Не все мы такие уж душки, отвечает она.
Я стажировался в Онтарио, друг мой, говорит он. Когда-то я был ветеринаром. Моя специальностьзаболевания у овец. Так что я знаком со славными канадцами. Он улыбается и с уверенностью продолжает:Доброта канадцев известна всем. Когда у нас случился ураган, душки-канадцы пожертвовали нам тысячу банок ветчины «Мейпл Лиф Премиум». Для беженцев. Он рассмеялся, словно это была шутка. Но Ренни не поняла юмора. Беженцы даже не увидели этой ветчины, объясняет он терпеливо. Скорее всего, они ни разу в жизни ее не пробовали. Что ж, упустили свой шанс. Он снова смеется. А ветчина обнаруживаетсясюрприз! на банкете в День независимости. Чтобы отметить наше освобождение от Британии. Только для выдающихся граждан. Многие из нас изрядно повеселились, друг мой. Даже поаплодировали славным канадцам.
Ренни не знает, что на это ответить. Ей кажется, он издевается над ней каким-то изощренным способом, но она не понимает зачем.
Ураган был серьезный? спрашивает она. Кто-то погиб?
Он словно не слышит ее вопроса.
Зачем вы летите в Сент-Антуан? спрашивает он, как будто это странный поступок.
Я буду писать о нем статью, говорит Ренни. Для журнала.
А, говорит он. Чтобы привлечь славных канадцев.
Он начинает раздражать Ренни. Она заглядывает в карман на спинке переднего сиденья в надежде, что там окажется какое-то чтиво и она сможет сделать вид, что увлеклась, журнал авиакомпании, «тошниловки номер два», как говорят в этом бизнесе, но, увы, там пусто, не считая инструкции по безопасности. В «Боинге-707» на пути в Барбадос она читала триллер, купленный в аэропорту, но дочитала и оставила в самолете. Большая ошибка: теперь она бескнижная.
Вы должны посмотреть наши Ботанические сады, говорит он. Британцы знали в них толк и устраивали по всему миру. В медицинских целях, вы понимаете. Нашодин из самых первых. И все еще в хорошем состоянии; ведь они уехали отсюда только месяц назад. Теперь мы свободны, и нам придется выдирать сорняки самим. У нас есть маленький музей, обязательно сходите. Фрагменты керамики карибских индейцев, все такое. Они изготавливали не слишком изысканную посуду. В нашей стране она до сих пор встречается, мы еще не до конца модернизировались.
Он полез во внутренний карман пиджака и вытащил флакончик аспирина. Высыпал две таблетки себе на ладонь и протянул флакон Ренни, словно пачку сигарет. У нее не болит голова, но она чувствует, что должна взять одну, из вежливости.
А еще у нас есть форт, говорит он. В этом британцы тоже были мастера. «Договор форта Индастри», ага. При них он назывался Форт Джордж, но наше правительство все переименовывает.
Он подозвал стюардессу и попросил стакан воды.
У нас есть только эль, говорит она.
Давайте, что есть, отвечает он. И расплывается в бульдожьей улыбке. Крайне полезная фраза у нас в стране.
Приносят эль, и он пьет свой аспирин, а потом протягивает пластиковый стаканчик Ренни.
Спасибо, говорит она. Я оставлю на потом.
Она держит таблетку в руке, раздумывая, не обидела ли собеседника, но, если и так, он ничем этого не показывает.
Я владею обширными статистическими данными, возможно, они вам пригодятся, говорит он. По безработице, например. Или вы предпочли бы подробнее узнать о Ботанических садах? Буду счастлив сопровождать вас, я серьезно интересуюсь ботаникой.
Ренни решила не спрашивать его о ресторанах и теннисных кортах. Она благодарит его и отвечает, что поймет, что именно ей интересно, когда окажется на месте.
Похоже, мы приближаемся, говорит он.
Тут самолет делает нырок. Ренни всматривается в иллюминатор, надеясь что-то разглядеть, но снаружи слишком темно. Она различает некий контур, горизонт, зубчатый и более темный, чем небо, но тут самолет устремляется вниз под углом в 45 градусов и в следующий миг касается земли. Ее бросает вперед, хорошо, что она пристегнута, а самолет начинает тормозить, чересчур резко.
У нас тут короткие взлетно-посадочные полосы, говорит мужчина. Прежде чем направить жалобу нынешнему правительству, я пытался как-то повлиять на ситуацию. В то время я был министром туризма. Он криво усмехнулся. Но у премьер-министра были другие приоритеты.
Самолет выруливает и останавливается, проход тут же забивается людьми.
Было приятно познакомиться, говорит Ренни, когда они поднимаются.
Он протягивает ей руку. Ренни перекладывает таблетку в другую руку.
Надеюсь, вам здесь понравится, мой друг. Если вам понадобится помощь, не стесняйтесь, звоните мне. Все знают, где меня найти. Меня зовут Пескарь, доктор Пескарь, как рыба. Мои враги любят шутить на эту тему. Мол, мелкая рыбешка в мелкой заводи. Искаженная французская фамилия. Вообще после них много чего здесь осталось. Наши предки были сплошь пиратами.
Серьезно? говорит Ренни. Дичь какая.
Дичь? говорит доктор Карась.
Фантастика, говорит она.
Доктор улыбается.
Когда-то это было обычное дело, говорит он. Некоторые пираты были весьма уважаемые люди. Вступали в браки с англичанками и так далее. Муж есть у вас?
Простите? говорит Ренни. Вопрос застал ее врасплох: никто из ее канадских знакомых не спросил бы об этом.
Ну мужчина, говорит он. Нас тут не очень волнуют формальности.
Ренни пытается понять, скрыт ли здесь сексуальный намек.
Со мной нет, говорит она.
Может, он приедет позже? спрашивает доктор. Он с ожиданием смотрит на нее, и Ренни видит, что это не заигрывание, а тревога.
Она улыбается ему и надевает на плечо сумку с камерой.
Со мной ничего не случится, говорит она. Хотя и сама в это не верит.
* * *
Когда Ренни вынырнула из забвенья анестезии, то сначала не почувствовала ничего. Она открыла глаза, увидела зеленый свет, потом снова закрыла. Она не хотела смотреть вниз, не хотела знать, сколько тела у нее отняли. Она лежала с закрытыми глазами, понимая, к своему огорчению, что находится в сознании. А еще она осознала, хотя раньше не признавалась сама себе, что боялась умереть во время операции. Она слышала истории про людей, которые впадали в шок или не переносили анестезию. Это могло случиться и с ней.
Она не чувствовала левую руку. Хотела пошевелить и не смогла. Тогда она пошевелила правой и только в этот миг поняла, что кто-то держит ее за руку. Она повернула голову, с усилием открыла глаза и увидела, почему-то страшно далеко, словно глядя в широкий конец подзорной трубы, силуэт мужчины, с темным нимбом вокруг головы. Дэниел.
Все хорошо, сказал он. Она была зловредная, но, думаю, мы все выскребли.
На самом деле он сказал, что спас ей жизнь, по крайней мере на время, а теперь пытается втянуть в эту самую новую жизнь. Вот так, за руку.
«Зловредная», думает Ренни.
И что теперь, сказала она.
Во рту у нее тяжело и вязко. Она посмотрела на его руку, обнаженную до локтя, рядом с ее собственной рукой на белой простыне. По его коже, словно язычки темного пламени, стелились пучки волос. Пальцы обхватывали ее запястье. Она же видела не кисть руки с пальцами, а какие-то отростки, вроде растения или некоего отдельного существа с щупальцами. Вот оно задвигалось: он похлопал ее по руке.
Теперь поспите, сказал он. Я еще вернусь.
Ренни снова посмотрелаего кисть прикрепилась к руке, вновь став его частью. Он находился не так уже далеко. Она влюбилась в него, потому что это был первый объект, который она увидела, когда воскресла. Только такое объяснение приходило ей в голову. Позже, когда у нее больше не кружилась голова и она сидела в кровати, стараясь забыть о вставленных в нее тонких сосущих трубочках и о постоянной боли, Ренни жалела, что не увидела первым делом бегонию в горшке, или чучело зайца, или какой-нибудь невинный предмет интерьера. Джейк прислал ей розы, но к тому времени было уже поздно.
«Да у меня на него импринтинг, подумала она, как у утенка или цыпленка». Она многое знала про импринтинг; однажды, когда ей позарез нужны были деньги, она написала для детского журнала «Сова» целый очерк о мужчине, который считал, что гусей можно использовать в качестве безопасных и верных стражей как альтернативу собакам. Он говорил, что в идеале нужно просто быть рядом в тот момент, когда гусята вылупляются из яиц, и тогда они последуют за вами на край света. Ренни хихикала про себякажется, энтузиаст и правда полагал, что идти на край света в сопровождении стаи преданных гусей очень увлекательно и романтично; но точно записала все с его слов.
Теперь она сама вела себя, как гусыня, и эта история просто бесила ее. Влюбляться в Дэниела было неразумно, Ренни не могла найти в нем ни одной выдающейся черты. Она даже смутно представляла, как он выглядит, потому что во время обследования перед операцией едва бросала на него взгляд. На врачей никто не смотрит; врачиэто ходячий функционал, за них следует выходить замуж, в мечтах ваших матерей, когда им уже за пятьдесят, и это отработанный материал. Нет, это было не просто некорректно, это было нелепо. Слишком банально. В своих врачей неизбежно влюбляются замужние женщины среднего возраста, героини сериалов, романов о жизни медсестер и помпезных фильмов из серии «сексскальпельсекс» с названиями вроде «Хирургия», на афишах которых красуются медсестры с солидным бюстом и врачи ангельской внешности вроде сериального доктора Килдера. О таких казусах любила писать «Торонто Лайф»обычные безобидные сплетни под маской глубокомысленного исследования и разоблачения. Ренни не могла себе позволить участвовать в такой пошлятине.
Но все напрасно; она сидела и ждала появления Дэниела(буквально ниоткуда, она никогда не знала точно, когда он придет, когда ее поведут на обтирание или она с мучениями отправится в туалет, опираясь на большую, крепко сбитую медсестру, подсев, как наркоманка, на эти его похлопывания, слова одобрения из милости и манеру говорить в первом лице множественного числа («А мы идем на поправку!») и впадая от всего этого в ярость. Хрень какая-то. Он даже не был особенно симпатичным, теперь она имела возможность его разглядеть: какое-то нарушение пропорций, слишком высокий рост для таких узких плеч, волосы слишком короткие, руки слишком длинные, сутулится. Она с возмущением высморкалась в салфетку, подставленную медсестрой.
Вам бы не помешало хорошенько поплакать, сказала та. Вам еще повезло, они говорят, больше ничего нигде нет, а то у некоторых знаете, как бывает, разрежута он выскакивает отовсюду.
Ренни подумалось про тостер.
Дэниел принес ей брошюрку под названием «Мастэктомия: ответы на популярные вопросы». Популярные. Кто все это пишет? Ни один человек в ее положении особенно серьезно не задумывается о популярности. «Есть ли ограничения в сексуальной сфере?»читает она. Брошюра советует спросить у лечащего врача. Ренни подумает об этом.
Но спрашивать она не стала. Вместо этого она задала вопрос: «Сколько вы от меня отрезали?» Из-за того, что она была влюблена в него, а он не замечал, она говорила с ним совершенно неподобающим тоном. Но он как будто не возражал.
Где-то четвертинку, мягко произнес он.
Вы словно про пирог говорите, сказала Ренни.
Дэниел улыбнулся, поощряя ее, давая выговориться.
Вероятно, я должна радоваться, что вы не оттяпали всю, сказала Ренни.
Мы так больше не делаем, за исключением случаев глубокого проникновения, сказал Дэниел.
Глубокое проникновение, повторяет Ренни. Это определенно не мой стиль.
Он всегда потом ведет наблюдение, говорит медсестра. А то многие как, чик-чики до свидания. А ему нужно знать, как и что, как у них все дальше в жизни. Он эмоционально участвует. Говорит, что очень многое зависит от их настроения. Понимаете?
Джейк принес шампанского и паштет и поцеловал ее в губы. Он сел у кровати, стараясь не смотреть на ее забинтованную грудь и трубочки. Он намазал паштет на крекеры, их он тоже принес, и стал ее кормить. Он ждал благодарности.
Тебя словно Бог послал, сказала она. Здешняя еда просто за гранью. Салат из зеленого желатина и выбор между горошком и горошком.
Она была счастлива, что он пришел, но что-то ее беспокоило. Она не хотела, чтобы появился Дэниел с выводком интернов, пока здесь Джейк.
А Джейку не сиделось. Он был здоров, а здоровым людям не по себе среди больных, она помнила это чувство. Еще ей казалось, что от нее специфически пахнет, что сквозь повязки пробивается еле слышный аромат гниения, как от лежалого сыра. Она хотела, чтобы он побыстрее ушел, да и он хотел уйти.
У нас все будет нормально, подумала Ренни, хотя уже не могла вспомнить, что это такое«норма». Она попросила медсестру опустить кровать, чтобы можно было лечь.
Очень приятный молодой человек, сказала сестра.
Джейк был очень приятным. Все у него схвачено. Прекрасный танцор, который вряд ли танцевал хоть раз в жизни.
* * *
Ренни спускается по ступенькам трапа, и жара скользит по ее лицу, словно кусок плотного коричневого бархата. Роль терминала выполняет низкий навес с единственной вышкой. В блеклом отсвете взлетной полосы она кажется серой, но, подойдя ближе, Ренни видит, что на самом деле она выкрашена желтым. Над входомбронзовая табличка с благодарностью канадскому правительству за финансирование. Странно было читать, что канадское правительство за что-то благодарят.
На пограничнике темно-зеленая форма, как у солдат, а рядом с ним привалились к стене два настоящих солдата в накрахмаленных синих рубашках с короткими рукавами. Точнее, Ренни решила, что это солдаты, потому что на них были портупеи с настоящими по виду пистолетами. Оба молоденькие, с тощими невинными телами. Один из них постукивает себя по брючине тросточкой, второй прижимает к уху миниатюрную рацию.
До Ренни доходит, что она по-прежнему сжимает в левой руке таблетку аспирина. Думает, что с ней делать, почему-то она не может просто ее выбросить. Она открывает сумочку, чтобы положить ее во флакон с другими, и тут к ней резко направляется солдат, который с тросточкой.
У Ренни по спине пробежал холодок. Ее вычислили: похоже, он решил, что она хочет провезти какой-то запрещенный наркотик.
Это аспирин, говорит она, но оказывается, что он лишь хочет продать ей билет на благотворительный танцевальный вечер полиции Сент-Антуана, неформальный, выручка будет направлена в спортивный фонд. Значит, все они полицейские, а не солдаты. Ренни понимает все это, прочитав надпись на билете, потому что из его речи она не разобрала ни слова.
У меня нет местных денег, говорит она.
Мы примем все, что у вас есть, отвечает он, ухмыляясь, и на этот раз она его понимает.
Ренни дает ему два доллара, потом еще один; возможно, это плата за разрешение. Он благодарит ее и возвращается к своему товарищу, оба смеются. Больше ни один человек в очереди их не заинтересовал.
Перед Ренни стоит миниатюрная женщина ростом метра полтора, не выше. На ней укороченная шубка из искусственного меха и черное шерстяное жокейское кепи, лихо заломленное на бок. Она оборачивается и смотрит на Ренни.
Это плохой человек, говорит она. Мой тебе совет, держись от него подальше.
Она протягивает Ренни большой пакет кукурузных палочек с сыром. Из-под козырька кепи на темном морщинистом лице глаза так и сверкают, на вид ей лет семьдесят, не меньше, но точно не скажешь. Взгляд ясный, чистый, взгляд озорного ребенка.
Это мой внук, говорит она и расстегивает шубку, демонстрируя оранжевую футболку с крупной надписью красными буквами: «ПРИНЦ МИРА».
Ренни еще никогда не сталкивалась так близко с религиозным маньяком. Говорят, в универе был случай, когда студент факультета экономики бегал ночью по общежитию, заявляя, что родил Деву Марию, но это списали на стресс во время сессии.
Ренни улыбается как можно естественнее. Если эта женщина считает себя святой Анной, да кем угодно, лучше не раздражать ее, во всяком случае не в очереди к погранконтролю. Ренни берет из пакета немного палочек.
Да, мой внук, это правда! повторяет женщина. Чувствует, что ей не верят.
Подходит ее очередь, и Ренни слышит, как та говорит пограничнику резким, насмешливым тоном:
Если будешь шутки шутить, мой внук надерет тебе задницу, мало не покажется.
Похоже, это возымело желательный эффект, потому что офицер быстро ставит штамп, и она проходит.
Теперь очередь Ренни, и он считает своим долгом проявить максимальную строгость. Листает ее паспорт, хмурясь на каждую визу. На нем толстенные бифокальные очки, он сдвигает их на кончик носа и отводит ее паспорт подальше, словно от него неприятно пахнет.
Рената Уилфорд? Это вы?
Да, говорит Ренни.
Фотка не похожа.