Астрид решила позвонить Бобу Бейкеру. Как ни крути, все произошло у нее на глазах. Только нужен ли ему этот звонок? Астрид за всю жизнь ни разу ему не звонила. Можно написать записку, поставить под дверь тарелку с жареным цыпленком. Почему нет? Она здесь, в Большом доме, уже не одна. А Боб? Остался один на один со своей бедой. Астрид подошла к телефону на стенеох, как Эллиот издевался над этим телефоном с вращающимся диском, цвета кирпича и такого же весаи набрала номер. Боб ответил сразу же, она никак не рассчитывала, что он так сразу возьмет и ответит. Ведь все произошло сегодня, прямо сегодня, и по вдовьему опыту Астрид понимала, сколько чего Бобу предстоит сделать, о чем он и думать не думал, все в первую очередь: больница, морг, похоронное бюро, обзвонить членов семьи и сообщить ужасную новость.
Астрид знала несколько человек (все женщины, любившие порядок) с неизлечимым раковым заболеванием, у которых имелся подробный список с телефонамираньше с помощью таких списков обзванивали родителей, когда из-за снегопада отменяли уроки в школе, известить об их смерти, когда наступит час. У Боба такого списка не было. И он оказался дома. Долю секунды Астрид колебаласьвдруг он не в курсе, и она будет первой, кто скажет ему о смерти жены?
Привет, Боб, это Астрид Стрик.
Она попыталась вспомнить, когда они в последний раз обменялись чем-то более значительным, чем мимолетный кивок. Когда она оказалась за ним в очереди в магазине бытовой химии, когда они заправляли машины на бензоколонке из соседних насосов? Но и тут был в лучшем случае обмен любезностями, не больше, чем скажешь просто незнакомому человеку. По-настоящему они говорили разве что лет тридцать назад, во времена динозавров, когда она по молодости лет считала, что возрастважное условие для дружбы.
Привет. Боб молчал. Похоже, ее звонок его не удивил. Конечно. Я понял, ты там была, когда это случилось.
Была, Боб. Астрид намотала шнур на палец и смотрела, как ее плоть розовеет и вздувается. Надо же, чтобы так. Мне так ее жаль. Барбара этого не заслужила.
Согласен. Словоохотливостью Боб не отличался.
Ко мне внучка приехала, Боб, но я завтра или в другой день принесу какую-то еду, ты не против? Приготовлю что-нибудь, просто разогреть. Чтобы, как говорится, вычеркнуть из списка важных дел, хорошо?
Хорошо, Астрид. Боб снова сделал паузу, на сей раз такую долгую, что Астрид засомневаласьуж не повесил ли он трубку? Потом он с силой втянул в себя воздух, почти захрипел. Последние несколько месяцев она жила у матери. В «Херон медоуз». Так что я с кормежкой как-то приспособился. Но твою еду приму с удовольствием, не пойми превратно. Просто решил, что надо тебе сказать.
Астрид склонила голову набок.
Правильно. Есть мужчина должен. Так что я загляну. Спасибо, Боб. Еще раз, мне так жаль. Ведь все прямо на моих глазах. Ужас, когда приходится пережить такое, мне так жаль.
Астрид решительно повесила трубку и тут же разразилась бешеным хохотом, по какой причинеона не знала сама. Все ее тело тряслось, хохот поднимался от кончиков пальцев, волной вздымался по желудку и вылетал изо рта наглой отрыжкой, и так несколько минут, Астрид даже испугаласьвдруг этот поток теперь не остановится? Глаза наполнились влагой и тоже дали течь, весь мир поплыл, и Астрид с трудом добралась до туалета и заперлась тамчто, если Сесилия спустится по лестнице и застанет ее в таком виде? Ее дети в жизни не видели ее плачущей. Астрид села на крышку унитаза и постаралась наладить дыхание. Когда умер Расселл, она отвезла его тело в похоронное бюро, а на обратном пути забрала его рубашки из химчистки. Самым сильным местом Астрид как человека всегда были ее слезные протокичистое железо! Когда умер Расселл, она словно поднялась на трон, как королева, как диктатор в маленьком государстве. Все у нее делалось как по часам, все вопросы решались, как надо. Но до чего жестоко судьба обошлась с Барбарой, уму непостижимо! Человек наконец-то решил взять жизнь в свои руки, поступить так, как ей хотелось. А ведь тот автобус вполне мог шибануть и ее, Астрид, или Бердии что тогда? Кому-то из них пришлось бы оплакивать близкую подругу. А дети Астрид без материнской поддержки превратились бы в хромоножек. Даже подумать страшноее дети останутся одни, ведь из всей троицы никто так и не стал взрослым, даже сейчас! Сама она в их возрасте была уже ископаемым. И все это не смешно, совершенно не смешно. Она словно чем-то отравилась, съела что-то мерзкое и грязное, от чего требовалось немедленно освободиться. Астрид втянула носом воздух и выпустила его через роттак она делала, когда самолет попадал в зону турбулентности. Наконец, успокоившись, она сняла трубку и позвонила Берди на сотовый, накинулась на подругу, даже не дав ей возможности произнести «привет».
Птичка Берди, ты просто змея, как ты могла мне об этом не сказать! И она повторила то, что ей рассказал Боб.
Ты не спрашивала! Зачем мне совать нос в чужие дела? парировала Берди.
Да, сплетничать она не любит, Астрид это знала. Наверняка в «Херон медоуз» Берди насмотрелась всяких унижений, связанных с возрастом, тем не менееей никогда, ни слова. Астрид вдруг пронзило острое желаниепусть Берди приедет, прямо сейчас. Она уткнется головой в колени Берди, и они вместе зарыдаютили захохочут. А может, то и другое. Когда без другого человека не можешь нормально действоватьэто романтическое увлечение или взаимозависимость? Берди не раз предлагала после работы в салоне поехать с Астрид на вокзал, а потом и домой, однако Астрид всегда отказывалась. На публике они держались осторожно, впрочем, не более осторожно, чем если бы она встречалась с мужчиной. Она не любила проявлять чувства на публике, разве что негодовала, когда кто-то нарушал заведенные правилаводители, ехавшие на красный свет, или собачники, не убиравшие за своими питомцами. В маленьком городке трудно сохранить тайну, но Астрид давно понялакогда тебе за пятьдесят, многое в жизни дается проще. И Астрид сейчас плакала, потому что осозналаБарбаре эта истина тоже была известна.
Глава 7Август в чистилище
Август сидел на заднем сиденье родительской машины. Как и все, чем они владели, машина была нарочито старая, как будто долгая жизнь делала вещи более ценными, а не наоборот. Родителям принадлежал магазин старинной одежды и мебели, «Ветхие новости», и Август считал, что они в буквальном смысле слова продают вещи дороже, чем они того стоили, в этом было что-то бредовое. А вот машина, кстати, зашибись, из тех, на которые восхищенно пялятся бородатые парни в зеркальных очках, когда она стоит на улице в Клэпхэме. Огромная, размером с океанский лайнер, квадратная, как бутафорская машина из картона. У нее даже есть имяГарольд. Кондиционер не работал, Август опустил окно до самого низа, и ветер нещадно гонял его волосы по лицу, будто он попал в стиральную машину.
Сынок. С переднего сиденья обернулась мама. Из-за ветра ее голос едва слышался, как сигнал сквозь помехи.
Август только промычал в ответ, глядя на скачущие деревья. Они были на полпути к дому, скоро остановятся перекусить в Грейт-Баррингтонекак всегда, когда его везли из лагеря.
До начала школы оставалась неделя. Восьмой класс. Как же ему хотелось, чтобы из лагеря можно было уехать за пять минут до начала учебы! Школасборище людей, о которых летом Август начисто забывал, иногда до такой степени, что осенью смотрел на них с изумлением, будто они умерли и вдруг воскресли из мертвых. Не потому, что все они жуткиепо данной категории шли лишь некоторые, например девицы, вечно гарцующие на празднике урожая, каждый годновый сбор, они выкидывали вперед руки от локтя до запястья, будто готовились к конкурсу «мисс Америка», просто они ему чужие, а что хорошего, когда тебя окружает то, что тебе не нужно?
У родителей по жизнидругая установка. Подштопать, залатать, заговорить любую проблему и вогнать ее в землю.
Сынок? снова позвала мама.
Жестом она попросила его закрыть окно, он нехотя послушался и со щелчком отсек шум дороги.
Что?
Теперь он врубился в музыку, звучавшую в машине, Пол Саймон, официальный представитель всех родителей-либералов. Иногда Август задумывался, а нет ли руководства для родителей, какая музыка, книги и фильмы им должны нравиться (певица Арета Франклин, писатель Майкл Шейбон, документалки), какую еду считать вкуснятиной, хотя она таковой явно не является (домашний хумус, суп из чечевицы).
Давай поговорим? Отец крутнулся на сиденье и обхватил руками подголовник.
О чем? Август заправил волосы за уши.
Ты же всю дорогу плачешь. Голос отца звучал мягко.
Он хотел как лучше. Да и мама тоже. Они-то не виноваты.
А я и не заметил, честно признался Август.
Взрослыедаже хорошие, как его родители, которые понимают, что у их детей есть своя жизнь, что это не роботы, созданные для их удовольствия, про свои детские впечатления напрочь забыли. Вот короткий список того, что это (быть живым) означает: стоять нагишом посреди Таймс-Сквер в Нью-Йорке, стоять нагишом посреди кафетерия, быть крабом-отшельником и шарить по дну океана в поисках новой раковины, быть черепашкой посреди трассы с шестиполосным движением. Это лишь для затравки, список окружавших его каждый день чудачеств, странностей и идиотизмов он мог множить и множить.
Правда? удивилась мама. Чуть подавшись назад, она положила руку ему на колено. Я тебя люблю, мой милый.
Потом Август снова опустил окно, и до остановки они оставили его в покое.
Если считать, что лагерьэто рай, а домад, Грейт-Баррингтон был чистилищем, подходящее место, чтобы остановиться и сходить в туалет. Хорошие сэндвичи, за углом мороженое выше среднего. Август заказал вафельный рожок, присыпанный мятной шоколадной крошкой и разноцветными блестками, без особой охоты, потому что как ни подслащай пилюлю, от грусти не уйдешь, да ему и не хотелось, лучше еще немного погрустить. Они устроились за небольшим квадратным столиком, подпихивая друг друга всеми шестью коленями.
На следующий год тоже можно поехать, сказала мама.
Август вел внутренний отсчет. Еще одно летоа потом в лагерь по возрасту уже не поедешь. Его дни были сочтены, как у плюшевой игрушки на постели подростка. Об этом старались не говорить, а сейчас мама вдруг, будто нарушив этикет, напомнила: стрелки тикают. Неужели он и правда всю дорогу плакал, и ей пришлось обещать ему следующее лето прямо сейчас, когда после отъезда из лагеря не прошло и двух часов?
Мама Августа, Рут, носила длинные волосы и прямую челку, как девочки-подростки в семидесятые годы. Джинсы в обтяжку, шикарные зубы без вмешательства стоматолога, всегда в центре внимания. Август часто наблюдал, как она общается с людьмипродавцы мороженого, друзья, случайные покупатели в магазине. Ну почему он не такой, как она! Каждый год Рут говорила емуты обязательно найдешь своих людей в школе, а не только в лагере. Шансов на это не больше, чем на то, что в кегельбане тебя ударит молнияно как ей-то скажешь? В школе были люди, которых он мог терпеть, которым мог позвонить и узнать домашнее задание, если заболел, но все это не друзья. Это все коллеги по выживанию в средней школе. Вот о чем мечтал Август в своих самых буйных фантазиях: в пятнадцать лет получить аттестат об окончании средней школы и махнуть прямо в колледж в Нью-Йорк или Сан-Франциско, быть вожатым в летнем лагере, а в Клэпхэм заглядывать на праздники. Но разве с мамой таким поделишься? Ведь она до сих пор считает его ребенком.
Знаю, отозвался Август.
Отец потер бороду.
Кафе-мороженое было заполнено до отказа, их стол оказался прямо под большой местной доской объявлений, пришпиленные бумажки предлагали прогулять вашу собаку, дать уроки игры на гитаре, кто-то искал пропавшую кошку.
Ого. Рут указала на объявление о продаже недвижимости.
Все детство Август проездил с родителями по отсыревшим старым домам, наполненных скарбом очередного покойника.
Безусловно, согласился Джон.
Сначала он влюбился в Рут, а уже потомв старье. В старших классах клэпхэмской частной школы он был капитаном теннисной команды, весь из себя крутой, волосы так и летали, точно гребни волны. Однако постепенно мама превратила гардероб отца из пастельных тканей в его же более раннюю версию, и сейчас он выглядел ничем не лучше ее в своих коротких шортахтакие отцы надевали в восьмидесятые, приезжая забирать детей из лагеря. И даже когда родители покупали новую одежду, она все равно выглядела старой.
Ты не против, сынок? спросила Рут.
На самом деле это был не вопрос. Скупка старья и есть бизнес Салливанов. Они скупают старые вещи за бесценок и доводят их до приемлемого вида, превращают в нечто привлекательное. Жаль, подумал Август, что такое волшебство они не могут провернуть с ним.
Дом был маленький, когда-то голубой, теперь краска выцвела и поблекла от солнцатак выглядят лодки, которые десятилетиями торчат в соленой воде. Возле гаража стояли несколько зевак, не толпа, какие встречаются в районах пофешенебельнее, где спецы вроде его родителей тянут шеи в поисках дорогих безделушек, которыми можно украсить витрину своей фирмы. В данном случаепросто скромный домишко в небольшом городке, который так или иначе требовалось освободить. За родителями Август вошел в дом. Очередность событий он знал наперед.
Сначала они осмотрели мебельвсе-таки она стоит дороже, и что-то ценное (старинный комод, древнее зеркало, абажур из матового стекла) уйдет быстро. Потом внимание на вещи, предметы одежды и искусства, в такой последовательности. Поразительно, сколько люди готовы заплатить за деревянную резную утку ручной работы. Родители разделились, один наверху, другой внизу, глаз наметан. Август поднялся за отцом и забрел в одну из спален.
В лагере Август рассказал друзьям, как ведется охота за старьем, и те единодушно заявили: полный пипец. Они говорили об этом по вечерам, когда отправлялись в походы, сидели у костра и кайфовали.
То есть люди реально откинули копыта, да? спросила Эмили, его лучшая подруга.
Еще как откинули. Ну насколько я знаю. Иначе это была бы обычная распродажа, и продавцы сидели бы тут же с сумкой на поясе и набивали цену.
А их жены, мужья, дети разве не могут все распродать? Как-то грустно, двери нараспашкуберите, кому не лень. Куинн покачала головой.
Ну вроде все так и есть. А у кого-то нет ни мужа, ни жены, ни детей. Или они живут хрен знает где.
Эти слова всех повергли в состояние легкого паралича.
Вот блин, высказалась наконец Эмили.
И что, они находят клевые штучки? уточнила Куинн.
Иногда. Какие-нибудь диковинные куклы с одним глазом. Мама такие любит.
Эмили стукнула его и зарылась головой в его живот.
Господи, мне из-за тебя кошмары будут сниться!
Спальня, куда занесло Августа, была почти пуста, бледно-розовые обои в цветочек совсем выцвели. На маленькой кровати громоздилась горка из потрепанных лоскутных одеялмаму обязательно заинтересует. На полочке у окна устроился большой самодельный кукольный домик, и Август опустился на колени, чтобы получше его рассмотреть. Это мама тоже возьметтам в миниатюрной туалетной комнате был миниатюрный рулон туалетной бумаги. Она обожала такие штучкидело рук чьей-то бабушки. Маленькие обитатели домика исчезли, но это не страшно. Заполнить его жильцамине проблема. Он толкнул пальцем распашные дверки, они качнулись взад и вперед. Рывком Август поднялся на ноги.
В принципе, есть интернаты, да только там еще хуже. Август про них читал: наркотики, несварение желудка, убийства. Еще есть домашнее обучение, однако родители не в ладах с математикой. А в школе будет лучше, да? Буйный переходный возрастэто как? Конечно, в Гудзоновой долине есть местечки позамысловатее, есть частные школыно чтобы за них платить, его родителям надо продавать по тысяче кукольных домиков в день. Одна девочка, чей блог ему нравился, каким-то образом уговорила родителей купить дом на колесах и весь учебный год каталась по Мексике. В комнату заглянула мама и завизжала от радости. Цель любой поездки родителейотыскать какую-то диковинку и прибрать к рукам. Август отодвинул запыленную занавеску и посмотрел в окно. В лагере он был самим собой, и его любили именно за это. В школе он вынужден рядиться в чужие одежды.
Мама занялась одеялами, стала раскладывать их по цвету и рисунку, потом принялась проверять, есть ли пятна. Она с головой ушла в работу, разглаживая жесткие хлопковые квадраты, явно просчитывая, сколько готова заплатить и за сколько выставит их в магазине, когда довезет домой. Август повернулся к шкафуон был открыт, будто жившая здесь девочка как раз одевалась, и пришельцы ее спугнули.