должны были так глубоко отпечататься в моей мышечной памяти, что я могла бы набрать их не думая. Возможно, дело в этом: я слишком сильно напрягаю память, поэтому я решила просто наблюдать, как мои пальцы нажимают на клавиши. Первые два неверных номера не принесли ничего, кроме ворчания и бессвязного бормотания на том конце, прежде чем эти люди, будем надеяться, тут же снова уснули. Третий абонент оказался ужасным грубияном. Я объяснила бы ему свою ситуацию, если б он дал мне хоть малейший шанс, но вставить в поток бранных слов объяснение было невозможно.
Бен ужаснулся, когда подошел ко мне с двумя пластиковыми чашками и застал снова тихо плачущей и вертевшей в руках его телефон, будто я училась жонглировать, только совсем медленно.
Ваш друг отказал?
Его глаза готовы были вспыхнуть огнем негодования.
Нет. Дело не в этом. Просто Он сел напротив меня и наклонился ко мне со своего пластмассового стула, тем самым пытаясь подбодрить меня. Просто я не могу вспомнить ее номер. Не помню. Совершенно не помню. Я его знаю, очень хорошо, как свое имя. Но когда я пытаюсь мысленно его представить, такое впечатление, что он выпал из моей памяти в черную дыру.
Это всего лишь отсроченный шок, глубокомысленно заметил Бен и забрал у меня телефон, пока я его не выронила. Не спешите, подумайте о чем-нибудь другом, и он к вам вернется.
Я хотела ему верить, и не только потому, что мне больше некуда было поехать в ту ночь, но уверенности почему-то не возникло.
Вот, возьмите, предложил Бен, подавая мне одну из чашек, которые он поставил на стол. Это, может, чай, а может, кофе или, возможно, какой-то странный новый гибрид, извинился он, передавая мне напиток. Он был горячим и куда более сладким, чем я обычно пью, но, вероятно, Бен сделал это намеренно.
А ваша родня? Вы можете позвонить родителям? спросил он.
Я осторожно проглотила глоток кофе, прежде чем ответить. Я находилась в том возрасте, когда в семье уже могло и не быть одного родителя. Мне стало интересно, не показалась ли я ему моложе своих лет.
Они уехали отдыхать и только впадут в панику от известия о случившемся. Я услышала озабоченность в своем голосе, и, думаю, он тоже ее услышал. Мой отец болел о таких происшествиях надо сообщать, только когда все позади.
Ясно.
Мы посидели в молчании, прихлебывая бурду из автомата. Отделение «Скорой помощи» медленно опустело, и теперь, кроме изредка проходившей медсестры или санитара, мы были совершенно одни.
Значит, вы давно жили в той квартире?
Нет. Мы с Фредом переехали туда пару месяцев назад.
С Фредом? Я думал, вы одна в квартире. Ему удалось благополучно выбраться?
Неподдельная мука исказила мое лицо, и я впилась ногтями в ладони так сильно, что на коже отпечатались крохотные полумесяцы. Я была полна решимости больше перед ним не плакать.
Я выбросила его в окно, тихо и сдавленно проговорила я. На лице Бена отразился настоящий ужас, пока я не добавила: Фредмой кот.
Я внимательно смотрела на Бена, готовая переменить свое мнение о нем в зависимости от того, что он сделает или скажет дальше.
В таком случае, я уверен, вы спасли ему жизнь, сказал Бен, выбив десять из десяти за свой ответ. Коты невероятно прыгучи. Если уж вы совершили этот прыжок, уверен, он тоже его совершил.
Надеюсь на это, отозвалась я, наклонив голову, чтобы остатками волос заслонить лицо от его взгляда.
Подозреваю, Бен пытался воздействовать на мое подсознание, когда неожиданно сунул мне в руку телефон.
Ну что, попробуете еще раз номер вашей подруги?
По прошествии десяти крайне разочаровывающих минут я поняла, что вынуждена признать поражение, номер Джулии по-прежнему таинственным образом был для меня потерян.
Послушайте, это смешно, сказала я, возвращая наконец телефон его законному владельцу. Я просто сижу и угадываю произвольный набор цифр. Поезжайте за своей машиной и возвращайтесь домой, вам совсем не обязательно ждать здесь со мной.
Мне неловко вот так вас здесь оставить, возразил Бен.
Ну, вы должны. Этой ночью вы сделали доброе дело, но это не значит, что вы должны продолжать за мной присматривать.
Он очень долго на меня смотрел, потом произнес:
А что, если должен?
Я вдруг поежилась, хотя в больнице было тепло.
Честно, со мной все будет хорошо. Уверена, вы правы, и номер Джулии в итоге вспомнится. Я посмотрела на часы. И через четыре часа уже будет утро. Я возьму такси, когда наступит более подходящее время появиться на пороге их дома в одной пижаме.
Мне понравилось, как он улыбнулся. Улыбка возникла быстро, словно уголки его губ от природы загибались кверху. У него был рот, созданный для улыбок.
Для этого подходит любое время, пошутил он, а затем на его лице отразилось подлинное удовольствие от моей реакции. Он встал, достал из кармана бумажник и ручку и начал что-то писать на старой квитанции. Подал ее мне: Это мой номер. Я хочу, чтобы вы пообещали позвонить мне, если я могу что-то для вас сделать или вам что-то понадобится ночлег, плечо, на котором можно поплакать, человек, чтобы ловил вас, когда вы прыгаете из высоких зданий что угодно.
Он умолк. Я развернула квитанцию и увидела внутри аккуратно сложенную двадцатифунтовую банкноту. Этот человек обладал незаурядной ловкостью рук.
Что это?
Деньги на такси.
Я не могу взять их у вас.
Это не вам, это водителю такси, возразил он.
Все равно я не могу их взять. Как я их вам верну?
На этот счет не волнуйтесь, начал он, а потом, видя смущение на моем лице, быстро подправил ответ. Отдайте их на благотворительность, сказал он. На любую, какая вам нравится.
Хороший выход, и как бы сильно я ни противилась, приходилось быть реалисткой. Деньги на проезд мне понадобятся.
Я встала, уверенная, что мы видимся в последний раз. Такое завершение казалось уместным. Я протянула было руку для рукопожатия, но в какой-то момент моя рука дрогнула и опустилась. Я бросилась вперед и порывисто, крепко обняла Бена. Почувствовала, как после легкого колебания его руки сомкнулись вокруг меня, обняли. Было бы очень легко стоять там, чувствуя себя в безопасности и под защитой, но мы действительно добрались до последней страницы нашей истории. Я освободилась из его объятий и посмотрела в глаза уникального цвета.
Спасибо, Бен. Спасибо за все.
Берегите себя, Софи Уинтер, сказал он, запомнив мое полное имя.
Развернулся на пятках и исчез за автоматическими дверями в темноте ночи.
Ты уверена, милая, что хочешь здесь высадиться? спросил водитель такси, подъехав к моему бывшему дому, насколько позволяли ограждающие его барьеры.
Я посмотрела в окно машины на разрушившееся здание. Хотя пламя потушили несколько часов назад, в оранжевом свете уличных фонарей видно было, что части конструкции все еще тлеют. Серые струйки дыма поднимались вверх, будто пар из ноздрей спящего дракона. Из-за этого здание казалось мрачным и опасным, словно ему нельзя было доверять. Возможно, именно это ощущали и мужчины, сидевшие в двух полицейских автомобилях и небольшой пожарной машине, припаркованных у обочины.
Да. Это то место, подтвердила я, мой голос прозвучал глухо.
Я посмотрела на почерневшие стены своей спальни и разбитое окно, через которое выпрыгнула.
Ужасный пожар, заметил водитель, обозревая разрушения, пока я устало выбиралась из такси и вытаскивала двадцатифунтовую бумажку Бена.
Водитель посмотрел на меня, дрожавшую на тротуаре, как будто впервые увидел с тех пор, как я села на заднее сиденье его машины у больницы. Его взгляд вобрал запачканную сажей пижаму, забинтованную руку и толстое одеяло, в которое я куталась, как в накидку.
Это был твой дом, да? спросил он, кивая в сторону угловой квартиры. Я печально кивнула и протянула в окошко банкноту. Убери свои деньги, милая, мягко проговорил он.
Его лицо расплылось, когда вдруг из глаз у меня потекли крупные, полновесные соленые слезы, я напрасно их смаргивала. Из рации водителя прозвучала сквозь потрескивание какая-то бессмыслица, видимо, сообщение о следующем вызове. Он секунду колебался, потом выключил рацию.
Полезай-ка назад, и я отвезу тебя куда-нибудь в другое место, а? Похоже, здесь ты уже ничем не поможешь.
Неожиданная доброта, особенно со стороны совершенно незнакомого человека, способна сразить наповал. Это касается запеканок и пирогов, оставленных соседями у тебя на крыльце. Это происходит, когда кто-то вымыл твой автомобиль или подстриг твой газон, а ты понятия не имеешь, кто это был. Это букет цветов с запиской от неизвестных тебе людей, прислоненный к бордюру тротуара.
Это, правда, очень любезно с вашей стороны, но со мной все будет в порядке, заверила я водителя и испытала облегчение, когда после довольно продолжительной внутренней борьбы он, сдаваясь, слегка пожал плечами и уехал.
Когда я поспешно села в такси на больничном дворе, было, пожалуй, все еще рано ехать домой к Джулии. Я торопилась покинуть отделение «Скорой помощи», не имея никакого плана, кроме потребности убраться оттуда. Разумностью мои действия не отличались, не наблюдалось и ясности в мыслях, и это было совсем не похоже на женщину, которая обычно планирует все в мельчайших деталях.
Я слегка прикорнула на неудобных стульях в комнате ожидания, а потом раздался вызов, объявивший о прибывающих машинах «Скорой помощи». Внезапно тихое отделение начало оживать вокруг меня. Из кабинок лифтов стали выходить врачи, широко зевая и протирая глаза. Количество медсестер вдруг увеличилось, и воздух вокруг меня сгустился в тревожном ожидании.
Серьезная авария на шоссе, ответила одна из сестер на мой вопрос, что случилось. Мы еще точно не знаем, сколько машин и пассажиров пострадало.
Я никак не собиралась покидать надежное убежище больницы до утра, но когда врачи и сестры начали выстраиваться у дверей, ожидая прибытия первых пострадавших, я проскользнула мимо них в ночь, и никто даже не остановил меня вопросом, куда я направляюсь. Торопливо идя по щебенке к такси, я оглянулась на собравшихся медиков. Они походили на актеров, ожидавших своего выхода, и у меня не было никакого желания по-прежнему находиться там, когда кто-то крикнет: Мотор! Когда же водитель такси спросил: «Куда ехать?», я автоматически дала ему адрес своей квартиры, как будто забыв, что она сгорела дотла несколько часов назад.
Сейчас я никак не могу об этом забыть, думала я, осторожно идя к ограждению в совершенно неподходящих домашних тапках. В первой полицейской машине болтали двое офицеров, но, заметив меня, сидевший на пассажирском сиденье вышел.
Могу я помочь, мисс?
Я посмотрела на невероятно молодого полицейского и внезапно почувствовала себя старой и глупой и поняла, что слова, которые сейчас слетят с моего языка, только подтвердят это.
Я подумала, вы случайно не видели здесь кота? Он маленький, серый, задние лапы и хвост у него белые.
Молодой полицейский посмотрел на меня с сочувствием, но, странно, без всякого удивления.
К сожалению, не видел. Как я уже сказал тому джентльмену, он скорее всего не вернется, пока здесь все не утихнет или пока он не проголодается.
Джентльмену? Какому джентльмену?
Парню с повязкой на руке. Он посмотрел на мое запястье, а потом снована мое встревоженное лицо. У него точно такая же. Я понимаю, вы оба переживаете за своего кота, но я уверен, что он где-то в безопасности. Вам обоим, пожалуй, не стоит бродить здесь на холоде, особенно, знаете, после всего, что вы пережили этой ночью.
Бена я нашла очень быстро. Как только я отошла от обгорелого остова здания, меня окутала тишина улиц, в которой звуки легко разносились в свежем ночном воздухе. Нетрудно было услышать его прорезавший темноту крик.
Сюда, кис-кис-кис. Сюда, кис-кис-кис.
Я пошла на звук его голоса по небольшому газону, насквозь промочила свои пушистые тапочки и обнаружила Бена в тускло освещенном переулке.
Сюда, кис-кис-кис.
Никто так кота не зовет, объявила я, подходя к Бену со спины.
Господи! воскликнул он, разворачиваясь ко мне так внезапно, что едва не потерял равновесие. Нельзя так подкрадываться к людям в темноте!
Простите, извинилась я.
А что вы, кстати, здесь делаете? Вы же должны были остаться в больнице.
А вы должны были вернуться домой, парировала я.
Непринужденность ответа слегка подпортило постукивание зубов.