Все они подражали Сумиту внешне, ожидая, что и внутреннее приложится: так наше правительство строит синкансэны, рассчитывая, что мы превратимся в Японию.
Звонил телефон, и Сумит говорил слишком громко: «Всего двадцать тысяч, дядя? Я обычно работаю с партиями покрупнее», и все, присвистнув, дивились его сноровке и его импортным сигаретам.
А он продолжал забрасывать меня оскорблениями:
Никогда не понимал, Рамеш, как ты ведешь свой маленький бизнес. Ты же застрял в прошлом. У тебя хотя бы Твиттер есть? Подписывайся на меня, будешь влегкую зарабатывать пятьдесят тысяч в месяц.
Пятьдесят тысяч! повторял кто-нибудь из его шестерок.
Меня это бахвальство начинало раздражать.
Пятьдесят тысяч, ха! Эти уроды из Грин-Парка заплатят мне миллион триста тысяч. Съел? Так что возьми обратно свои шутки о париках и засунь в свою сраную жопу.
У меня есть знакомые со связями. И с деньгами. Они способны по щелчку пальцев разрушить всю твою жизнь. Сумит примолк, чтобы не начать читать проповедь, точно из пиратской копии книжки об осознанности.
Сумит, мою жизнь может разрушить даже торговец кебабами достаточно одного-единственного тухлого галути из баранины. У меня тысячи таких знакомых.
Я вообще-то стараюсь быть вежливым, ответил Сумит.
Не нужна мне твоя вежливость. Интересно, каково это торговать поддельными правами по тридцать тысяч рупий? Тебе нравится командовать своими шестерками?
Подлипала поморщился. Впился маленькими глазками в Сумитовы часы «Касио», в его джинсы и «Самсунг». И начал мечтать. Большая ошибка. Представьте, что вас окружает столько отчаявшихся людей. Паршивая схема для ведения бизнеса.
Сколько за последний год у тебя было клиентов? Два. А в следующем сколько будет? Тоже два. У тебя нет амбиций, Рамеш. Ты из года в год делаешь одно и то же. Так и останешься мелочью, сколько ни зарабатывай. Тебе бог дал такие мозги, и как ты ими распорядился?
Миллион триста тысяч ганди. Куда больше, чем ты заработаешь на подделке продуктовых карточек. Вообще-то, добавил я, напуская на себя деловой тон, я пришел спросить про новые проверки безопасности, о которых поговаривает правительство. Скажи мне, чего ожидать, о великий и могучий помощник заместителя министра среди знающих.
Только такой дурак, как ты, принимает правительство всерьез, Рамеш-бхай. Проверки безопасности? Думаешь, у них есть время этим заниматься?
Мы еще чуть-чуть попрепирались, пытаясь вытянуть друг у друга информацию, как-то договориться. Единственный доступный нам способ общения.
Таких, как мы, сотни тысяч молодых и беззаботных, старых и сломленных, которые пытаются заработать, торгуются не на жизнь, а на смерть, бьют исподтишка, обманывают в любой из десяти тысяч чайных восточного Дели.
Глупый юный Сумит. Думал, обзавестись сотнями клиентов гениальный ход. Думал, путаться с гангстерами и гундами очень умно. Но я-то прекрасно понимал: чем больше клиентов, тем больше проблем. Чем больше вокруг тебя молодых голодных ребят, тем больше неприятностей. Я ни от кого не зависел, я был первоклассным специалистом, и моя жизнь меня совершенно устраивала.
Понятия не имею, почему я не уехал из Дели. Постоянно я плачусь, как здесь тяжело жуткая жара, ужасные пробки, и даже не попытался ничего сделать. Так что я должен быть благодарен Руди за то, что он наконец-то это изменил.
Дели не шафран. Дели не специи. Дели это пот.
Ем. Работаю. Когда устаю, ворчу. Так проходили мои дни, когда у меня еще были все пальцы, до того, как мы с Руди в одночасье разбогатели, до того, как меня возненавидели каждые домохозяйка и домохозяин в радиусе двух тысяч миль.
Я вкалывал до самого дня экзаменов. Вкалывал, как все индийские родители в семидесятые (по их же словам), когда в телевизоре был один-единственный канал и до школы шли пять часов, стараясь не нарваться на мины и педофилов, когда не было снежинок и миллениалов, которые тусуются в групповом вотсаповском чате собственного воображения.
Каждый день я питался фастфудом покупал на улице чана, бхел пури и голгапы и не поправился ни на унцию. Я рассуждал в кафе о политике, расширении метро, пробках, попрошайках из Бихара, экзаменационных вопросах и, разумеется, загрязнении окружающей среды. А о чем еще говорить? Даже крикет столько не обсуждают. Надо мной посмеивались из-за париков, кривлянья и моих изнеженных белых клиентов.
Я слушал песни из фильмов о луне, звездах, судьбе, а ночью заказывал на «Алибабе» поддельные «ливайсы» за полторы тысячи рупий. Хватит с меня синтетического дерьма моей юности! Хватит с меня поношенных футболок с «Барселоной» от какого-нибудь избалованного английского или испанского подростка! Теперь-то я был уверен, что мои вещи шьют на той же фабрике в Чунцине, на той самой!
А потом я сдал экзамен, и вся моя жизнь изменилась.
Три
Я снова увиделся с парнишкой через неделю после предыдущей встречи, чтобы уточнить кое-какие тонкости, и на этот раз родители зажали меня в угол. Их одолели сомнения.
Дело вот в чем, начал мистер Саксена и осекся. Почесал безволосый подбородок, чтобы молчание казалось многозначительным, а не жалким.
Боже мой, да говори уже, Вишал, жена пошевелилась, и на меня повеяло ее духами дорогой аромат, роза и жасмин. Она скрестила руки на груди, дожидаясь, пока муж исполнит предписанный обществом долг и набросится на меня.
Губы у него были толстые, как у голливудского пластического хирурга. Глаза хитрые, красные, как у моего отца, но без желтизны.
Ну, в общем, Рудра то есть Руди, да, извини, так вот он считает, что вы не стоите этих денег. Нам кажется, что мы платим гм, да, дорогая, я сейчас перейду к
Тут я его перебил.
Сэр, проникновенно произнес я, тщательно выговаривая каждую букву и особенно упирая на раскатистое «р», сэр, вы знали, что делали, когда обратились ко мне. Вы человек со вкусом и пониманием. Я его разоружил, как Пакистан после войны. Мне о вас рассказало семейство Шарма. Помните таких? Их сын теперь в Нью-Йорке. Благодаря мне.
Решимость Вишала Саксены рассыпалась в прах. В его взгляде читались мечты о Манхэттене. Хот-доги, Таймс-сквер, Гордон Гекко, женщины с увеличенной грудью и восстановленными девственными плевами. Миссис Саксена заворчала.
Я знаю, что делаю, продолжал я. Я так же строг с ним, как с вами были строги ваши родители, и посмотрите, каким вы стали. Прекрасный дом. Очаровательная жена. Я использую лишь испытанные, проверенные методы. Вы заплатили разумную цену.
Я мог бы продолжать долго. Расхваливать их интерьеры. Альбомы фотографий и репродукций на журнальном столике. Резные барельефы, точно на стенах средневековых храмов. Трепаться о том, как им пришлось для этого потрудиться. Как наши дети становятся все слабее: где уж им тягаться с китайцами. Как они сами наверняка ползли в школу несколько дней подряд, пока не отнимутся руки-ноги, как их жестоко лупили, а они в ответ не позволяли себе даже пикнуть, не то что нынешние дети. Но я и так сказал достаточно.
Муж сдулся. Миссис Саксена задрожала, гром перед дождем, ого, как смотрит, узнаю этот взгляд.
Вы купили «хёндэ»? К вам надолго приехала теща? Вас лишили премии?
Черт подери, Вишал, вмешалась она.
Намита, он говорит, что это очень выгодно
Но Руди сказал
И они заспорили о карьере и выборе жизненного пути, припомнили и тот случай, когда кто-то с кем-то переспал. Как ты мог, Вишал? Ради бога, Намита, это же был один-единственный раз, ты ведешь себя как настоя
Я незаметно юркнул в комнату к парню.
А, это ты, сказал он. Неумытый, кожа тусклая от жира. Они тебя уже выперли?
Не спеши, жирдяй, ответил я.
Он воздухом поперхнулся.
И заморгал, глядя на меня стеклянными глазами. Мы, индусы, самые озабоченные люди во всем интернете, как можно догадаться по комментариям к любому видеоролику. Мы липнем к женщинам, мы напрашиваемся на внимание, мы даже у нимфы с фрески шестнадцатого века попросили бы телефончик. Может, мы навязчивы. А может, я несправедлив к парню: такое со мной частенько бывает.
А может ну, может же? мы просто понимаем, что нам отчаянно нужно, чтобы наша сперма очутилась в ожидающих матках наших женщин, чтобы мы обошли по рождаемости китайцев, задавили их числом, потому что, да поможет нам бог, никак иначе нам их не победить, а этот слабак растрачивает свои патриотические соки на салфетки и унитазы. Мерзость.
Давай договоримся, Руди, сказал я; в последующие годы я так часто повторял ему эту фразу, что сбился со счета. Я сдам за тебя экзамен, и твои родители заплатят мне, сколько должны. Понятно? И хватит ныть.
Мои родители, бабушки с дедушками и все предки вплоть до самых древних ну, может, не шпионы и не греки, были милосердны и кротки, и посмотрите, до чего это их довело. А я получил кое-какое образование и намерен этим воспользоваться.
Блин, извини, чувак, помолчав немного, сказал он. Не глядя мне в глаза. Ох уж эти современные детки. Но ты тоже кончай меня дрючить.
Сдавать экзамен буду я.
Круто, ответил он и добавил много чего о детстве, о СДВГ, о том, как его травили в школе, какие его родители нарциссы: в общем, грустно, конечно. Но мне были нужны деньги, ну, может, еще джинсы и жена, рано или поздно.
Я помирился с ним. Пообещал, мол, ответишь на мои вопросы о том, что именно тебе рассказывали учителя о голландской болезни и провалах рынка и больше никогда меня не увидишь.
* * *
И вот настал день первого экзамена. Жарче погребального костра. Я взмок сильнее, чем в купе третьего класса. В такие дни всерьез подозреваешь, что все пламя ада изверглось на Дели.
По пути на экзамен я проходил мимо кирпичных домов, вечно обклеенных предвыборными плакатами, словно выборы растянулись на год. Проходил мимо парочек в парке, прячущихся под куртками, чтобы неприлично целоваться с языком, как фиранги, которых они видели в западных фильмах.
Здание представляло собой уродливую социалистическую постройку шестидесятых годов, когда Борлоуг избавил нас от голода и в Индии еще были пятилетки. Меня окружали потные, перепуганные юнцы, на несколько лет младше меня, во взгляде не только страх перед экзаменами, предсмертные записки родителям, мол, вам на меня было плевать, но и мечты об успехе, невообразимом богатстве, чужих краях, где круглый год дожди, все едят вареные овощи и можно постепенно перестать звонить родным и забыть об их существовании.
На входе никого не проверяли. Вообще. Как и говорил Сумит. Зря я ходил к нему, выслушивал оскорбления. Каждый охранник и чиновник поворачивал голову и снова возвращался к Фейсбуку рассматривал странички тех, кто травил его в школе. Никто даже не взглянул на мой поддельный экзаменационный билет, на парня по имени Рудракш Саксена с моим лицом. Зачем лишний раз усложнять себе жизнь.
Помню свой первый Всеиндийский экзамен.
Как же мне было страшно в тот первый раз.
Теперь? Теперь просто скучно.
Экзамен начался легко.
Детишки вокруг меня шмыгали носами, пряча слезы, жертвы зубрежки и тяжелой родительской доли. Все их мечты псу под хвост, годы упорной работы пойдут прахом.
А у меня был всего один месяц.
И чего я добился!
Пиздюшонок Руди собирался поступать на экономиста, и знания в моей голове теснились сильнее, чем семья с тремя детьми на одном мопеде: годовая программа графиков, уравнений, кривых, исчислений и функций спроса.
В первый день подготовки я заставил микроэкономику служить мне. На второй велел расступиться водам счетов домашних хозяйств. На шестой день велел уравнению Блэка Шоулза плясать предо мною и отдал кривую доходности на посмеяние народам.
Первой я сдавал математику. Полтора часа вопросов с готовыми вариантами ответов. Дети вокруг меня плакали навзрыд понимали, что им крышка. Я и ухом не повел. Я обеспечу парню будущее. И получу деньги.
Потом день за днем сдавал оставшиеся экзамены. Американцы сдают свой жалкий SAT за один день. В Индии лучше. Пять дней пять экзаменов, пусть дети поймут, что жизнь неумолимая вереница ужасов.
Я сдал последний, экономику, и забыл об экзаменах до следующего года и нового клиента. Через месяц Саксены узнают общие результаты. Ни проблем, ни волнений.
Я и не думал, что сдам так хорошо. В первую тысячу попаду, это ясно. Руди будет всем хвастать, что специально учился плохо, дабы не привлекать к себе внимания. Вполне в его духе: он был мастер выдумывать небылицы и нести чушь до того, как ему вломили по первое число.
После экзамена я вышел в коридор, посмотрел на детишек вокруг меня: одни валялись на полу, другие обнимались с колоннами, как родственники жертв железнодорожной катастрофы. Меня все это уже не интересовало. Через месяц будут результаты. Через месяц придут деньги. Через месяц я смогу переключиться на другую работу.
* * *
День, когда моя жизнь изменилась, начался как обычно. Я держался спокойно, ни с кем особо не откровенничал. Сумит слал в вотсапе шутки про парики, но я понимал, что его задело. У него по пятнадцать учеников зараз, так что приходится нанимать для сдачи экзаменов кого-нибудь из типичной его мешанины наркоманов, ребят, которых выгнали из школы, парней, которые сбежали из дома, от нищеты, договорного рабства и приставаний, и не сумели найти иной постоянной работы, кроме как у этого мошенника. Сумит не упускал ни единого шанса, хватался за любые задачи. Помогал детям политиков и гангстеров, сулил им золотые горы. И если хотя бы один из них завалит экзамен, этот камина окажется по уши в дерьме.
Я должен был узнать результаты после полудня, когда их пришлют Саксена. Они позвонят мне и, что гораздо важнее, перечислят деньги.
Полдень пришел, полдень прошел. Ни звонка. Ничего.
Я отправился пообедать, как делаю всегда, когда мне нечем заняться. В любимую забегаловку с южноиндийской кухней, где воняло хлоркой и куркумой.
Результаты уже наверняка объявили. Вокруг меня целые семьи отмечали окончание экзаменов, вешали детям на шею гирлянды цветов, набивали им рты доса. Чем занимаются Саксена? Неужто решили меня кинуть?
Детишки в ресторане явно последние несколько месяцев регулярно плакались папе с мамой: «Я провалился, наверняка провалился, я плохой сын, убейте меня сейчас, в следующей жизни я справлюсь лучше!» слышь, чувак, дай отдохнуть маленько, и теперь рыдали от облегчения. В углу орал телевизор, чтобы членам семьи не нужно было общаться друг с другом: владельцы забегаловки знали своих клиентов как облупленных.
Мои клиенты, мои подопечные избавлены от такого. Ни тревог, ни мучений. И они сами, и их родители знают, что все будет замечательно, потому что я лучший. Даже если на миг допустить, что я где-то облажаюсь (хотя вряд ли), мне устроят выволочку, потребуют вернуть деньги кстати, тому и другому клиенты наверняка обрадуются: так они почувствуют себя не безответными бухгалтерами со стремительно растущим пузом, а настойчивыми дельцами, которым удалось взыскать неустойку.
Если вы богаты, ваши дети всегда могут пересдать экзамены. Поживут годик дома, ваш партнер по гольфу впихнет их на какую-нибудь выдуманную стажировку. Это беднякам подавай все и сразу: им нужно поскорее сплавить из дома семерых пустобрюхих детей.
Одно семейство с плачущим отпрыском обсуждало, что завтра утром нужно бы зайти в храм. До и после Всеиндийских экзаменов в храмы ходят в сто раз чаще обычного. Ох уж эти молитвы, подношения ги и кислого молока! Лучше бы я занялся религией. Вы хоть раз видели бедного священника? Вдобавок они только и делают, что день-деньской трахают своих неграмотных прислужников и отправляют записи со скрытых камер на порносайты. Эту часть я пропущу, клянусь.
В тот самый миг, когда моя жизнь изменилась, я сидел в забегаловке, весь на нервах, и с опасной скоростью хлебал нимбу пани с щепоткой чат масала.
Я злился. Мне причитался миллион триста тысяч рупий!
Богатство, слава, удача! Джинсы!
И никаких известий.
Я уже откровенно бесился так, что готов был пешком отправиться в Грин-Парк и сжечь к чертовой матери эту богадельню с ее иностранными паразитами, так, как бесятся маоисты в наших восточных штатах, и вдруг взгляд мой упал на экран телевизора в углу.