Я могла бы добавить пару строк о себе самой, и они бы неплохо вписались в историю болезни, которую ведет Йуар:
«Интересуется окружающим миром = хорошо. Пытается работать = признак выздоровления». А среди негативных симптомов разместится дерзкая попытка найти автора письма в редакцию. Черта, явно присущая мании величия. Очевидно, тревожный знак. Непродуманное, импульсивное действие.
У вас с мужем не было детей? осторожно спрашиваю я. Это всегда чувствительный вопрос.
Нет, не сложилось. Некоторое время мы пытались, но так и не вышло. Старались сосредоточить внимание на другом. Нельзя получить от жизни все. Вокруг меня всегда были дети другихдрузей и постояльцев. Вероника плотно сжимает губы.
Что, с вашей точки зрения, главное для сохранения любви? спрашиваю я. Можете ли вы дать совет?
Что вы имеете в виду?
Ну, ходили ли вы вместе в рестораны, или как-то по-другому проводили свободное время? Пытаюсь изобразить доверительную улыбку. Раньше у меня это хорошо получалось.
В рестораны? Нет, у нас же всегда была дома еда. Иногда мы гуляли вечерами. Вокруг квартала. Или до железнодорожной станции, чтобы отправить письма. Корреспонденцию из почтового ящика поздно забирали.
«Вечерние прогулки», записываю я. Разговор начинает напоминать пародию. Пот течет с меня ручьем, уже проступили пятна на платье. Вероника проводит рукой по лбу.
Вы не нальете мне стакан воды из-под крана? Ужасно жарко.
Конечно.
Поднявшись, плетусь в ванную комнату, вход в нее открывается из прихожей. Пол покрыт розовым пластиковым ковриком, а стенывлагостойкими обоями в тон. Я всегда немного опасалась ванных комнат пожилых людей. Там обычно стоит странный запах, и я боюсь заметить выпавшие зубы или еще какое-нибудь напоминание о бренности жизни. Но в этой ванной пахнет хорошо, чем-то мятным. Наливая воду, рассматриваю крошечный ароматический пакетик с лавандой, висящий на вешалке для полотенец вместе с деревянной расческой на шнурке. Внезапно вспоминаю ванную комнату своей бабушкизавернутые в фольгу ароматические таблетки для ванной с запахом апельсина и большие склянки с дезинфицирующим средством. Все это, кажется, уже принадлежит другой эпохе, а это означает, что я и сама начинаю стареть. Склонившись над раковиной, споласкиваю лицо холодной водой, чтобы взбодриться. Когда я возвращаюсь в комнату, Вероника сидит неподвижно с закрытыми глазами, положив руки на колени. Откашлявшись, протягиваю ей стакан воды, но она не трогается с места. Меня охватывает кратковременная паника. А что, если она умерла посередине интервью? Случился еще один удар. Только этого не хватало.
Вероника? Я легонько трогаю ее за плечо, и она вздрагивает.
Что случилось? Она смотрит на меня, ничего не понимая спросонья.
Просто вы слегка задремали. Мы беседовали, я брала у вас интервью.
Да, я помню. Она недовольно тянется к стакану, отпивает пару глотков и отставляет стакан в сторону. Он все еще снится мне по ночам, я не знаю почему. Может быть, из-за жары. В то лето тоже было очень жарко. И еще нам надоедали пчелы, они были везде. В этом году я не видела ни одной пчелы. Вообще никаких насекомых. Цветы не успевают носа из канавы показать, как коммунальщики их скашивают. Им невдомек, что цветы должны дать семена, а иначе они не будут размножаться. А если насекомым негде питаться, как им выжить? Вы лучше бы об этом написали!
Вероника смотрит на меня с возмущением.
Согласна, это важная тема, замечаю я.
Просто народ не о том думает, вот в чем проблема.
Она сердито мотает головой.
Что вам снится? интересуюсь я. Вы сказали, вам снится он.
Странные вещи застревают в человеческой памяти. Я могла подолгу смотреть на его руки и думать: «Господи, как они красивы». А когда мы лежали на берегу, ему могло взбрести в голову засыпать мои ноги песком. Очень важно, какие у мужчины руки. Они о многом могут рассказать.
Я начинаю благодарно записывать. Побольше подобных цитат, и к вечеру статья будет готова.
Некоторые полагают, будто влюбляешься, когда замечаешь в человеке то, чего нет в тебе, а другие говорят, что способны полюбить только себе подобных. Я думаю, верно третье. Родство душ. Этого не постичь умом, здесь затронуты душа и тело. И сама себе как будто уже не принадлежишь. Все происходит на уровне химии. Или музыки. Уж что-что, а вкус к музыке у него был. Он возил с собой патефон и пластинки.
Когда вы вместе путешествовали?
Когда он путешествовал, да. Я говорила, что он однажды нарисовал меня?
Нет.
Хотите посмотреть?
С удовольствием.
С трудом поднявшись, Вероника подходит к темному бюро. Из верхнего ящика она достает папку из картона под мрамор, снимает с уголка пожелтевшую резинку и медленно раскрывает.
Я не хочу выставлять ее, потому что краски блекнут от солнечных лучей. Это акварель, понимаете? Я считаю, ее лучше хранить в ящике.
Вероника осторожно протягивает мне рисунок. На нем изображена девушка, сидящая на подоконнике. Лицо повернуто в полупрофиль, и ладонь затеняет глаза, будто она пытается рассмотреть что-то за окном. На ней синее платье с вырезом каре и широкой юбкой в складку. Свет в рисунке дышит летней жарой.
Как красиво, восхищаюсь я. Он много времени посвящал рисованию?
Ну конечно. Он же был художником. Вероника смотрит на меня с удивлением.
Я думала, он работал в отеле?
Кто?
Ваш супруг, Уно.
Зачем вы вмешиваете сюда Уно? Вероника озадаченно морщит лоб.
Я думала, вы о нем говорите, отвечаю я. А о ком вы тогда говорите?
О Бу, естественно. Вероника забирает у меня рисунок, кладет его обратно в папку и резким движением закрывает бюро. Два красных пятна вспыхивают на ее щеках.
Просто я думала беспомощно лепечу я. А кто этоБу?
Бу Бикс. Он был студентом Художественной школы «Валанд» в Гётеборге и жил у нас летом в пансионате. Стипендию выиграл. С этими словами Вероника возвращается к столу.
Это о нем вы писали в журнал? уточняю я. Предмет вашей девичьей любви?
Она кивает в ответ.
Вы упомянули, что расстались с ним при драматичных обстоятельствах, говорю я. Могу ли я спросить вас, что это были за обстоятельства?
Я знаю, что это совершенно не касается статьи, но просто не могу удержаться, чтобы не спросить.
Несколько секунд Вероника молча смотрит на меня.
Мы бежали вместе.
Бежали? Но куда?
Она наклоняется вперед, чтобы спросить:
Значит, в каком издании вы работаете, напомните мне, пожалуйста?
В журнале «Женщина». Яжурналист.
Я в курсе, меня интересовало только издание, для которого вы пишете. И статья будет обо мне?
О вас и Уно. О том, как сохранить любовь на протяжении шести десятилетий.
То есть Бу тут ни при чем?
Нет, признаю я.
Так, может, будем придерживаться обозначенной темы? Вероника отклоняется назад и начинает постукивать пальцами по столу. Вам придется извинить меня, но я очень плохо спала этой ночью. Признаюсь, мне нужно прилечь отдохнуть. Я плохо переношу жару. Вы не могли бы прийти завтра утром?
Да, конечно, разочарованно откликаюсь я. Во сколько вам будет удобно?
Приходите к одиннадцати, к этому времени я уже успею спокойно позавтракать. Я же жаворонок.
Меня тоже в одиннадцать устроит, отвечаю я.
Выход сами найдете?
Киваю в ответ, убирая в сумку блокнот.
1955
Франси была необычной девушкойее отличало высокое мнение о себе. Но это еще не все. Веронике никогда не встречались девушки, столь же твердо уверенные в своих навыках и способностях. Конечно, Франси пятью годами старшеей уже двадцать два, но казалось, их разделяет целая жизнь. В двадцать два года человек уже совсем не тот, что в семнадцать.
Обычно девушки сближаются на почве обсуждения своих неудач и самокритики. Всегда можно было заслужить симпатию, жалуясь на свой дряблый живот, толстые бедра, прыщавую кожу, слишком маленькую или, напротив, слишком большую грудь, кривые зубы, широкую или тонкую кость, странно выросший ноготь.
Дальшебольше. Переругиваться можно было до бесконечности: «Да ты вовсе не толстая! Да нет же, конечно, толстая! У тебя волосы намного красивее моих. Вот бы мне такой рот, как у тебя. А мне бытвою фигуру». Веронике все это наскучило. Если не обсуждали внешность, то говорили о мальчиках. Кто в кого влюблен? Кто что сказал? И что он на самом деле имел в виду? Мальчиков нужно было понимать и заботиться о них. А ещедержать их на расстоянии. В мучительном ожидании. И лишних надежд вселять нельзя. Решить такое уравнение было невозможно.
Девушки редко находили общий язык за пределами этих двух тем. Может быть, потому Веронику и восхищала Франси, которая, забыв о себе, могла с энтузиазмом рассуждать о таких вещах, как театр, музыка или фильмы. Ирония заключалась в том, что, когда Франси обо всем этом говорила, она выглядела намного привлекательнее, чем когда специально прихорашивалась. Она разгоряченно жестикулировала. Глаза горели. Мелкие капельки пота проступали на верхней губе. Франси будто открывала дверь в комнату без потолка, где воздух можно и нужно было вдыхать полной грудью.
Что такое свобода? спросила кузина, когда они лежали в своей любимой пещерке на берегу, наблюдая, как отдыхающие собирают вещи, чтобы покинуть пляж до следующего утра. Свободен тот, кто оставил упорные поиски счастья!
Франси с триумфом смотрела на Веронику. На коленях у нее лежала книга по индийской йоге, привезенная из Копенгагена. Она одолжила ее почитать у парня, который, по ее собственному утверждению, был мыслителем. У мыслителей есть чему поучиться, но их не нужно все время принимать всерьез. Иногда Франси зачитывала избранные изречения, делая вид, что додумалась до них сама.
Каждый привык считать себя свободным, хотя в действительности живет так, как от него ожидают другие.
Она раздраженно отмахнулась от мухи и вздохнула:
Я вот, например, хочу уехать за границу, изучать иностранный язык и слушать новую музыку. А то, представь себе, стоишь ты у плиты, дышишь чадом и мешаешь похлебку, и такое однообразиегод за годом, пока не подрастут дети и ты вновь не останешься в одиночестве. Да нет, забудь об этом!
В подтверждение своих слов Франси пару раз громко фыркнула и продолжила:
Никогда не знаешь, где могут скрываться родственные души. Они могут быть где угодно. Надо только внимательно смотреть. Вот, может быть, он!
Франси кивнула в сторону песчаных дюн, по которым шел Бу с полотенцем через плечо.
Привет-привет! Чтокупаться собрался?
Он направился к ним и, слегка кивнув, присел недалеко от Вероники. Не рядом с Франси, несмотря на то что она призывно раскачивала коленками, сидя в позе лотоса. Вероника рассмотрела курчавые волосинки на его руках и ногах, напоминавшие светло-золотистую шерсть. Часть челки свисала на глаза. При дневном свете Бу казался выше и моложе, чем накануне вечером. И все равно в нем сквозила какая-то неуловимая уверенность в себе.
Ты нашел велосипед утром? спросила Франси, кинув книгу на песок так, чтобы было видно обложку.
Да, без проблем. Труднее было найти дорогу в мастерскую. Через пастбище пришлось идти пешком. Еще крапивой обжегся по пути. Он провел рукой по голени, где по бледной коже растеклась небольшая краснота.
Чудака-художника видел?
Да-да. Он угостил меня кофе и олениной. Этот художник спит на диване на кухне, хотя в его распоряжении весь дом. Там давно не убирали, и обувь он в помещении не снимает. Говорит: «Какая разница? Все равно скоро зима». В этом что-то есть.
Бу улегся на песок, опершись на локти.
Похоже, быть художникомочень увлекательно, заметила Франси, заинтересованно подвинувшись ближе.
Веронике не собраться с силами, чтобы задать вопрос, по крайней мере, в присутствии Франси. Кузина очень легко знакомилась с людьми. Даже если ей нужно было всего-навсего доехать на велосипеде до киоска или зайти в магазин за молоком, она заговаривала по пути с прохожими. Веронику, напротив, считали замкнутой. Ей требовалось много времени, чтобы дойти в разговоре до сути; выражалась она неловко и слов использовала больше, чем нужно.
Тебе требуется много вдохновения? спросила Франси, наклонившись вперед и поправляя купальник-бикини.
Очень, хмуро кивнул Бу в ответ.
А что ты должен создать, на самом-то деле?
Скульптуру. Я должен вылепить в глине, а потом ее отольют в бронзе в литейной мастерской в Хельсингборге. Но все за раз не сделать, нужно подготавливать по частям. Это долго. Завтра Хуго обещал помочь мне. Показать, как работает печь для обжига и все остальное.
Это хорошо. И сколько тебе выделили времени?
Три недели.
Прекрасно. Это же много. Значит, ты еще успеешь меня нарисовать! С этими словами Франси заложила руки за голову и выпятила губки бантиком. Если ты прославишься, я смогу потом продать картину задорого. И рассказывать всем, что я с тобой знакома. Неплохая идея, правда? Так я разбогатею, не работая. Хлопнув Бу по плечу, она стала уговаривать его:
Ну пожалуйста. Ты ведь сможешь? Наверное.
Давай в субботу? У тебя будет время?
Бу покосился на Веронику.
Да, у меня нет никаких планов.
Если получится красиво, обещаю раскошелиться на дорогую раму. Здесь в городе есть багетная мастерская. Но я ведь не должна буду раздеваться? взглянула Франси на Бу, притворно изобразив возмущение.
В школе я очень часто рисовал с обнаженной натуры, так что об этом не беспокойся. Я почти все видел. И дам, и мужчин, и молоденьких девочек. Он медленно выдернул из песка тростник и, хитро прищуриваясь, стал посасывать конец стебля.
Вероника сама часто посасывала стебли. Самый кончик берегового тростника был сладким, как мед. Наиболее светлый кусочек она обычно откусывала и проглатывала.
А потом мы можем поесть мороженого. В киоске продают мороженое собственного производства. Очень вкусное. Франси кивнула в подтверждение своих слов.
Ты тоже придешь? спросил Бу, взглянув на Веронику.
Куда?
В мастерскую, в субботу?
Ну да, могу.
Прекрасно. Значит, решено! Франси хлопнула в ладоши.
Хорошо. Я хотел искупнуться. Бу принялся расстегивать пуговицы рубашки.
Мы только что из воды, лучше здесь тебя подождем. Пока! Франси помахала ему рукой, поправив бюстгальтер купальника-бикини. А Вероника отвела взгляд. Не в состоянии конкурировать с обладавшей многочисленными преимуществами Франси, она, напротив, держалась холодно. Вероника почувствовала, что такая тактика давала лучшие результаты. Краем глаза она видела, как Бу, прежде чем войти в воду вброд, пнул попавшийся под ноги надувной мяч.
Ты заметила, как он похож на Артура Миллера? радостно прошептала Франси.
А кто такой Артур Миллер?
Новый парень Мэрилин Монро. Ну, драматург. Ему только очков не хватает. Тогда бы еще больше был похож.
Франси наклонила голову и прищурилась.
Наверное, это можно устроить. И еще твидовый костюм. Интересно, умеет ли он танцевать? Если нет, придется его научить.
Она разлеглась, расправив пальцы поверх купальной шапочки, чтобы солнечные лучи проникали повсюду. По мнению Франси, загар должен быть равномерным, а поскольку носиться вокруг, занимаясь спортом, она терпеть не могла, самым надежным было лежать неподвижно, уподобившись селедке с растопыренными плавниками. У самой Вероники присутствовал рыжий пигмент, поэтому она скорее покрывалась веснушками, чем загаром. Ей приходилось либо малодушно скрывать кожу под одеждой, либо самой скрываться в тени.
Бу уже успел зайти в воду по пояс. Яркие солнечные лучи отражались в волнах, издалека было трудно даже различить, где небо, а гдеморе. Наконец ей удалось снова приметить его как раз в тот момент, когда он нырнул, рассекая водную гладь. От вида его мокрого торса, вынырнувшего из воды, у Вероники засосало под ложечкой. Но потом Бу вновь нырнул и скрылся из вида.
* * *
Сэльве прикрепил к багажникам всех велосипедов небольшие деревянные таблички и написал на них витиеватыми черными буквами: «пансионат Мирамар». Когда Вероника была помладше, она часто украдкой обматывала вокруг руля скакалку, притворяясь, что велосипедэто лошадь, хотя, конечно, к тому времени из подобных игр ей полагалось бы уже вырасти. Лошадку звали Бланка. Или Фрида. Или Демонимена менялись день ото дня, по настроению. Чаще всего Вероника представляла себе неуправляемого и дикого чистокровного скакуна, которого лишь она одна в состоянии приручить. Иногда, демонстрируя свой норов, он опрокидывал наездницу в канаву, но она отряхивала грязь с коленок и возвращалась в седло. Чтобы обучить манерам диких лошадей, нужно время. С этим следовало считаться.
В этот раз она взяла старого Монарха и поехала на вечернюю прогулку в сторону Люкан. Дорогу с обеих сторон обрамляли канавы, заросшие иван-чаем, дягилем и кустами ежевики. На огороженных пастбищах гуляли настоящие лошади, подремывая в тени дубовой поросли и отмахиваясь хвостами от мух. У лошадей были густые, нестриженые гривы. Веронике особенно нравились белые кони, напоминавшие сказочных скакунов. Где-то на выгоне паслись коровы, моргавшие тяжелыми коричневыми веками. Что скрывалось дальше, за лугами, она не знала. Казалось, они тянулись бесконечно.