Ты выглядишь потрясающе.
О, ээ, да спасибо. Мэри никогда не умела получать комплименты. Она выбрала изумрудно-зеленую шелковую блузку с короткими рукавами и оборками вокруг шеи, самую женственную из того, что могла себе позволить. Вырез на ней был слишком рискованным, чтобы ходить на работу, но вот, кажется, он наконец обрел благодарного зрителя. Как твои дела?
Как обычно. Был занят. Всеми возможными жалобами на ухо, горло и нос.
Мэри открыла рот, чтобы спросить еще что-нибудь о его профессиональной жизни, но Джеймс перебил ее.
Работапоследнее, о чем хочется говорить. Он приподнял бровь, и Мэри взмолилась, чтобы ему не вздумалось обсуждать ее поведение в прошлые выходные. Скажи, чем бы тебе хотелось заниматься вместо этого?
То есть?
Ну, конечный результат. Тот, о котором мечтаешь, пока занимаешься реальной работой. Мне всегда кажется, это очень о многом говорит.
Я не знаю.
Никто никогда не задавал Мэри таких вопросов. Как будто Джеймс мог смотреть ей в самое сердце; она почувствовала это тогда, над тарелкой с кусками курицы, а сейчас ощущала еще сильнее. Может быть, он знал, невзирая на ее слова, что у нее все-таки был ответ. Но она никогда никому о нем не говорила. При том, что происходило вокруг, это было неважно и нерелевантно. Но впервые с того момента, как Да поставили диагноз, Мэри почувствовала, что рядом с Джеймсом может смотреть в будущее. Он спросил, потому что хотел это знать, ему было важно.
Знаешь. Ну же? Иначе откуда этот румянец?
Глубоко вздохнув, Мэри слегка отвернулась, так чтобы видеть его реакцию только боковым зрением.
Я бы хотела стать художником. Художником по ткани. Я делаю такие карты. Мэри вытащила из кармана телефон, открыла фотографии и нашла там галерею картинок, которые никогда никому не показывала. Теперь же, сказав это вслух, она должна была доказать, что все это больше, чем просто каприз.
Минуту или две Джеймс молчал. Мэри смотрела, как он перебирает картинки. У нее не было настоящей камеры, и она делала все фотографии своим «самсунгом» со слабым разрешением.
Мэри, это потрясающе. Ты берешь заказы?
Скорее нет. Я просто делаю их в подарок. Только своим, в семье, больше никому.
Но ты можешь зарабатывать этим деньги. Много денег, продавая их нужным людям. Ты можешь начать свой бизнес, у тебя будет много заказов
Эй, эй, мне кажется, ты как-то слегка увлекся.
Я не буду настаиватьпока. Садись сюда.
Что?
Вот сюда. Раз уж я завладел твоим телефоном, то, я уверен, что ты хочешь, чтобы мы сфотографировались вместе. Чтобы распечатать, повесить на стенку
Да, конечно, в рамке из сердечек.
Джеймс ухмыльнулся.
Садись сюда. Он обхватил ее рукой за талию. Камера вспыхнула. Мэри поторопилась отодвинуться, чтобы не слишком уж привыкать к его руке на своем теле.
Как, уже? Его лицо все еще оставалось сантиметрах в двадцати от ее лица.
Чтобы ты не устроил ничего такого.
Джеймс облизнул нижнюю губу.
Зануда. Он поцеловал ее в щеку. Итак, картыэто великий план. А что привело тебя в отель?
Я всегда там работала. Мэри пожала плечами, и это вышло небрежнее, чем она рассчитывала. Не больно-то вдохновляюще, да? Организовывать праздники для других, и потом за ними убирать. Я начала подрабатывать там с шестнадцати. А когда закончила школу, стала работать на всю катушку.
Пожизненно?
Типа того.
Мэри думала, что почувствует осуждение. В конце концов, Джеймс был из состоятельной семьи. Чтобы понять это, не нужно иметь ученую степень. По большому счету, может быть, он не был уж настолько богат. Но все равно было ясно, что он жил в совершенно другом мире. Говорил на совершенно другом языке. Для Мэри все это значилоне волноваться о том, что зарплаты может не хватить до конца месяца или что какие-нибудь неожиданные расходы внезапно погребут всю семью. Ей хотелось бы обидеться на Джеймса за его относительное богатствоза то, что оно может купить ему столько свободы, но у нее почему-то не получалось.
Мой папа болеет, добавила она.
Мне очень жаль.
Она понятия не имела, зачем это ляпнула. Это прозвучало так нелепо, так странноэтот прогноз, рассеивающий свои ужасные семена в воздухе среди парашютиков одуванчика.
Извини. Я не знаю, зачем это сказала. Я не хочу, чтобы ты меня жалел.
Не волнуйсяя не буду. Я же вижуты сильная.
Мэри слегка приподняла в полуулыбке губы.
Если хочешь, можешь рассказать мне об этом. А если не хочешь, можем поговорить о чем-нибудь другом. Например, о карте, которую ты мне сделаешь.
И тут Мэри, не выдержав, излила душу. Ей так нравилось, что Джеймс не перебивал, что дал ей выплакаться и высказать все то, в чем она так боялась признаться даже самой себе: что она любит свою семью, но иногда ей кажется, что она живет в этом доме с тремя подрастающими братьями, как в западне, а лучшие годы ее жизни проходят мимо. Что она не может представить себе, как будет без папы, но не знает, насколько еще хватит маминых сил ухаживать за ним. Плача, Мэри не думала о том, как выглядит ее лицо, о том, что вся косметика расплылась. Она приняла и салфетку, которую предложил Джеймс, и плечо, чтобы выговориться в него.
Ему повезло, что у него есть ты. Им всем повезло.
Мимо прошла кучка подростков, с лицами, скрытыми под капюшонами. У одного был магнитофон, каких Мэри не видела много лет, да и то только у старьевщиков в Ньютонарде. Когда шум вдалеке затих, они снова оказались наедине. Она предложила Джеймсу еще бутылку пива, третью. Тогда она не выпьет ее сама и не будет вести себя как идиотка.
Ну, а тыкакой у тебя главный план? Раз уж я рассказала о своем, спросила она.
Боюсь, у меня его нет.
Херня!
Джеймс взглянул на нее, заметно удивленный. В Мэри всегда присутствовала вспыльчивость, но большую часть жизни она старательно подавляла ее, стремясь, чтобы все вокруг были счастливы. У Джеймса была какая-то способность раскрывать резкие черты ее личности. И она наслаждалась возможностью дать им выход.
Клянусь, офицер! Я не обманываю. По крайней мере, ничего похожего на твои карты.
Совсем ничего?
Ну, я знаю, что не хочу заниматься тем, чем занимаюсь.
Медициной?
Джеймс кивнул.
Все не так просто. Но уж что есть. Мне нравится помогать людям. Но моя работа по большей части состоит не в этом. Сплошной бардак, возня с бумагами и боль. Но все равноя не думаю, что мог бы все это бросить. Мне тридцать шесть, как-то поздновато для смены работы.
Мэри думала, сколько ему лет, но пока не могла придумать вежливый способ узнать об этом. Значит, он старше ее на девять летне то чтобы это была проблема. Она всегда ощущала себя старше своих лет. Значит ли это, что Джеймс собирается покончить с холостой жизнью, или же стоит волноваться, почему он до сих пор свободен? Лучше пока не спрашивать, решила она.
Тебе не нравится в Лондоне?
И никогда не нравилось, ответил Джеймс, пожимая плечами. Но там живут родители. И теперь еще работа. Если бы я мог, я бы уехал куда-нибудь в поляпара больших собак, небольшое стадо овец, и я был бы счастлив. Думаешь, мне бы подошло? Прежде чем Мэри успела ответить, Джеймс изобразил то, что, как она думала, должно было быть западным акцентом. Фермер Джим.
Эта идея была настолько нелепойнастолько неподходящей человеку в отутюженной рубашке и пиджаке, сидящему перед ней, что Мэри не могла удержаться от смеха. Она согнулась пополам, и ее лицо оказалось в неподобающей близости от его ширинки.
Тише, тишечто, вот так ужасно, да?
Очень, Джим.
Мэри выпрямилась, готовая снова поцеловать его. Она никогда не думала, что взаимный рассказ о своих слабостях может высекать такие искрыдо такой степени. Внезапно она подумала, что есть одно место, которое она должна показать емуи должна сделать это прямо сейчас, пока ощущение близости еще свежо и сильно.
Давай пойдем отсюда.
Еще не темнело, но августовский воздух был прохладным. Когда они дошли до ворот парка, Мэри дрожала. Она знала, что должна была надеть что-то более существенное, чем прозрачная блузка, особенно если они собирались потом спуститься к реке Лаган.
Тебе не холодно? Джим обнимал Мэри за плечи, и он, несомненно, почувствовал, что она дрожит. Погоди-ка. Он повернул ее к себе. Да ты закоченелапочему ты не сказала? Он снял с себя пиджак. Встав позади Мэри, он подождал, чтобы она вдела в него руки. В грудном кармане было что-то квадратное и жесткоефляжка или какая-то коробочка. А тебе идет.
Мэри повела его вниз, подальше от Уотерфронт-холла с его толпами, туда, где уже кончалась застройка и стояла прибрежная тишина. Когда они отошли достаточно далеко от городского шума, она пролезла под металлический барьер, оберегавший подвыпивших пешеходов от падения в воду. В покрытии набережной был выцарапан острым осколком кремня небольшой крестик, посверкивающий в лучах заходящего солнца, след многих часов, проведенных ею здесь в одиночестве.
Это место Мэри не показывала никому. Ни маме, ни Мойре. И уж точно не Дину во время восемнадцати месяцев их неудачных отношений. Он бы заглушал звуки волн своей непрестанной болтовнейглупая чайка в кроссовках и толстовке с капюшоном, напяленной второпях перед тем, как идти на свою смену на бензоколонке. Нет. Это место было только ее. Она приходила сюда думать и мечтать, особенно когда мир вокруг становился слишком уж интенсивным в своих нуждах, потребностях и привязках.
Мэри решила не думать слишком много о важности того обстоятельства, что она привела сюда Джима. Она лишь понимала, что это было правильно, а с самого момента их встречи доверие инстинктам вознаграждалось сполна.
Она села спиной к городу, свесив ноги над двухметровым провалом внизу, и предложила Джиму сделать то же самое. Он сел рядом, так что их плечи соприкасались. Касание было легчайшим, но отдалось по всему ее телу. Она повернулась поцеловать его, и то, что должно было стать лишь чмоканьем, стало расти и становиться все глубже, все настойчивей, настолько, что она заставила себя отстраниться, пока все это не переросло в оскорбление общественных нравов. Кто знает, сколько времени успело пройти и кто мог их тут увидеть? Будет ужасно, если сосед или кто-то с работы застукает ее вот так, на горячем.
Джим обнял Мэри за талию.
Хорошее место. Да и компания подобралась неплохая.
Да ты затейник.
Только с тобой.
Вот уж сомневаюсь.
Почему это?
Он сам напросился.
Потому что ты всем девушкам так говоришь.
Каким еще девушкам?
Ну, тем, что у тебя в Лондоне.
Ах, ну да. Мой гарем. Надеюсь, их там кто-нибудь покормит.
Ты знаешь, что я имею в виду.
А ты знаешь, что мне нужна единственная женщина.
У Мэри дыхание замерло.
Так что, когда ты приедешь? спросил Джим.
В Лондон?
Ну а куда же еще?
Мэри не смотрела на него. Что тут было сказать? Она не могла себе это позволить, даже если копила бы много месяцев. И, кроме того, деньги нужны были семье. До нее внезапно дошло, что все это было только мечтойглупой, счастливой мечтой. Двухнедельная мечта, которая украсила ее жизнь и должна была покинуть ее, так же, как все постояльцы их отеля, как те, кто пускал корни в ее сердце.
Значит, через две недели. Я закажу билет.
Мэри повернулась к нему, собираясь возразить.
Джим целовал ее до тех пор, пока отзвук этих возражений не уплыл далеко-далеко, до самого моря.
52005
Ни Джим, ни Мэри не просыпались до тех пор, пока в дверь не постучала служба уборки. Мэри бросила взгляд на дубовый стол в углу комнаты, на брошенную на него сумку, на крахмальную белую простынь, прикрывающую ее грудь. Это определенно не была кровать у нее дома. В хозяйстве ОКонноров не водилось таких толстых одеял. Это «Стормонт». И их второе свидание.
Ничего удивительного, что оно закончилось здесь. Там, в ее месте возле Лаган, они вели себя как подростки. Он запустил руку в вырез ее блузки, а она свою ну, в общем, это неподходящие мысли для утра воскресенья, все-таки святой день. Мэри поверить не могла, что могла вести себя так, так развратно, да еще в общественном месте. И, как бы она ни осудила кого угодно другого, кто устроил бы такое, рядом с Джимом она не могла совладать с собой. Она знала его всего три недели, встречалась с ним дважды, и уже понимала, что все, что она думала о себеда обо всем мире в целом, начало вращаться вокруг своей оси.
Раздался новый стук в дверь, громче.
Черт!
Что такое? Лежащий на животе Джим на пару сантиметров приподнял голову над подушкой.
Новый стук, сопровождаемый покашливанием и фразой, которую Мэри не смогла бы разобрать даже ради спасения жизни. Она начала рыться вокруг в поисках своей блузки, его рубашки, да хоть чего-нибудь, чтобы сохранить видимость приличий и избежать того, чтобы ее коллеги обнаружили при уборке больше, чем рассчитывали. Но под руку ничего не попадалось. Она заметила свой кружевной лифчик, свисающий с карниза на окнеслишком высоко, чтобы достать. Господи, чем они тут занимались? Сдавшись, она нырнула обратно в постель и накрылась с головой простыней.
Ладно, ладно. Джим выбрался из кровати, сунул ноги в штаны, которые схватил со спинки стула, и приоткрыл дверь. Сколько стоит поздний выезд?
Мэри не услышала ответа, но знала, что заплатить придется немало. Отель зарабатывал неплохие деньги на ленивцах, которые не выполняли правил. Она вообще не помнила, когда оставалась в постели так поздно.
Тогда я заплачу потом внизу. Спасибо, вы были очень любезны.
Она могла только представить себе, какой улыбкой он одарил их и какой это имело эффект.
Джим запер дверь и вернулся в постель. Сорвав с Мэри простыню, он просунул руку ей между бедер.
Тебе из-за меня стыдно, да?
Мне больше стыдно, что мы до сих пор в постели. Мэри старалась игнорировать движение пальцев по своей коже. Как Джеймс может быть с утра таким энергичным? Все это пиво в парке, да еще пара в той забегаловке, куда они зашли поужинать. Хотелось бы ей так хорошо себя чувствовать с похмелья. Поздний выездэто недешево.
Это мои проблемы.
Всегда ты так.
Ты недовольна? Ты же знаешь, для меня все это серьезно. Джим поджал губы, изображая торжественную серьезность.
Мэри только надеялась, что с пациентами ему это удается лучше.
Но я тоже хочу принять участие в расходах. За это за номер.
Со всеми пропущенными сменами дела в этом месяце будут потуже, чем обычно, но она что-нибудь придумает. В конце концов, если надо, возьмет небольшой кредит.
Хорошо. Я оценил. Но хотя бы в этот раз можно я сам за все заплачу? И за наши выходные в Лондоне. И, может, кое за что еще Джим начал целовать сначала выбившиеся пряди ее волос, потом все ниже, шею, грудь.
Все это не казалось Мэри правильным или, вернее, обычно показалось бы совсем не правильным. Но почему-то здесь, с Джимом, вообще не требовалось никаких обязательств. Ни от него, ни от нее.
Джим обвел языком ее сосок и слегка прикусил его. В конце концов, может быть, поздний выезд все же стоил своих денег.
Мэри быстро написала Мойре, уточняя, что интересного может быть в Белфасте воскресным утром. Судя по удовольствию, с каким Джим уминал фиш-энд-чипс прошлым вечером, Мэри предположила, что он любитель поесть. Выписавшись из отеля, она решила, что оставшиеся до самолета часы они могут провести на рынке Сент-Джордж.
От прошлой ночи у Джима разыгрался волчий аппетит. Он покупал что-то со всех прилавков, где торговали едой, больше чем мог удержать даже в своих больших ручищах. Он постоянно предлагал Мэри откусить от каждой булки, попробовать из каждой коробочки, кормил ее со своей вилки. В конце концов она начала думать, не был ли он из тех мужчин, о которых Мойра читала в журналах и которых возбуждает сам процесс кормления женщины. Но Мэри решила, что это она переживет.
Сидя на длинной скамейке для пикников, где люди со всех сторон поглощали свой поздний завтрак, Мэри заметила, что сейчас, рядом с Джимом, то место, где она бывала раньше сотни раз, виделось ей совершенно в другом свете. Даже черепица на крыше и камни под ногами казались новыми. Крики продавцов звучали особенно четко. По контрасту, со всеми остальными аспектами общества Джима Мэри чувствовала себя слегка пьяной, а от уверенности, что это чувство взаимно, кружилась голова. Первый раз в жизни она ощущала свободу от всех своих тревог, ожиданий и обязательств. В кои-то веки она жила.