И для Общины мало что отличалось. Они жили той же самой дикой жизнью. Конечно, они всегда могли перехитрить животных. Или почти всегда. Стремление выжить сильно. Даже самое неразумное из существ может действовать по-умному, если от этого зависит, увидит ли оно еще одно утро под прохладными лучами солнца в штате Дебри, в последних дебрях, которые оставались дикими на тот момент.
Разумеется, теперь их больше нет. Но не будем пока об этом.
Часть IIIБольшой переход
Этот переход они стали называть Большим, потому что идти пришлось целый сезон и еще часть следующего, прежде чем удалось приблизиться к предгорьям самой первой из трех горных цепей, которые предстояло пересечь.
Во время Большого перехода они шагали по совершенно новым ландшафтам. Оказывались на лугах, пахнущих мускатным орехом после дождя. В долинах со стадами трубящих вапити и звуками утраченного мира. Дикими аналогами неотвязного, тоскливого свиста со стороны Нефтеперегонок заводов за чертой Города. Попадали в окружение странно низких гор, где неровно выветренные пики соседствовали с пологими, мягко очерченными красноверхими холмами. Издалека некоторые из этих холмов напоминали многоярусные свадебные торты. Вблизи же оказывались всего лишь некогда прочными, а теперь рассыпающимися возвышениями. В траве, полосами растущей между ними, там и сям виднелись можжевельник и сосны.
По ночам звезды мерцали, сблизившись так тесно, что облако их света окутывало небо целиком. И смотрелось гораздо утешительнее, чем скупой охват Млечного Пути.
Они пересекали новые полынные моря, где единственным событием был дождь. В чем тут дело во времени года или в климате, они не знали. Мокрая полынь пахла лучше, чем когда бы то ни было. Даже лучше, чем прокаленная солнцем. Пахла чистотой, мылом и делала воздух вязким. Вспугнутые олени мчались прочь, прочь, прочь, потом останавливались и оглядывались. А увидев, как они стоят неподвижно, олени вновь срывались с места прочь, прочь, прочь. Горизонт был недосягаем.
Они набрели на настоящую пустыню, или так им показалось. С мягкими засоленными песками, где они сбились с пути, когда солнце встало над головой, изменив светом текстуру поверхности земли. С пересохшими глинистыми ложами озер, плайями и характерным узором темных трещин. Раскаленный горизонт плыл перед их глазами, точно река из золота.
Целыми днями они брели среди растительности высотой по колено, вдоль соленых озер иссохших, белых, подернутых коркой и потрескавшихся, вверх по длинным пологим склонам, затем вниз, и вид всюду был один и тот же: очередное пространство, занятое вперемешку бурой и зеленой полынью, белесой травой с метелками, каждое растение само по себе, обвившее само себя и только себя. Можно было пройти между кустами, не задев ни один из них. Сиротливый это был ландшафт.
Порой попадалось дерево чахлое, но приметное, и Беа думала: «Бедолага».
Склоны, по которым они брели, выглядели так, будто великан приподнял землю за переднюю кромку. Пласты земли полого возвышались и заканчивались обрывами. Достигнув верхнего края каждого из них, кочевники съезжали по откосу на дно очередной долины, которая казалась плоской, как лист бумаги. Лишь ощутив напряжение в икрах, они понимали, что вновь взбираются в гору.
Порой откосы оказывались настолько высокими, что приходилось спускаться, съезжать или скатываться на целые этажи каменистой почвы вниз, а иногда не превышали нескольких сотен футов, но людям казалось, что при каждом таком спуске они теряют только что набранную высоту. Рельеф с нулевой суммой. Но каждая следующая ночь на этом пути высоко над уровнем моря становилась холоднее предыдущей, и они понимали, что мало-помалу поднимаются к новым горам.
Шагали они в основном молча, настороженные неопределенностью пункта своего назначения и непривычностью земель, которые вели к нему. С каждым новым склоном, оставшимся позади, они видели все меньше и меньше растительности, и Беа не то чтобы ощущала, что ландшафт меняется, а, скорее, не могла отделаться от чувства, что он просто исчезает из-под ее ног и что вскоре под ними не останется ничего, почти ничего. Полынь и травы редели, пески становились все более рыхлыми, смещались под порывами ветра. С верхней точки каждого подъема казалось, что все дно долины шевелится, полное призрачных змей, скользящих между растениями. В необозримости этой земли их ненадежные глаза замечали скорее движение, чем присутствующую рядом с ним неподвижность. По ночам, когда они устраивали привал, им плохо спалось под пронизанным светом, деятельным небом.
* * *
В конце одного длинного дня с постепенным подъемом в гору они достигли вершины и увидели с нее очередную долину. Заметили далеко справа шлейф повисшей в воздухе пыли. А в голове пылевого облака лошадей, может, с дюжину, стремительно и дружно скачущих через долину.
Наверняка к воде, сказал Глен.
Подождем здесь и посмотрим, остановятся или нет, отозвался Карл. Вода нам всегда нужна, а тащиться ради нее семь дней не в ту сторону не очень.
Они сели. Одни болтали свисающими с обрыва ногами, другие разлеглись в полыни. Сверху плаксиво покрикивал ястреб: «Прочь, прочь». Карл и Глен стояли, прикрывая глаза сложенными козырьком ладонями, и следили за скачкой лошадей.
И когда те были уже на самом краю поля видимости, пыль остановилась, облако осело. Карл поднес к глазу зрительную трубу и заглянул в треснувший окуляр.
Зеленое, сказал он, целясь в точку на горизонте, где тени казались чуть темнее, чем вокруг. Не очень далеко. И он передал трубу Глену.
Спустившись в долину, они направились по следу лошадей и день спустя вышли к небольшому болотцу вокруг пульсирующего родника. Беа ужасно хотелось услышать ржание, увидеть, как кони задирают друг друга, или даже удостоиться высокомерного взгляда, каким умеют смотреть лишь лошади, но тех уже и след простыл. Там, где они стояли, чахлая травянистая поросль была примята или затоптана. На земле остались отпечатки диких копыт.
Берите воду из самого родника, предупредила Вэл. Тупые кони здесь все засрали, она скривилась.
Беа видела конский помет только один раз, на сухой земле далеко от воды. Она смотрела, с какой злостью, будто это в самом деле дерьмо, Вэл распинывает комья земли.
Взяв Агнес за руку, Беа повела ее в обход маленького, но живучего болотца. Они переступали через тонкие струйки, которые стремились куда-то к новым далям, но высыхали раньше, чем добирались туда. Из-под их ног выскочила лягушка, обе от неожиданности засмеялись.
Лягушка! крикнула остальным Беа, но никто не услышал. Лягушка поскакала прочь, поднимая брызги и кваканьем призывая сородичей, и вскоре затерялась в болотце, зеленом по краям и голубом от неба, отразившегося в самой сердцевине.
Откуда оно взялось? спросила Агнес.
Беа окинула взглядом травянистые кочки и полынь, буйные и неприветливые.
По-моему, оно было здесь всегда, сказала она.
Община бродила по щиколотку в вязкой грязи, мутила воду, передавала из рук в руки личные фляжки, мехи, несколько больших пузырей и бутылок, из которых пили все вместе, и наполняла их водой из родника. Они пили, снова набирали воду, потом стали рвать водяной кресс, буйно разросшийся по берегам. От внезапной влажности все размякли, стали сонливыми и вскоре улеглись всего в нескольких сотнях шагов от воды.
Ночью Беа слышала парад живности. Семенящие шажки грызунов. Легкую поступь койота, негромкий шорох копыт антилопы по земле. Почти не сомневалась, что одна из антилоп наткнулась на их лагерь и шарахнулась от неожиданности. Слышала, как тихо плещется вода, до которой достают носы и языки. Она села и увидела силуэты и слабый блеск глаз вокруг воды, мерцающей в рассеянном свете ночи. Всходил месяц, отбрасывая на дно долины светящуюся дорожку. Яркую, как пламя, ленточку. Не верилось, что можно озарить сразу так много. Но все-таки она видела животных, идущих к воде, видела даже отметины у них на шкуре.
Потом она услышала за спиной отрывистый щелчок, что-то просвистело над ухом, и мгновение спустя антилопы с топотом помчались прочь и скрылись в тени. Обернувшись, она увидела, как сидящий Карл опускает охотничий лук.
Переведя взгляд на Беа, он спросил сонно и невнятно:
Это сон?
Ты чуть в меня не попал, прошипела она, с сомнением ощупывая ухо: а вдруг попал?
Карл протер глаза и вгляделся в темноту.
А тех зацепил?
Нет, конечно, огрызнулась она.
Да ладно тебе. Он стряхивал с себя сонливость. Ничего с тобой не сделалось.
Беа почувствовала, как в ее ногах завозилась Агнес. Она не спала. Вероятно, Агнес не спала все это время, потому что, казалось, она всегда бодрствует, бдит и наблюдает. Беа сильно толкнула ее ногой.
Даже звери спят, шпионка ты маленькая, прикрывая рот, сказала она.
Агнес притворилась мертвой. Беа снова улеглась и свернулась клубком, отодвигаясь от дочери и от Глена, который все проспал.
До нее долетел шепот Карла:
Пойду гляну, не зацепил ли кого.
Она услышала, как он удаляется к воде. Потом как посвистывает, возвращаясь.
Он зашуршал постелью, укладываясь.
Слышь, Беа, свистящим шепотом позвал он, нет, не зацепил. И, не дождавшись от нее ответа, снова зашипел: Ты слышала, что я?..
Заткнись.
Он хмыкнул, довольный, что разозлил ее.
В ногах заерзала Агнес, передвинулась так, чтобы хоть какой-нибудь частью тела касаться матери.
Беа закрыла глаза. Услышала гул насекомых, оживших с наступлением безопасной темноты. Навострила уши, надеясь различить шаги других животных, явившихся на водопой, но ничего не услышала. Сквозь опущенные веки светил месяц. Тень скользнула перед ее глазами, насекомые притихли, и она поняла, что это тень не от какого-нибудь заплутавшего облака, а от летучей мыши, охоту которой изобличил лунный свет. Ей представилось, как луна заключает некий пакт со всей потенциальной добычей равнины и вся эта добыча возносит благодарности и маленькие жертвы своей хранительнице-луне. Потом представилась и летучая мышь как она в одиноком полете проклинает луну, свет и благодарных тварей внизу, на земле, и дает обет отомстить им всем.
* * *
После многодневной ходьбы по все более голому ландшафту однажды на закате они достигли верхней точки склона. За долиной под ним раскинулась плайя обширное, белесо-иссохшее озерное ложе, простирающееся в обе стороны дальше, чем хватало взгляда. А его дальний берег окаймляла высокая горная гряда, припорошенная снегом. Гряда состояла из ряда похожих на луковицы сопок, явно более округлых, чем любые формы, какие только Беа видела на естественных ландшафтах. Находящиеся в тот момент в тени сами сопки были угольно-черными и, вероятно, при дневном свете тоже. Но тонкий слой снега лишил их очертания четкости, и Беа, разглядывая их, подумала, что они напоминают старые рисунки, на которых киты выгибают дугой спины, прежде чем нырнуть в глубины океана.
Должно быть, там он и есть, Пост, сказал Глен.
Но они не заметили ни зданий, ни других сооружений.
Утром увидим, как крыша блестит на солнце, и узнаем, объявил Хуан.
Давайте-ка разведем костер, поедим и спать. Тогда можно будет проснуться и закончить этот жуткий переход, предложила Вэл.
Они собрали весь сушняк, какой смогли обломанные и высохшие ветки полыни, прутики в коросте странного оранжевого лишайника, и добавили к нему растопку, которую старались носить с собой. От костра пахло лекарствами, он больше дымил, чем горел. На нем испекли желудевые лепешки и разогрели несколько ломтей копченой оленины, которые получились почти сочными.
Когда угасли остатки солнечного света, Карл созвал всех к костру. Сидя на корточках, он водил по земле веткой.
Может прийти время, когда нам понадобится разделиться.
С какой стати нам это понадобится? спросила Беа.
Я о том, чтобы прикинуть на всякий случай. По-моему, неплохо было бы продумать варианты. Карл бросил ветку в костер, но она перелетела через него и попала в доктора Гарольда, сидящего с другой стороны.
Тот ойкнул.
Извини, сказал Карл. Беа, есть возражения?
Как будто бы нет.
Вот и хорошо. Сейчас мы движемся группой, а надо разбиться на пары, как вначале.
А нельзя просто остаться в той же паре, как раньше? спросила Дебра.
У некоторых пары умерли, напомнил Хуан, пары которого уже не было в живых.
Еще меня беспокоит, что у разных людей разные роли и что не каждому из нас известно, как справляться своими силами.
Ну, мы же группа, отозвался Глен. Чем плохо, если мы думаем о себе как о группе?
Тем, что группой мы, возможно, останемся не навсегда, гнул свое Карл. А мы даже не знаем, как действовать самостоятельно, без помощи остальных. К примеру, всякое ядовитое растения, грибы, насекомые и так далее обычно определяют Дебра и доктор Гарольд.
Доктор Гарольд подал голос:
Карл, на самом деле я не
А если вы останетесь одни и будете голодать? А если найдется только одно растение то, которое вы никогда прежде не видели? Или вы наткнетесь на источник воды вам известно, как определить, что она чистая?
Никто не ответил. Не потому, что они не знали, а потому, что им не нравился тон Карла. Тон был ворчливый и укоризненный, а они вымотались и хотели спать.
Так как же проверить, пригодна вода из источника для питья или нет? подхватила Вэл высокомерно и раздраженно, пытаясь скрыть, что и сама она, вероятно, понятия не имела как.
Спросить у животных, сказала Агнес.
Послышались смешки взрослых.
Какая прелесть, умилилась Дебра.
Агнес нахмурилась.
Спросить у животных, повторила она, понизив голос, словно чтобы придать ему серьезность. Спросить: «Откуда вы пьете?» а потом идти туда, где они пьют. Хочу попробовать еду даю ее сначала животным. Они едят и я ем. Они не едят, и я тоже нет. Спросить: «Куда вы идете?» И в ответ они туда и пойдут.
Для начала неплохо, сказал ей Карл. Но это всего лишь общее правило, для жизни его не хватит.
Беа заметила, как насупилась Агнес от этой поправки.
Карл продолжал:
У нас с животными разные потребности и разные орудия. У нас есть огонь, так что мы можем есть больше. У нас есть противопоставленные большие пальцы, так что мы можем охотиться успешнее. У нас в кишечнике другие микробы, так что мы можем пить из большего количества рек.
Вообще-то, вмешался Глен, из-за наших микробов мы можем пить из меньшего количества рек.
Ну, я-то могу из большего, парировал Карл, а что не так с твоими микробами без понятия. В мерцающем свете костра казалось, будто он скалит зубы.
Агнес шмыгнула носом, будто плакала, и Беа поставила ее на ноги и вывела из круга. Глен пожал плечами, пока они проходили мимо.
Они уселись на их постель из шкур.
Ты расстроилась? спросила Беа у Агнес.
Нет, ответила та. Мне дым в нос попал.
«Причина настолько же, если не более вероятная, как и слезы на эмоциях», подумала Беа. Она отыскала у себя в сумке щетку и провела ею по волосам Агнес.
У тебя все спуталось. Надо бы нам расчесываться почаще.
Мне не нравится.
Понравится, если будем чаще. Большинству девочек нравится, когда их причесывают.
Волосы Агнес ложились волнами и бронзовели. Перья папоротника.
Карл правда может пить из многих рек? спросила Агнес.
Нет.
Почему же тогда сказал, что может?
Потому что иногда Карл говорит не то, что есть на самом деле.
Но даже когда Глен сказал, что он не прав, Карл сказал нет, прав.
Беа ответила:
Не слушай ни того ни другого. Она помолчала. То есть Глена все-таки надо слушаться, потому что он не чужой. И потому что он умный.
А Карл нет? спросила Агнес, сама простота.
М-м замялась Беа.
По-моему, они оба не правы.
М-да? Беа улыбнулась в темноте.
Да. Животные всегда правы, и, когда я делаю, как они, ничего плохого не бывает.
В следующий раз, когда мы захотим есть, пить или заблудимся, я буду делать так же, как ты.
Ладно. Агнес выпрямилась. И, кажется, загордилась.
Надо бы нам подрезать тебе волосы.
Нет, отказалась Агнес.
Ну, короткие волосы ведь не так путаются. И надо что-то сделать с этими колтунами. Беа покрепче взялась за волосы Агнес у корней и попыталась разодрать их щеткой до концов. Если сомневаешься, слушай Глена, продолжала она. Разница в том, что Глен любит тебя, а Карл нет.