Я в восторге, что ты его знаешь, потому что ни Стэнли, ни Дэбра о нем понятия не имеют. В тот же миг, как Фиона сказала о тебе, я поняла, что тому быть. Я навещала Нико, ты понимаешь. Я видела его соседей и этих мальчишек, и не могу тебе сказать, как это мне напомнило всех моих парижских друзеймы там были чужаками. Отщепенцами.
Йель подумал, поняла ли что-нибудь Сесилия. Он сидел неподвижно и не смотрел на нее.
Я не говорю, что Нико с друзьямиэто Париж, не пойми меня неправильно, но все эти ребята, стекающиеся туда отовсюду, это все то же! Мы никогда не думали, что это какое-то движение, когда я была молода, но сейчас об этом говорят как об Эколь де Пари, а на самом деле имеют в виду весь этот сброд, который принесло туда в одно и то же время. Все, родившиеся в каком-нибудь богом забытом местечке, вдруг словно попали в рай.
Йель воспользовался тем, что она закончила фразу, чтобы сменить тему.
Я бы с радостью взглянул на эти картины.
Ох, Нора театрально вздохнула. Тут Дэбра напортачила, верно? Мы собирались поехать в банк с ее «Полароидом», но в нем чего-то не хватало.
Вот что бывает, сказала Дэбра, когда все сувенирные магазины закрывают на зиму. У меня была пленка, но кончились батарейки для вспышки.
Я мог бы найти в Стерджен-Бэй, сказал Стэнли, и Дэбра не выразила восторга.
Вот что мы сделаем, сказала Нора. Я пришлю вам почтой несколько полароидных фотографий. Знаю, по фотографии мало что скажешь, но вы составите представление.
Поскольку никто из них не предложил отправиться в банк под дождем, Йель решил тоже промолчать. Ему не хотелось, чтобы Дэбра и Стэнли решили, что он слишком давит, и настроили Нору против него. Его целью было заручиться ее доверием, а не потрогать эти картины.
Я в ответ пришлю вам фотографии галереи, сказал Йель. И позвольте я еще раз назову свой адрес, чтобы посылка попала прямо ко мне, он взглянул на Сесилию, но она уже давно не участвовала в происходящем, и вручил свои визитки Норе и Стэнли. Там мой личный номер.
Они оставили Стэнли образцы заявлений для пожертвования и завещания движимого имущества и вышли под дождь без зонтов. Сесилия прикрывала голову папкой, пока они бежали к машине; похоже, она не волновалась, что папка промокнет. Дэбра, смотревшая на них с крыльца, не помахала на прощание.
Она определенно без ума от тебя, сказала Сесилия.
Она пыталась включить дворники.
С этим можно работать.
Ему не хотелось объяснять ей про Нико, про то, что отношение Норы к нему никак не связано с галереей.
Просто катастрофа.
Дворники дернулись, послав каскады воды по краям ветрового стекла.
В самом деле?
Скажи, что ты просто ей подыгрывал.
Я не уверен.
Что-то в этой женщине или в этом доме дает тебе основание думать, что ее Модильяни настоящий?
То есть вообще-то, да. Я изменил первое мнение. Думаю, вероятность вполне неплохая.
Что ж. Удачи тебе. Если сумеешь обойти эту внучку. И ее отца, если уж на то пошло. Когда завещания составляют так поздно, их всегда оспаривают. «О, она была в маразме! Адвокат воспользовался случаем!» Но удачи тебе.
Когда Сесилия выехала на местную дорогу ZZ, Йель осознал, что она не умела проигрывать. Вероятно, это и помогало ей добиваться успеха в работеее захватывали амбиции, как и Чарли. И Йель восхищался этим качеством в людях. С Чарли его познакомил Нико, в баре, и когда Чарли отвернулся, чтобы поприветствовать кого-то, Нико прошептал: «Он станет первым голубым мэром. Через двадцать лет». Чарли мастерски организовывал людей, зажигал в них огонь, добиваясь, чтобы его газету читалии все потому, что он чрезвычайно тяжело переживал потери. Когда случалась неудача, он не спал до пяти утра, названивал людям и царапал что-то в блокнотах, пока не вырабатывал новый план действий. Принять это было трудно, но Йель уже не мог представить свою жизнь без жужжания будильника Чарли в самом ее центре.
Мне хотелось взять ножницы, сказала Сесилия, и подровнять брови этому мужику. Адвокату.
Для такого сильного дождя она ехала слишком быстро. Йель, вместо того чтобы попросить ее сбавить скорость, сказал:
Умираю с голоду.
Это была правда; часы уже показывали три, а они ничего не ели после перекуса на бензозаправке.
Они остановились в ресторане, предлагавшем пятничную жареную рыбу и комнаты наверху. Войдя, они увидели на столах скатерти вразнобой и длинную деревянную барную стойку.
После еды мы снова тронемся в путь, сказала Сесилия, или будем заливать неудачу алкоголем?
Йелю даже не пришлось задумываться.
Уверен, у них есть номера.
Завтра они смогут вернуться домой при ясной погоде.
Сесилия села за стойку и заказала мартини; Йель выбрал пиво и сказал, что отойдет на минутку. В холле не было таксофонов, но владелец заведения разрешил ему воспользоваться внутренним телефоном.
Чарли взял трубку после десятого гудка.
Мы остаемся на ночь, сказал Йель.
Где ты, еще раз? спросил Чарли.
Висконсин. На косе.
С кем ты там?
Господи, Чарли. С женщиной, похожей на старшую сестру принцессы Дианы.
Окей, сказал Чарли. Я по тебе скучаю. Ты последнее время то и дело испаряешься.
Очень остроумно.
Слушай, я собираюсь вечером в «Найлс».
Йель уже давно перестал вникать, в какие протесты вписывается Чарли, но этот вроде был из-за бара, который постоянно атаковала полиция. Йель сразу сказал Чарли, когда они только сошлись, что он не будет участвовать в чем-то подобном; его нервная система была достаточно хрупкой и без угрозы быть отделанным дубинкой или надышаться слезоточивого газа.
Береги себя, сказал он.
Я буду неотразим со сломанным носом. Признай это.
Он вернулся в бар, где бармен рассказывал Сесилии, как здесь бывал Аль Капоне, как гангстеры перегоняли по замерзшему озеру из Канады машины, груженные алкоголем. Сесилия допила свой мартини, и бармен хохотнул.
Я умею их делать, сказал он. Теперь у меня еще вишневый в ассортименте, называю его «Округ Дор, фирменный». Не желаете попробовать?
Она желала.
Они так засиделись, что зал стал потихоньку заполняться публикой. Семьями, и фермерами, и припозднившимися отпускниками. Сесилия напилась и ковыряла заказанный мясной пирог, говоря, что он слишком жирный. Йель предложил ей своей рыбы с картошкой фри, но она отказалась. Когда она заказала себе третий мартини, Йель неодобрительно попросил еще хлеба.
Я не хочу хлеба, сказала она. Что мне нужно, это авокадо с каким-нибудь домашним сыром. Это диетическая пища. Ты когда-нибудь ел авокадо?
Да.
Ну конечно. То есть, ни на что не намекаю.
Не в курсе, на что это может намекать.
Он огляделся, но никто их не слушал.
Ну, ты понимаешь, сказала она. Вы, ребята, более продвинуты. Подожди: прадвинуты или продвинуты? Продвинуты. Но послушай, она положила два пальца ему на бедро, рядом со складкой штанов, отмечавшей промежность, что я хочу знать, неужели вы больше совсем не оттягиваетесь?
Йель растерялся. Бармен, проходивший мимо, подмигнул ему. Похоже, они составляли вполне достоверную пару, пусть даже Сесилия была старше на несколько лет. Амбициозная карьеристка и ее молодой еврейский дружок. Йель сказал шепотом, надеясь на ее понимание:
Ты обо мне лично или о геях вообще?
Видишь? Ты сам признался, ты гей!
Не слишком громко, слава богу. Руку она не убрала; но, может, в этом не было ничего сексуального.
Да.
Но, о чем это я хотела я говорила, что геито есть извини, что обобщаю, но я так думала, и я оказалась права что геи лучше всех умели веселиться. Я вам завидовала. А теперь вы все такие серьезные и сидите по домам, из-за этой дурацкой болезни. Однажды меня пригласили на Бэтон-шоу. «Бэтон-клуб»? Ну, знаешь. И это было потрясающе.
Их по-прежнему никто не слушал. У окна истерила маленькая девочка, бросив на пол сырный тост.
Я бы сказал, ответил Йель, у нас было лет десять, когда мы действительно веселились. Слушай, если ты знаешь тех, кто сбавляет обороты, я рад. Таких немного.
Сесилия надавила пальцами сильнее и подалась к нему. Он беспокоился, что она сейчас свалится со стула.
Но разве тебе не хочется повеселиться?
Он аккуратно убрал ее руку и положил ей на колени.
Думаю, мы по-разному представляем себе веселье.
Это, похоже, задело ее, но она быстро пришла в себя.
Что я хочу сказать, прошептала она, это что у меня К-О-К-С в сумочке.
Она указала на бледно-желтую сумку под барным стулом.
Что у тебя?
Возможно, он неправильно расслышал. Она даже не поняла шутку про бонг.
К-О-К-А-И-Н. Когда поднимемся наверх, можем подурачиться.
У Йеля пронеслось в голове множество мыслей, и главная из нихчто утром Сесилия будет в ужасе от своего поведения. Ему было так неловко за нее, что хотелось согласиться и занюхнуть дорожку прямо здесь, на стойке бара. Но в последнее время его сердце выдерживало не больше одной чашки кофе в день. А траву он не курил наверно год.
Он посмотрел на нее самым добрым взглядом, на какой только был способен, и сказал:
Мы закажем тебе большой стакан воды, и ты съешь немного хлеба. Спать можешь допоздна, а когда будешь готова, я поведу машину до самого Чикаго.
О, ты думаешь, я напилась.
Да.
Да я в порядке.
Он пододвинул к ней хлеб и воду.
Сесилия могла потом припомнить ему это, попытаться подставить его с будущими завещательными дарами галереи, но это было маловероятнотеперь и у него был на нее компромат. Он не собирался шантажировать ее, ничего подобного, но это могло выровнять их весовую категорию.
Когда проснешься, сказал он, не волнуйся на этот счет. Поездка была хорошей, верно?
Еще бы, сказала она. Для тебя.
Утром Йель заказал оладьи и кофе. Прошлым вечером, провожая Сесилию до комнаты, он оставил записку, на случай если она не вспомнит их план, он положил листок на комод: «Я буду внизу, спускайся, когда будешь готова».
Он читал «Адвоката округа Дор» и «Трибуну», и в последней нашел две статьи, о которых стоило сказать Чарли: в одной обсуждалось, не отменить ли Счастливый час, вторая была редакционной статьей о ничтожных тратах Конгресса на СПИД. Уже то, что люди говорили об этом, что «Трибуна» уделяла этому внимание, казалось маленьким чудом. Чарли был прав; он сказал, что им требовалось односмерть знаменитости. И вот, пожалуйста, жертвой СПИДа пал Рок Хадсон, не посмевший признаться в своей ориентации даже на смертном ложе, и не прошло пяти лет после начала эпидемии, как появился хоть какой-то отклик в СМИ. Но этого было мало. Чарли как-то поклялся, что, если Рейган в кои-то веки снизойдет до речи о СПИДе, он пожертвует пять долларов республиканцам. («А в сопроводительной записке, сказал Чарли, напишу: Я облизал конверт своим большим гейским языком».) Но теперь хотя бы Йель слышал какие-то разговоры в надземке. Он слышал, как два подростка шутили на запретную тему в холле отеля, где он встречался с донатором. («Как сделать фрукт овощем?») Он слышал, как одна женщина спрашивала другую, не опасно ли ей и дальше стричься у голубого парикмахера. Нелепо, конечно, но это было лучше ощущения, словно ты живешь в какой-то параллельной вселенной, где никто не слышит твоего крика о помощи. Теперь же люди как будто слышали, просто им было все равно. Но разве это не прогресс?
Сесилия показалась в 10:30, одетая в отглаженные слаксы и свитер, с макияжем и уложенными волосами.
Погода намного лучше! сказала она.
Ты в порядке?
Я отлично! Представь себе, даже без похмелья. На самом деле я не так уж напилась. Мило, что ты обо мне беспокоился.
Он вел машину, а Сесилия сидела, приложив голову к окошку с пассажирской стороны. Он старался объезжать выбоины, поворачивать плавно. Они почти не разговаривали, не считая обсуждения стратегии на случай, если картины окажутся подлинными. Йель возьмет на себя Нору и ее семью, пока не придет время оформлять завещательный дар, и тогда, если будет нужно, к нему подключится Сесилия.
Йель взглянул на желтую сумку в ногах Сесилии, в которой, как он знал, лежал пакетик кокаинаесли только она не приняла его этим утром, что было по ней не заметно. Если их остановит полиция и машину обыщут, их обоих арестуют. При мысли об этом он даже сбавил скорость.
Он сунул руку в карман блейзера, вытащил горсть «M&Ms» и предложил Сесилии. Она взяла одно драже.
Ты был знаком с ее племянником, сказала она.
Внучатым племянником. Он был моим первым настоящим другом в городе.
Надеюсь, сказала она, это не замутняет твое восприятие.
2015
Фиона не отдавала себе отчета, что у нее в голове уже сложился некий образ частного детектива, пока они с Сержем не оказались с ним лицом к лицу, за круглым столиком в «Café Bonaparte». Глядя на этого миниатюрного тихого человека, она осознала, что рисовала себе неловкого типа в плаще, потливого жандарма в отставке, который в конце концов оказался бы гением. Но Арно («Можете звать меня Арнольд», предложил он на безупречном британском английском, словно считал ее неспособной произнести простой звук «O») был словно свежезаточенный карандашна маленьком смуглом лице выделялся острый нос. Не то чтобы она хотела себе киношного детектива. Это был не киношный случай. Если Клэр действительно в Париже, найти ее не должно составить труда. Другое делоуговорить ее на встречу.
Арно взял чек, который она протянула ему, и убрал в нагрудный карман. Он склонился над своим фруктовым салатом и быстро задавал вопрос за вопросом, пока ел.
Как ее французский? Вашей дочери?
Фиона взглянула на свой сырный омлет; она перед этим была так голодна, но теперь не могла заставить себя взять в рот еду.
Она учила его в старшей школе.
Лисэ, пояснил Серж.
Серж, который привез сюда Фиону (она сидела на мотоцикле, обхватив его за талию и закрыв глаза), решил остаться и заказал эспрессо, и теперь, похоже, чувствовал потребность оправдать свое присутствие.
Когда Клэр была в шестом классе, Фиона попробовала применить к ней тот же довод, что когда-то испытала на себе: «Ты ведь немного кубинка, сама знаешь. Не думаешь, что испанский» А Клэр сказала: «Но я и француженка. А еще моя ДНК на девяносто девять процентов совпадает с мышиной. Мне что теперь, учиться пищать?»
Теперь же Фиона сказала:
Но я не знаю, давно ли она здесь. Возможно, три года.
Три годаэто когда она ушла из секты?
Да, сказала Фиона, но
Она не знала, что еще сказать. Что-то о том, что из секты никогда нельзя по-настоящему уйти. О том, что сперва была просто эта секта, а потом возникла личная секта Клэрее поклонение Курту Пирсу. Один лидер и одна последовательница.
И вы полагаете, она сейчас в Париже.
Ну
И неожиданно она не смогла вспомнить, почему она была так уверена, что видео было снято в Париже. Была ли на заднем фоне Эйфелева башня? Нет, но это видео было о Париже. Как же она устала. Стоило ей повернуть голову, и зрение размывалось.
Вы смотрели видео? спросила она.
Она послала ему ссылку, когда они первый раз списались на этой неделе.
Он кивнул, достал тонкий ноутбук из сумки у себя в ногах, открыл его одним плавным движением и запустил видео. То, что во французском кафе был вай-фай, показалось Фионе неправильным. В ее сознании Париж застыл в 1920-х. Это всегда был Париж тети Норы, сплошь роковая любовь и туберкулезные художники.
Метка на третьей минуте, сказала она.
Десять дней назад соседка Клэр по колледжу, Лина, прислала ей ссылку на ролик с Ютьюба со словами: «Кто-то прислал мне это, спрашивая, не Клэр ли там, на третьей минуте. Я не уверенадумаешь, правда?» Но тупой компьютер Фионы не мог промотать видео, так что ей пришлось сидеть и смотреть все эти минуты «полезных советов любителям семейного отдыха» для туристов зажиточного среднего класса, собирающихся вытащить детей во Францию. Карусели, горячий шоколад в ресторане «Анджелина», лодочки на пруду в Жардэн-дю-Люксамбур. А затем возникла стриженая под мальчика ведущая и стала пятиться по мосту, рассказывая о художниках, «запечатлевающих этот вид, чтобы вы могли взять его домой». И там, позади ведущейтеперь на экране Арносидела женщина на складной табуретке, щурясь на маленький холст, неловко касаясь его кисточкой, словно по указке. Была ли она похожа на Клэр? Да. Но чуть полнее, а ее волосы были схвачены стильным платком. «Как знать, воскликнула ведущая, и может даже в сопровождении своих enfants!» Эти слова относились к девочке, совсем еще крохе, которая возилась с какой-то маленькой красной игрушкой у ног женщины.