Карамело - Сиснерос Сандра

Сандра СиснеросКарамело

© Солнцева О., Волхонский М., перевод на русский язык, 2021

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

Предуведомление, или Правда не нужна мне, можешь забрать ее, она слишком hocicona для меня

По правде говоря, эти историивсего лишь истории, обрывки нитей, найденные случайно то тут, то там и сплетенные вместе, чтобы получилось что-то новое. Я выдумала то, чего не знаю, и преувеличила то, что знаю, продолжая семейную традицию незлонамеренной лжи. Если, выдумывая, я, сама того не ожидая, наткнулась на правду, perdónenme.

Писать книгузначит задавать вопросы. Не важно, отвечают ли тебе правду или puro cuento. В конце концов запоминается только история, а правда выцветает, как бледно-синие нитки вышивки на дешевой подушке: Eres Mi Vida, Sueño Contigo Mi Amor, Suspiro Por Ti, Sólo Tú.

Часть перваяRecuerdo de Acapulco

На фотографии, висящей над Папиной кроватью, мы все маленькие. Мы были маленькими в Акапулько. И всегда останемся маленькими. Для него мы и сейчас точно такие, какими были тогда.

Сразу за нами плещутся воды Акапулько, а мы сидим на границе воды и земли. Маленькие Лоло и Мемо показывают рожки над головами друг друга; Ужасная Бабуля обнимает их, хотя в жизни ничего подобного не делала. Мать отстраняется от нее ровно настолько, чтобы не показаться невежливой; рядом с ней примостился ссутулившийся Тото. Большие мальчики, Рафа, Ито и Тикис, стоят возле Папы, его худые руки лежат у них на плечах. Бледнолицая Тетушка прижимает к животу Антониету Арасели. Фотоаппарат щелкает, и она моргает, словно не желает знать будущее: о продаже дома на улице Судьбы, переезде в Монтеррей.

Папа щурится точно так, как щурюсь я, когда меня фотографируют. Он еще не acabado. Еще не конченый, не истощен работой, беспокойством, многими пачками выкуренных сигарет. Только ничего не выражающее лицо и аккуратные тонкие усики, как у Педро Инфанте, как у Кларка Гейбла. Кожа у Папы мягкая и бледная, словно живот акулы.

У Ужасной Бабули такая же светлая кожа, что и у Папы, но со слоновьими складками. Она упакована в купальник, цвет которого хорошо сочетается со старым зонтиком с янтарной ручкой.

Меня среди них нет. Они забыли обо мне, когда фотограф, шедший по пляжу, предложил сделать общий портрет, un recuerdoбуквально «воспоминание». И никто не заметил, что я строюсама по себепесочные замки неподалеку. Они не видят, что меня нет на фотографии, до тех пор, пока фотограф не приносит снимок в дом Катиты, и я, взглянув на него, не спрашиваю: а когда это было снято? И где?

И тут все понимают, что портрет неполон. Словно меня не существует. Словно я тот самый фотограф, бредущий по пляжу со штативом на плече и вопрошающий: ¿Un recuerdo? Сувенир? Память?

1Verde, Blanco y Colorado

Новый подержанный белый «кадиллак» Дядюшки Толстоморда, зеленая «импала» Дядюшки Малыша и Папин красный универсал «шевроле», купленный тем летом в кредит,  все они мчатся к дому Маленького Дедули и Ужасной Бабули в Мехико. Через Чикаго, по Трассе  66, по Огден-авеню, мимо гигантской черепахи, рекламирующей средство для полировки автомобилейи дальше всю дорогу до Сент-Луиса, Миссури, который Папа называет по-испански: Сан-Луис. От Сан-Луиса до Талсы, Оклахома. От Талсы, Оклахома, до Далласа. От Далласа через Сан-Антонио до Ларедо по шоссе  81, пока мы не оказываемся по другую сторону границы. Монтеррей. Сатилло. Матеуала. Сан-Луис-Потоси. Керетаро. Мехико.

Каждый раз, как белый «кадиллак» Дядюшки Толстоморда обгоняет наш красный универсал, кузеныЭлвис, Аристотель и Байронпоказывают нам языки и машут руками.

 Быстрей,  просим мы Папу.  Давай быстрей!

Мы проносимся мимо зеленой «импалы», и Амор и Пас повисают на плече Дядюшки Малыша:

 Папуля, не отставай!

Мы с братьями корчим им рожи, плюем, показываем на них пальцами и хохочем. Три машинызеленая «импала», белый «кадиллак», красный универсалустраивают между собой гонки, временами обгоняя друг друга даже по обочине. Женщины вопят: «Потише!» Дети вопят: «Быстрей!»

И какая досада, когда кого-то из нас укачивает и нам приходится остановиться. Зеленая «импала» и белый «кадиллак» пролетают мимогромкие и счастливые. Дядюшка Толстоморд бешено сигналит.

2Chillante

 Если мы доберемся до Толуки, я на коленях поползу в тамошнюю церковь.

Тетушка Лича, Элвис, Аристотель и Байрон вытаскивают вещи на тротуар. Блендеры. Транзисторы. Куклы Барби. Швейцарские перочинные ножи. Пластмассовые хрустальные люстры. Модели самолетов. Мужские рубашки на пуговицах. Кружевные лифчики. Носки. Стеклянные ожерелья и серьги к ним. Заколки для волос. Зеркальные солнечные очки. Пояса-трусы. Шариковые ручки. Наборы теней для век. Ножницы. Тостеры. Акриловые пуловеры. Атласные стеганые покрывала. Полотенца. И это не считая коробок со старой одеждой.

Снаружиподобный океанскому рев машин, мчащихся по Северо-Западному шоссе и Конгресс-экспрессвей. Внутридругой рев; по-испанскииз радиоприемника с кухни, по-английскииз телевизора, по которому показывают мультики, на том и другом языках,  тот, что издают мальчишки, умоляющие о un nickle на итальянский лимонад. Но Тетушка Лича ничего этого не слышит. Она бурчит себе под нос: «Virgen Purisima, если мы доберемся хотя бы до Ларедо, я трижды переберу четки, вознося молитву»

 Cállate, vieja, ты заставляешь меня нервничать.  Дядюшка Толстоморд возится с багажником на крыше машины. У него ушло два дня на то, чтобы уместить в нее вещи. Багажник белого «кадиллака» забит до отказа. Его покрышки сплющились. Задняя часть сильно просела. Здесь больше ни для чего нет места, кроме как для пассажиров, и все же кузенам приходится восседать на чемоданах.

 Папуля, у меня уже болят ноги.

 Ты. Заткни свою пасть, а не то поедешь в багажнике.

 Но в багажнике нет места.

 Я сказал, заткни свою пасть!

Чтобы окупить отдых, Дядюшка Толстоморд и Тетушка Лича берут с собой вещи на продажу. Нанеся визит Маленькому Дедуле и Ужасной Бабуле в городе, они едут в родной город Тетушки Личи, в Толуку. Весь год их квартира выглядит словно магазин. Уик-энды они проводят на блошином рынке на Максвелл-стрит*, выискивая там нужное для поездки на юг. Дядюшка говорит, эти вещи должны быть lo chillanteкричащими. «Чем безвкуснее, тем лучше,  говорит Ужасная Бабуля.  Нет смысла тащить что-то ценное в город, населенный индейцами».

Каждое лето приобретается что-то невероятное, продающееся словно горячие queques. Брелоки с персонажами Тото Джиджио. Щипчики для завивки ресниц. Парфюмерные наборы «Песня ветра». Пластиковые шапочки от дождя. В этом году Дядюшка поставил на светящиеся в темноте йо-йо.

Коробки. На кухонных шкафах и на холодильнике, вдоль коридорных стен, за трехместным диваном, от пола до потолка, на и под самыми разными предметами обстановки. Даже в ванной есть специально предназначенная для этой цели полкаона висит так высоко, что никто не может до нее дотянуться.

В комнате мальчиков вне пределов досягаемости, под самым потолком, к стенам обойными гвоздиками прибиты игрушки. Грузовики, модели самолетов, конструкторы в родных упаковках с целлофановыми окошками. Они здесь не для того, чтобы в них играть, а для того, чтобы любоваться ими. Эту вот я получила в подарок на прошлое Рождество, а ту подарили мне на мой седьмой день рождения Словно экспонаты в музее.

Все утро мы ждали, когда же позвонит Дядюшка Толстоморд и скажет: Quihubo, брат, vaimonos, и тогда Папа сможет в свою очередь позвонить Дядюшке Малышу и сказать ему то же самое. Каждый год трое сыновей Рейес с семьями едут на машинах на юг, в дом Ужасной Бабули на улице Судьбы в Мехико: одна семья в начале лета, втораяв середине, и третьяв конце.

 А вдруг что случится?  спрашивает Ужасная Бабуля у своего мужа.

 Чего меня спрашивать? Я уже помер,  отвечает Маленький Дедуля, отступая в свою спальню с газетой и сигарой в руке.  Все равно поступишь по-своему.

 А если кто заснет за рулем? Так стала вдовой Конча Чакон, потерявшая половину своей семьи под Далласом. Какая трагедия! А слышали вы ту печальную историю о кузенах и кузинах Бланкивосемь из них погибли, когда они возвращались из Мичоакана, прямо под Чикаго попали на обледеневший участок дороги и врезались в фонарный столб в местечке под названием Аврора, pobrecitos. А как насчет универсала с монашками-гринго, сорвавшегося с горы неподалеку от Салтилло? Но это случилось еще на старом шоссе через Сьерра-Мадре до того, как была построена новая автострада.

И все равно нам слишком хорошо известно о дорожных происшествиях и об историях, с ними связанных. Ужасная Бабуля стоит на своем, и ее сыновья наконец сдаются. Вот почему в этом году Дядюшка Толстоморд, Дядюшка Малыш и ПапаТарзандоговариваются о том, чтобы ехать к ней вместе, хотя вообще-то ни о чем не способны договориться.

 Если вам интересно мое мнение, то это тухлая идея,  говорит Мама, намывая шваброй линолеум в кухне. Она вопит во все горло, чтобы ее было слышно в ванной, где Папа подстригает усики над раковиной.

 Зойла, ну почему ты такая упрямая?  кричит в ответ Папа, и зеркало затуманивается.  Ya veras. Вот увидишь, vieja, это будет весело.

 И перестань называть меня vieja!  кричит мама.  Ненавижу это слово. Я не старуха, это твоя мать старуха.

Мы собираемся все лето провести в Мехико. Поедем, когда закончатся занятия в школе, и не вернемся до тех пор, пока они не начнутся. Папе, Дядюшке Толстоморду и Дядюшке Малышу нет нужды объявляться в Южно-Эшландской мебельной компании Л.Л. Фиша раньше сентября.

 Мы, представьте себе, такие хорошие работники, что босс отпустил нас на все лето.

Но это выдумки. Три брата Рейес уволились с работы. Если работа им не по нраву, они ее бросают. Подхватывают свои молотки со словами: «Черт тебя Пошел ты Диирьмо» Они мастера. Им не нужны степлеры и картон, как нужны они обивщикам мебели в Соединенных Штатах. Они делают диваны и стулья вручную. Качественная работа. А если им не нравится их босс, они, опять же, подхватывают молотки, забирают учетные карточки и уходят прочь, сыпля ругательствами на двух языках, стучат подбитыми гвоздиками подошвами ботинок, в волосах у них ворсинки ткани, из свитеров торчат нитки.

Но на этот раз все было не так, верно? Нет-нет. Подлинная история такова. Боссы в Южно-Эшландской мебельной компании Л.Л. Фиша решили сократить всех троих, поскольку те заявлялись на работу с опозданиемкто на шестнадцать, кто на сорок три, кто на пятьдесят две минуты позже положенного. Дядюшка Толстоморд утверждает: «Мы пришли вовремя. Тут все зависит от того, по какому времени ты живешь. По западному или по солнечному календарю. Южно-Эшландская мебельная компания Л.Л. Фиша сочла, что не может больше тратить свое время на братьев Рейес. «Пошли к черту Что за И твою мать туда же!»

Это Ужасной Бабуле пришла в голову идея о том, что ее mijos должны поехать в Мехико вместе. Но спустя годы об этом все позабудут и будут винить друг друга.

*Чикагский блошиный рынок поначалу, в течение 120 лет, простирался вокруг пересечения Максвелл-стрит и Холстед-стрит. Это было грязное, развратное, удивительное место, заполненное вызывающими изумление людьми, хорошей музыкой и едой, привезенной неведомо откуда. Со временем под напором разросшегося Университета Иллинойса он получил новую прописку, так что рынок на Максвелл-стрит больше не имеет никакого отношения к Максвелл-стрит и существует в тени былых своих разврата и славы. Лишь «Старая закусочная Джима», открывшаяся в 1939 году, остается там, где была всегда, являясь памятником неоднозначного прошлого Максвелл-стрит.

Увы! Пока я трудилась над этой книгой, «Старая закусочная Джима» оказалась уничтожена Университетом Иллинойса и проводимой мэром Дэйли политикой джентрификации; теперь на этом месте чистенькие парки и чистенькие домики для очень и очень богатых, а бедные, как всегда, оказались заметены под ковер. С глаз долой, из сердца вон.

3Que Elegante

Деревянный дом выглядит так, словно на его крыше посидел слон. Квартира расположена настолько низко от земли, что гости стучат в окно, а не в дверь. Совсем недалеко от Тейлор-стрит. Рядом с мексиканской церковью Святого Франциска. Рукой подать до блошиного рынка на Максвелл-стрит. В старом итальянском районе Чикаго близ исторического центра. Здесь живут Дядюшка Толстоморд, Тетушка Лича, Элвис и Байрон, в квартале, где всем известно дядюшкино итальянское прозвищеРико. Так, а не Толстомордом или Федерико, его все и кличут, несмотря на то, что rico по-испански значит «богатый», а Дядюшка вечно жалуется, что он pobre, pobre. «Не стыдно быть бедным,  говорит Дядюшка, приводя мексиканскую пословицу,  но очень уж тяжко».

«Что у меня было хорошего в жизни?  думает Дядюшка.  Прекрасные женщины. Много. И прекрасные машины». Каждый год Дядюшка меняет свой старый «кадиллак» на новый подержанный. Шестнадцатого сентября он дожидается хвоста шествия Мексиканского парада. Когда проезжает последний грузовик с транспарантами, Дядюшка пристраивается к нему в своем огромном «кэдди», в восторге от того, что едет по Стейт-стрит с откинутым верхомна заднем сиденье сидят дети в костюмах charro и машут руками.

Что же касается прекрасных женщин, то Тетушка Лича, должно быть, боится, что он подумывает, а не обменять ли и ее на кого-нибудь поновее и не отослать ли обратно в Мехико, хотя она и прекрасна, как мексиканская Элизабет Тейлор. Тетушка ревнует к каждой женщине, старой или молодой, что приближается к Дядюшке Толстоморду, хотя Дядюшка почти лыс, и мал, и коричнев, словно земляной орех. Мама говорит: «Если женщина так безумно ревнива, как Лича, то можно побиться об заклад, это потому, что кто-то дает ей повод, понимаете, о чем я? Это потому, что она с той стороны,  продолжает Мама, имея в виду мексиканскую сторону границы. Мексиканские женщины совсем как мексиканские песни locas от любви.

Однажды Тетушка почти попыталась убить себя, а все из-за Дядюшки Толстоморда. «От собственного мужа! Какое изуверство! Заразиться срамной болезнью от собственного мужа. Представить невозможно! Ay, уведите его! Я не желаю тебя больше видеть. ¡Lárgate! Ты мне отвратителен, me das asco, ты, cochino! Ты недостоин быть отцом моих детей. Я убью себя! Убью!!!» По-испански же это звучит еще драматичнее: «¡Me mato! ¡¡¡Me maaaaaaaaatooooooo!!!» И большой кухонный нож, что Тетушка держит в стакане с водой (она режет им пироги, испеченные на дни рождения мальчиков), нацелен прямо в ее безутешное сердце.

Ужасно было смотреть на это. Элвису, Аристотелю и Байрону пришлось бежать за соседями, но к тому времени, как те появились в квартире, было уже поздно. Всхлипывающий Дядюшка Толстоморд был распростерт на полу наподобие сломанного шезлонга, а Тетушка Лича бережно поддерживала его, словно Дева Мария Иисуса после снятия с креста, обнимала и, икая, всхлипывала, прижимала его голову к своей груди и снова и снова шептала ему на ухо: «Ya, ya. Ya pasó. Все позади. Все, все, все».

Когда Тетушка не сердится на Дядюшку, она называет его payaso, клоуном. «Не будь payaso,  тихо бранит она его, смеется его дурацким историям и расчесывает пальцами несколько сохранившихся на его голове прядок волос. Но это лишь воодушевляет Дядюшку на то, чтобы стать еще большим payaso.

 Вот я и сказал боссу, что ухожу. Эта самая работа все равно что el calzón de una puta. Трусы проститутки. Вы слышали, что я сказал! Весь день напролет туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда.

 Не болтай такое при детях,  ругается Тетушка. Но при этом смеется и промокает глаза краешком скомканной бумажной салфетки.