Выражение варолиев мост Трепсвернон узнал накануне. Он не был уверен, что до конца понимает его значение: тот, кто произнес его, постучал себе по загривку, а затем по лбу, говоря это, как бы предоставляя контекст для употребления, но сами очертанье и звук этого выражения засели у Трепсвернона в уме, словно мелодия, какую никак не перестать мурлыкать.
Его отношения с понятием варолиев мост и со словами вообще прокисли с тех пор, как он узнал о его существовании. Случай мимолетного знакомства порождает презрение. Ранее тем же утром Трепсвернон проснулся, все еще во вчерашнем вечернем костюме, а меж ушей у него рикошетило выражение варолиев мост. Отмечали день рождения знакомца, им сравнялся возраст жажды, и празднование вскорости накренилось от благовоспитанности к буйному веселью, а оттуда очень быстро превратилось в пьянку. Мост мост мост. Со временем отыскав собственное лицо в зеркале своей гардеробной, Трепсвернон с ужасом произвел неуклюжий и все еще пьяный утренний смотр монаршему себе. Галстук-бабочку откуда-то у себя со лба смахнул и содрал с подбородка перья из подушки, сальные от помады для волос. И лишь изъяв стопы из парадных ботинок, вспомнил он о том, что ему назначено. Применивши к ногам свежие чулки и презрев поиски зонтика, Трепсвернон выскочил за дверь и пошлепал к Челси.
Д-р Рошфорт-Смит рассматривал лицо посетителя. Трепсвернон откашлялся, дабы упрочить хватку свою на мыслях и чтобы его расслышали за птичьим пеньеммелкой, однако пагубной черточке апартаментов доктора. Беда была вовсе не в том, что птица насвистывала весь еженедельный час его леченья. Простой посвист был бы благом. Свист бы спас положенье. Эта же птица подчеркнуто привлекала взгляд Трепсвернона с другой стороны комнаты, едва он усаживался в кресло, после чего с чем-то близким к истинной злонамеренности делала глубокий вдох и испускала орнитологический эквивалент утробного рева.
Политики, представители духовенства и ведущий чревовещатель из «Тиволи», вероятно, разделяли искушение Трепсвернона вышвырнуть птичью клетку вместе с ее обитателем из окна д-ра Рошфорта-Смита.
Доктор повторил свою фразу:
«В животе журчит»
Трепсвернон толком и не знал, что это за сорт певчей птицы. После первой врачебной консультации он поискал возможных кандидатов в попытке лучше узнать своего врага. Служил Трепсвернон в энциклопедическом словарекому как не ему знать, у кого спрашивать и каким книгам в этом вопросе доверять. Определить тип птицы по памяти и со злобы превратилось у него в одержимость на неделю, привело к ущербу для той действительной работы, каковую ему полагалось выполнять. Он корпел над зоологическими реестрами и листал иллюстрированные справочники, но пусть и набрался сведений о трофических привычках различных мелких птах, маршрутах их перелетов, таксономиях, применении муравьев для чистки оперенья, употреблении и злоупотреблении в мифологии и фольклоре, положеньях в меню рестораторов и декларациях модисток, и т. д., и т. п., вид этой птички оставался загадкой. По сути своей она была воробьем с доступом к театральной костюмерной. Никакой энциклопедический словарь вам этого не сообщит, но Трепсвернон желал бы сделать достояньем общественности, что если певчая птаха и призвана блистать, образчик, проживающий у д-ра Рошфорта-Смита, как раз таковою и был. Если птица вообще способна злопыхать, как раз сей вид и воспользовался бы подобным преимуществом. У нее постоянно был такой вид, словно она выжидает своего часа.
«В животе журчит желаньем желтый дервиш из Алжирапроизнес д-р Рошфорт-Смит, и, жонглируя ножами, жадно жрет кусок инжира».
Певчая птаха была нелепого оранжевого оттенка. Почти весь консультационный кабинет д-ра Рошфорта-Смита был оранжевдо той степени, что Трепсвернон мог бы и список составить:
Консультационный кабинет д-ра Рошфорта-Смита
(оранжевые замысловатости оного)
абрикосовый, алый, бурый, вермильонный, вотяцкий, гессонитовый, господи-боже-гленливетовый, дынный, золотистый, иволговый, имбирный, календульный, каштановый, киноварный, коралловый, ксантосидеритовый, латунный, лахарический, мандаринный, мармеладный, медный, медовый, мимолетовый, морковный, орангутановый, охристый, паприкашевый, песчаный, пламенеющий, позлащенный, ржавый, рубединозный, рудой, румяный, рыжий, сангинный, смуглый, спессартиновый, тигровый, тициановый, тлеющий, топазовый, тыквенный, хняный, цитрусовый, шафранный, янтарный
Оранжевые стенные драпировки, оранжевые атласные покрывала, строй ярко-оранжевой мебели, отделанной ореховой заболонью, оранжевая певчая птица. Контрастируя со всем этим, сам Рошфорт-Смит неизменно носил твид чрезвычайно лишайникового извода. Возможно, все дело в головной боли, но на этом четвертом занятии по дикции Трепсвернон подумал, что костюм этот не гармонирует с убранством комнаты с какой-то новой и в особенности энергичной свирепостью.
Когда Трепсвернон только вошел в комнату, птица на пробу испустила несколько трелей, а после приступила к продолжительному грассирующему щебету. Часы что-то икали о ходе времени, д-р Рошфорт-Смит завел свое мрачное заклинание о желанье желтого дервиша, а птица решила, что таланты ее будут лучше растрачены на перкуссионные искусства, а не на какую-то простую ариэтту, и принялась колотиться всем телом о прутья клетки.
Доктор склонил голову набок и выжидал. Трепсвернон закрыл глаза, призвал на помощь всю свою решимость и повторил комнате фразу. Каждый слог требовал усилия плохо продуманной лжи.
«В живо»
БЛЯМ, лязгнула птичья клетка.
«из Ал»
БЛЯМ
«жонгли?..»
дзынИНГдзынь
ДЗЫНЬ ДЗЫНЬ-ДЛИНЬдзынь
дзыньДЛИНЬдлллинблинглинг
Лязг, визг, вчерашние злоупотребленья виски: головная боль прокусила череп Трепсвернона по всей его длине и качнула его назадпобежденный, он рухнул в недра своего кресла.
Официальной причиной нынешних визитов к д-ру Рошфорту-Смиту была шепелявость Трепсвернона. Сам он эти консультации не абонировал и довольно-таки противился даже мысли о них по одной очень веской причине: шепелявость его была совершенно искусственна. С самого детства и всю свою юностьи уж определенно те пять лет, что он трудился в «Новом энциклопедическом словаре Суонзби», Питер Трепсвернон сооружал, поддерживал и совершенствовал в себе поддельный порок речи.
Он не был уверен, что измыслил шепелявость эту по какой-либо иной причине, нежели чистая скука. Возможно, и было у него детское ребяческое представление, что шепелявость добавляет ему подкупающих черт, и с раннего возраста подобная перемена его собственной речи вынуждала других людей относиться к нему с преувеличенной нежностью. Насколько было ему известноа больше ему и дела-то не было, обман этот никому не вредил. Простые наслажденья, мелкие утешенья.
Время от времени наедине с собой Трепсвернон повторял перед зеркальцем для бритья свою фамилию лишь для того, чтобы удостовериться: привычка шепелявить в нем не укоренилась.
«Желаньем»! стоял на своем доктор.
«Желаньем», повторил Трепсвернон. Язык его скользнул по задней поверхности зубов.
* * *
Мать Трепсвернона считала его мальчишескую шепелявость милой, а вот отец находил ее вздорной. От этого дитя Трепсвернон преисполнялся еще большей решимости поддерживать в себе притворство. Двоюродный дедушка по отцовской линии говорил точно так же, и целая семейная легенда вращалась вокруг внезапной робости предка, когда «Таймз» вдруг поменяла на своих страницах долгую срединную ſ на s, так что его сердитые провозглашенья «пофтыдно!» и «прифкорбно!» за завтраком уже нельзя было списывать просто на слишком быстрое чтение. По правде сказать, семейную эту легенду сочинил сам Трепсвернон, дабы уснащать ею беседы, когда паузы в них становились чересчур нестерпимы. Когда явного вреда от лжи не наблюдалось, Трепсвернон лгал непринужденно. Завершив свое школьное образование, когда обвинения в женственности и последствия того, что воспринималось как таковая, должным образом опровергались на спортивных площадках и в карцере, Трепсвернон подумывал оставить шепелявость позадивместе с аспидными досками и учебниками. Однако по привычке, а то и нервничая при собеседовании, устраиваясь на мелкую должность корректора в «Новом энциклопедическом словаре Суонзби», у него случайно проскользнуло «фюффефтвенно».
Взгляд редактора смягчился в несомненном сочувствии. Шепелявость сохранилась, а Трепсвернон обрел осмысленную службу.
Шепелявость стала обременительна, когда труды Трепсвернона в «Суонзби» сосредоточились на букве «С». Изо дня в день он тасовал по своему столу зеленовато-голубые каталожные карточки, исписанные словами на «С», заглавные слова и глоссысплошь присвисты и точное шипенье. Тот же редактор, что некогда был так расположен к несуществующему недостатку Трепсвернона при собеседовании, призвал его к себе от его стола и объяснилмягко, что в этом году вместо рождественской премии Трепсвернон поступит на курс занятий у одного из ведущих преподавателей дикции в Европе.
Поскольку мы приступаем к тому «РиптажСущественный», сказал тогда проф. Герольф Суонзби, возложив руку Трепсвернону на плечо. Стоял он так близко, что Трепсвернон улавливал его дыханьестранную смесь цедры и лучшего табака от «Фрибурга и Трейера». Я подумал, что самое время было бы с этим разобраться, понимаете, раз вы продолжаете трудиться послом нашего великого «Нового энциклопедического словаря Суонзби».
Послом, сударь?
Помедлив, Суонзби ответил, стараясь при этом выглядеть милостиво:
Именно. Хватка на плече у Трепсвернона сделалась чуть крепче.
Пришепетывание стало такой неотъемлемой частью самоопределения Трепсвернона и его присутствия в «Суонзби», что предложение это трудно было опровергнуть или от него отмахнуться. Занятия с д-ром Рошфортом-Смитом были должным манером назначены по значительной стоимости за счет компаниии вот так и вышло, что тем январем Трепсвернон уже четыре недели подряд откидывался на спинку оранжевого кресла, сражаясь с мигренью и притворяясь перед доктором, будто шепелявит.
Методы обучения д-ра Рошфорта-Смита оказались любопытны, однако не то чтоб вовсе не приятственны. Отчасти было так благодаря привнесенному духу игры в кошки-мышки, ибо Трепсвернону приходилось скрывать свою совершенно обычную дикцию и старательно избегать разоблачения. На их последней встрече задействовали галькуее разместили во рту при чтении отрывков из Ковердейлова издания Библии, принадлежавшего д-ру Рошфорту-Смиту. На другой устроили нечто вроде кукольного театра, где в спектакле являли активную мускулатуру говорящего рта посредством шелковой модели человеческого языка, размером превосходящей натуральный орган. Трепсвернону сообщили, что язык сей был изготовлен отсутствующей миссис Рошфорт-Смит. Хотя женщиною та наверняка была многоталанной, Трепсвернону в тот раз взбрело на ум, что изготовление языков вряд ли относилось к числу ее дарований. Несколько швов на языке были уж слишком очевидны, а пряди набивки кое-где выбивались из них печальными бугорками. Штуковину эту надежно зажимали челюсти, снабженные двумя комплектами зубов из вулканизированной резины, и Трепсвернон добрые полчаса наблюдал, как д-р Рошфорт-Смит показывает ему способы, какими можно улучшить себе дикцию.
Предположительно подготовленный и снаряженный к следующему показу, сегодня язык нетрепливо болтался на гвоздике у двери.
Обеими руками д-р Рошфорт-Смит держал камертон.
Высота вашего тона, говорил доктор, адекватна, а сам тон уверен. Но вот я бы попросил: «желаньем»еще разок?
Возможно, он полностью осознавал, что шепелявость фальшива: Если вы тратите мое время, я запикаю и затренькаю ваше. Таково было единственное разумное объяснение камертону, приходившее в голову Трепсвернону. Да и вообще сомнительно, чтоб его резонансные колебания различались за птичьим пеньем. Он понятия не имел, как д-р Рошфорт-Смит терпит этот звукдля Трепсвернона головная боль уже приступила к выжиманию жидкости или выщипыванию какой-то особенной ноты из его оптического нерва. В ушах у него колотилась кровь: мост мост мост, а у д-ра Рошфорта-Смита вдруг обнаружилось либо чересчур много зубов, либо слишком уж маленький рот. Если сощуриться, все может несколько проясниться, подумал Трепсвернон. Возможно, тщательная, согласованная настройка глаз посредством вращения ворота и нарежет мир на терпимые ломти. Ему не хотелось выглядеть грубым. Тише едешьдальше будешь, Буйволы, ему нужно лишь на чуточку приспустить брови и сложить на лбу тончайшую из складок, чтобы прищур его сошел за внимательность.
Камертон д-ра Рошфорта-Смита ударил еще раз, и лицо у Трепсвернона прогнулось.
Вообще-то должно существовать особое слово, связанное с воздействием употребленного избытка алкоголя. Головные боли, бурлящая паранойякажется, что язык беднее от того, что нет в нем такого слова. Трепсвернон решил, что поднимет этот вопрос с кем-нибудь из редакторов.
Причиной ужасов сегодняшнего утра был виски, и в этом отношении Трепсвернон был уверен, но и вина, коньяки и дистилляты предшествовавшей ночи, несомненно, внесли свой вклад. Отчасти винить к тому ж следовало и то, что перед празднованием он поел недостаточно. Трепсвернон помнил, что покупал с тележки несколько каштанов. Он не мог поклясться, что ужинал чем-то еще помимо них, и, по размышлении, заподозрил, что каштаны перед жаркой, должно быть, сварили, дабы смотрелись они пухлей. Скверные каштаны, выпивки столько, что и буйвола с ног свалило б, Трепсвернон вернул эту скудную трапезу на обледеневшую мостовую раннего утра где-то подле Королевского оперного театра. Воспоминанья сгущались и поблескивали новою яркостью. В пакость эту какая-то дама уронила лорнет, и Трепсвернон, пыша оконьяченным блаженством, сгреб оттуда ее оптический прибор, дабы вернуть ей. Дама отшатнулась от него в ужасе.
Упомянутый лорнет Трепсвернон обнаружил у себя в кармане сюртука, спеша из постели в приемную д-ра Рошфорта-Смита. Одна линза треснула маленькой сноской-звездочкой.
Пока д-р Рошфорт-Смит говорил, Трепсвернон нырнул рукою в карман брюк. Там он пережил одно из экзотичнейших своих разочарований: пальцы его сомкнулиськрепкона несъеденном ломте именинного торта.
С вами все в порядке, мистер Трепсвернон?
Пациенс кашлянул.
Вполне э-э, дело лишь в том, что нынче, как я думаю, довольно тепло, проговорил он.
Мне так не кажется, ответил доктор, глянув на свой огонь.
Сдается мне, душновато, произнес Трепсвернон. Он старательно подчеркнул ложное жужжанье осиного крыла в своем пришепетывании. И добавил к тому ж лишнее прочувствованное «простите» для дополнения воздействия, а у певчей птицы на другом краю комнаты сделался такой вид, будто ей противно.
Д-р Рошфорт-Смит вывел загогулину в оранжевой записной книжице.
Не падайте духом, мистер Трепсвернон. Вы в хорошем обществев конце концов, и Моисей пришепетывал, и Господь Бог.
Да неужели?
Да! Д-р Рошфорт-Смит развел руки. И непростительно будет с моей стороны утаить от вас мои поздравления: в вашей дикции за эти несколько недель наметились определенные подвижки.
Трепсвернон промокнул верхнюю губу рукавом. На большом пальце у себя он заметил пирожную глазурь и сложил руки на коленях. По пути в приемную доктора он ненароком прошел сквозь паутину, и это жуткое ощущенье того, что он запутался, что он пойман незримой силой, осталось с ним на все утро.
Отрадно это понимать, благодарю.
А теперь, продолжал Рошфорт-Смит, возвращая камертон к себе на колени, слегка расслабив подбородок: «Сдайся!заорал Эзра, захватывая зубами язык изумленного Зенона».
Трепсвернону никогда не бывало до конца ясно, такие фразытиповая проверка или же порождаются собственным измышленьем д-ра Рошфорта-Смита. После первой встречи Трепсвернона отправили домой, наказав ему повторять «Стоеросовая Сьюзен сидела на солнечном уступе, собирая моллюсков и сладко распевая или слушая песни, сочиненные сиренами».
Из пустой болтовни на консультации Трепсвернон понял, что «Сьюзен»имя отсутствующей миссис Рошфорт-Смит. Ее портрет сепией висел над камином у доктора, словно мошка в кринолине, застрявшая в янтаре, увековечена, как мертвая. Д-р Рошфорт-Смит описывал отсутствующую Сьюзен как многолетнюю страдалицу от некоего таинственного, подтачивающего силы заболевания: ныне она уединилась в альпийском санатории для поправки здоровья. Несколько ее писем было разбросано у доктора по столув них описывались тонизирующее воздействие альпийского воздуха и новомодные завтраки из Müesli. Бедняжка Сьюзен со своими сиренами. Трепсвернону было как-то неловко поминать болезную супругу доктора в таких располагающих декорациях, как свистящий солнечный уступ, что б она там ни делалараспевала ли или слушала песни сирен. После сорокового повтора он поймал себя на том, что на слово стоеросовая способен поставить по-настоящему пылкое ударение.