Паспорт он положил в ящик письменного стола и в силу неизбывной потребности демонстрировать, кто в доме хозяин, разъяснил, почему вынужден его запирать.
Это для того, чтобы ты-как-тебя-там не вздумала сбежать, сообщил инженер и гадко ухмыльнулся. За границу ты без паспорта не попадешь, а тут мы тебя рано или поздно отыщем.
Если инженеру интересно, как ее звать, ответила Номбеко, то это указано в паспорте, а она по распоряжению инженера уже давно отвечает за его шкафчик с ключами. В котором висит в том числе и ключ от ящика письменного стола.
Инженер свирепо зыркнул на свою уборщицу. Опять она себе позволяет. Это же рехнуться можно. В особенности оттого, что она всегда права.
Дрянь такая.
Над самым секретным из всех наисекретнейших проектов на всех уровнях работало в общей сложности двести пятьдесят человек. Номбеко довольно быстро поняла, что его главный руководитель лишен каких бы то ни было талантов, кроме умения поживиться за счет проекта. Тут ему везло (до того самого дня, когда перестало).
На определенном этапе работы одной из главных проблем стала постоянная утечка при экспериментах со фторидом урана. На стене в кабинете инженера Вестхёйзена висела доска, на которой он наобум рисовал линии, стрелки, формулы и тому подобное, чтобы казалось, будто он думает. Инженер сидел в своем кресле и бормотал «водородосодержащий газ», «фторид урана», «утечка» вперемешку с обсценной лексикой на английском и африкаанс. Возможно, Номбеко следовало позволить ему бормотать и дальшеее-то дело уборка. Но под конец она не утерпела:
Я, конечно, мало что знаю о водородосодержащем газе и практически ничего не слыхала про фторид урана. Но насколько я могу судить по сложным для моего понимания выкладкам, представленным на доске, господин инженер столкнулся с автокаталитической реакцией.
Инженер ничего не ответил, но посмотрел мимо этой-как-ее-там на дверь в коридор, чтобы удостовериться, что там нет никаких свидетелей того, как это странное создание уже в который раз ставит его в тупик.
Могу я понимать молчание господина инженера как разрешение продолжить? Обычно он желает, чтобы я говорила, только когда меня спрашивают.
Так и быть, говори! разрешил инженер.
На ее взгляд, с вежливой улыбкой объяснила Номбеко, не так важно, как именно называются различные части проблемы: в любом случае их можно представить как части математического уравнения.
Обозначим водородосодержащий газ как А, фторид урана как В, сказала Номбеко.
Затем подошла к доске, стерла с нее инженерову абракадабру и написала уравнение скорости автокаталитической реакции первого порядка.
Когда инженер недоуменно вытаращился на доску, девушка для большей наглядности построила сигмоидальную кривую.
А закончив, поняла: инженер ван дер Вестхёйзен понимает написанное ею не больше, чем любой золотарь, окажись он на инженерском месте. Или чем даже секретарь Йоханнесбургского муниципального департамента санитарии в аналогичной ситуации.
Ну пожалуйста, инженер, взмолилась Номбеко. Постарайтесь понять, а то мне же еще полы драить. Газ плохо ладит со фторидом, причем их нелады стремительно усиливаются!
И что с этим делать? спросил инженер.
Не знаю, ответила Номбеко. Об этом я еще не успела подумать. Я всего лишь уборщица.
В этот момент в кабинет заглянул один из самых квалифицированных сотрудников инженера ван дер Вестхёйзена. Его послал руководитель рабочей группы с благой вестью: проблема, как выяснилось, заключается в автокаталитический реакцииэто она приводит к химическому загрязнению фильтров, и решение скоро будет найдено.
Но ничего из этого сотруднику говорить не пришлось, поскольку он прочел на доске позади кафры со шваброй то, что там было написано.
Вот как! Шеф уже сам пришел к выводам, которые я собирался сообщить! В таком случае не смею вас беспокоить, сказал сотрудник и развернулся в дверях.
Инженер ван дер Вестхёйзен, молча сидевший за столом, налил себе очередной бокал «Клипдрифта».
Номбеко заметила, что получилось, пожалуй, даже удачно. Теперь у нее осталось всего два вопроса, и она оставит инженера в покое. Первыйне возражает ли инженер, если она напишет математическое обоснование того, как рабочей группе повысить мощность с двенадцати тысяч ЕРР до двадцати тысяч с отвалами до 0,46 %.
Инженер не возражал.
И второй вопросне мог бы инженер заказать новую половую щетку, поскольку прежнюю сгрызла его собака.
Инженер ответил, что обещать не обещает, но посмотрит, что можно сделать.
Раз уж Номбеко предстояло сидеть взаперти, она решила, что надо найти хоть какие-то светлые стороны и в этом. Забавно будет, например, узнать, долго ли продержится этот шарлатан Вестхёйзен.
Все, в общем, складывалось неплохо. Девушка читала книги, особенно когда никто не видел, мыла коридоры и опорожняла пепельницы, читала отчеты рабочей группы и в максимально упрощенной форме пересказывала их инженеру.
А свободное время проводила с остальной прислугой. Относившейся к сложно определимому в системе апартеида нацменьшинству: согласно букве закона, это были «прочие азиаты». Говоря точнее, китаянки.
Китайцы появились в Южной Африке еще сто лет назад, когда страна нуждалась в дешевой (и не слишком привередливой) рабочей силе на золотых рудниках близ Йоханнесбурга. Золото ушло в историю, зато китайские поселения сохранились, а с ними и китайский язык.
На ночь трех сестер-китаянок (младшую, среднюю и старшую) запирали вместе с Номбеко. Поначалу они держались настороженно, но поскольку играть в маджонг вчетвером куда сподручнее, чем втроем, то стоило хотя бы попробовать, тем более что девушка из Соуэто производила впечатление не такой уж дурочки, хоть кожа у нее была и не желтая.
Номбеко охотно приняла приглашение и сразу разобралась с пангом, конгом, чоу и всеми остальными ветрами всех мыслимых направлений. После чего взяла три партии из четырех, благо запомнила все сто сорок четыре кости, а в четвертой позволила победить одной из сестер.
Кроме того, китаянки и Номбеко каждую неделю находили время поболтать о том, что новенького случилось в мире, и последняя делилась с ними всем, что ей удалось услышать в коридорах и через стенку. Сводкам новостей, правда, недоставало полноты, впрочем, и аудитория была не слишком взыскательной. Как-то, например, Номбеко сообщила, что в Китае сняли запрет с Аристотеля и Шекспира. То-то оба радуются, предположили сестрички.
Игра и выпуски политинформации сдружили сестер по несчастью. А знаки и символы на игральных костях заставили китаянок познакомить Номбеко с их диалектом китайского. Все четверо добродушно смеялись, наблюдая за ее успехами и за куда менее успешными попытками сестричек освоить язык коса, доставшийся Номбеко от матери.
В отличие от биографии Номбеко, прежний образ жизни сестренок-китаянок вызывал определенные вопросы. В пользование инженера они попали примерно так же, как и она, только на пятнадцать лет вместо семи. Дело было так: они повстречались с инженером в одном из йоханнесбургских баров, он стал подкатывать ко всем трем сразу, и тут выяснилось, что им нужны деньги для больного родственника, и потому они хотели бы продать нет, не свои тела, а одну семейную реликвию.
Инженеру в первую очередь хотелось самих девушек, но урвать куш хотелось тоже, поэтому он отправился к китаянкам домой, где ему показали искусной работы керамического гуся эпохи Хань, изготовленного лет за сто до нашей эры. За него девчонки хотели двадцать тысяч рандов, притом что инженер знал: такая вещь стоит дороже раз в десять, если не в сто! Но девчонки были мало что девчонки, а еще и китаёзы, так что он предложил им пятнадцать тысяч наличными возле банка на другое утро («по пять штук каждой или вообще ничего!»), и эти дуры согласились.
Уникальный гусь простоял на почетном пьедестале в кабинете инженера целый год, пока один из агентов МОССАД, также задействованный в проекте, не пригляделся к статуэтке и за десять секунд не определил, что это полная туфта. Дальнейшее следствие, проведенное разъяренным инженером, показало, что гусь произведен отнюдь не мастером из провинции Чжэцзян в эпоху Хань примерно в первом веке до нашей эры, а, судя по всему, тремя девчонками-китаянками в пригороде Йоханнесбурга и в несколько иную эпоху, а именно в тысяча девятьсот семьдесят пятом году нашей эры.
Китаянки имели неосторожность показать инженеру гуся у себя дома. Это позволило ему вместе с силами правопорядка добраться до всех трех. От пятнадцати тысяч рандов у сестер осталось всего два, так что сидеть им в Пелиндабе предстояло еще не меньше десяти лет.
Между собой мы называем инженера , сказала одна из сестер.
«Гусь», перевела Номбеко.
Чего китаянкам хотелось больше всего, так это вернуться в китайский квартал Йоханнесбурга и продолжить производство гусей эпохи Хань, только работать с ними тщательнее, чем в тот раз.
А так-то им жилось ничуть не хуже, чем Номбеко. В круг их обязанностей входила готовка еды инженеру и охране, а также обработка входящей, а главное, исходящей почты. Все большое и маленькое, что можно стащить, не вызвав лишнего шума, отправлялось прямиком в исходящую корзину на адрес мамы сестричек. Мама благодарила и продавала добычу, радуясь, что в свое время выучила девочек писать и читать по-английски: инвестиция оказалась удачная.
Однако порой их небрежность и невнимательность приводили к казусам. Например, как-то одна из них перепутала наклейки с адресами, и министр иностранных дел лично позвонил инженеру Вестхёйзену и спросил, с какой целью тот прислал ему восемь стеариновых свечей, два дырокола и четыре пустые папки, в то время как мамаша китаянок получила и тут же сожгла четырехсотстраничный технический отчет, посвященный недостаткам ядерного заряда на основе нептуния.
Что бесило Номбеко, так это то, как поздно она поняла, во что влипла. Судя по всему, ее приговорили вовсе не к семи годам службы у инженера. Она угодила к нему на пожизненный срок. В отличие от сестренок-китаянок она вполне осознавала, что такое самый секретный в мире проект. Пока что от всякого, кому она могла бы проболтаться, ее отделял контур под напряжением в двенадцать тысяч вольт. А когда ее отпустят? Сколько проживет после этого никому не нужная негритянка, представляющая собой угрозу безопасности страны? Секунд десять. Или двадцать. Если повезет.
Ее положение можно было представить как математическую задачу, не имеющую решения. Если она поможет инженеру осуществить его миссию, тому достанется честь и государственная пенсия на блюдечке с золотой каемочкой. А ей, знающей чего не положено, выстрел в затылок.
Если, наоборот, поспособствовать его провалу, то инженеру светит позор, увольнение и куда более скромная пенсия. А ей самойвсе тот же выстрел в затылок.
Если коротко, то надежды уравнение не сулило. Единственное, что оставалось Номбеко, это лавировать, иными словами, делать все, чтобы никто не узнал, что инженерпустое место, и в то же время по возможности затягивать реализацию проекта. Конечно, это не защитит ее от пресловутого выстрела в затылок, однако чем позже он грянет, тем больше шансов, что прежде произойдет что-нибудь еще, вроде революции, или бунта сотрудников, или другого столь же маловероятного события.
Если она до тех пор сама не найдет выход.
В отсутствие других идей Номбеко, улучив момент, садилась у окна библиотеки и наблюдала за происходящим у ворот. Она подходила к окну в разное время суток и отслеживала распорядок и поведение охраны.
Так, она сразу отметила, что каждую въезжающую и выезжающую машину обыскивает охрана с собакамиза исключением машины самого инженера. А также руководителя рабочей группы. И обоих агентов МОССАД. Все четверо, очевидно, были выше подозрений. К сожалению, у них и гаражные места были получше. Можно, скажем, пробраться в большой гараж, забраться в багажникгде тебя и застукает охранник с дежурной собакой. Натасканной сперва кусать, а уж потом спрашиваться хозяина. Но в маленький гараж, к машинам высокого начальства и их багажникам, оставлявшим шанс выжить, Номбеко доступа не имела. Ключ оттуда был из тех немногих, что не хранился в шкафчике, за который она отвечала. Инженер пользовался этим ключом каждый день и потому носил при себе.
Другим наблюдением Номбеко стало то, что чернокожая уборщица во внешнем контуре беспрепятственно выходит за границу базы всякий раз, когда надо опорожнить зеленый мусорный бак, стоящий у внутреннего двенадцатитысячевольтного ограждения. Происходило это через день и очень обнадеживало: Номбеко не сомневалась, что на самом деле уборщица такого права не имеет, но охранники смотрят на это сквозь пальцы, лишь бы не выносить свой мусор самим.
В результате родилась смелая мысль. Через большой гараж можно незаметно подобраться к зеленому баку, залезть внутрь и таким образом попасть за воротав мусорный контейнер снаружи базы. Мусор негритянка выносила строго в 16.05, раз в два дня, и неизменно оставалась в живых потому, что сторожевых собак отучили рвать эту чернокожую без спроса. Зато они всякий раз недоверчиво обнюхивали сам бак.
Значит, собак надо где-то на полдня вывести из строя. Тогда, и только тогда у безбилетной пассажирки останется шанс выжить. Придется подсыпать им чуточку яда в еду.
Номбеко посвятила в свои планы китаянок, раз уж те отвечали за кормежку охраны и всего сектора G. Включая людей и животных.
Нет проблем, заявила старшая сестра, едва зашла об этом речь. Мы как раз специалисты по отравлению собак, все три. Ну, по меньшей мере две.
Номбеко уже давно не удивлялась ни словам, ни поступкам сестричек, но тут удивилась. И попросила рассказать подробнее, иначе это не даст ей покоя всю оставшуюся жизнь. Сколько бы времени ни занял рассказ.
Оказывается, прежде чем сестры и их мамаша занялись прибыльным контрафактным производством, мама держала собачье кладбище близ Западного Парктаунабелого пригорода Йоханнесбурга. Бизнес шел ни шатко ни валко, собаки в этом районе получали такое же качественное питание, как и люди, так что на тот свет не торопились. Вот мамаша и надумала, чтобы старшая сестра и средняя сестра разложили отравленный собачий корм по паркам, где белые спускают своих пуделей и пекинесов с поводка (младшая была тогда еще совсем маленькая и могла сама угоститься собачьим кормом, если бы до него добралась).
В скором времени работы у владелицы кладбища сильно прибавилось, и жило бы семейство не тужило, кабы не его, скажем прямо, чрезмерная жадность. Когда дохлых собак в парках стало больше, чем живых, то белые расисты, конечно же, обратили внимание на единственную в округе китаёзу и ее дочек.
Да уж, явная предвзятость, прокомментировала Номбеко.
Мамаше пришлось срочно упаковать чемодан, скрыться в центре Йоханнесбурга и сменить род деятельности.
С тех пор прошло уже несколько лет, но дозировки дочери запомнили.
Ну, на этот раз речь о восьми собакахи чтобы отравить их совсем немножко, сказала Номбеко. Чтобы слегка поболели денек-другой.
Этиленгликоль будет в самый раз, сказала средняя сестра.
Та же мысль, сказала старшая.
Они тотчас рассчитали нужные дозы. Средняя сестра решила, что хватит трехсот кубиков, но старшая возразила, что это серьезные овчарки, а не какие-нибудь чихуахуа.
Наконец сестры решили, что пол-литра как раз хватит, чтобы привести собак в нерабочее состояние вплоть до завтрашнего дня.
Сестрички, по мнению Номбеко, отнеслись к делу слишком легкомысленно. Она уже жалела, что обратилась к ним за помощью. Неужели они не понимают, что с ними будет, когда выяснится, откуда взялся отравленный корм?
Да брось, сказала младшая. Обойдется. Для начала надо заказать бутылку этиленгликоля, иначе никого отравить не получится.
Тут Номбеко пожалела еще больше. Похоже, они и правда не понимали, что служба безопасности вычислит виновных через несколько минут после того, как обнаружит дополнительный пункт в обычном списке закупок.
И тут ей кое-что пришло на ум.
Погодите, сказала она. Ничего не делайте, пока я не вернусь. Вообще ничего!
Девушки с удивлением смотрели ей вслед. Что она задумала?
А задумала Номбеко вот что. Она вспомнила один из бесчисленных отчетов, приходивших инженеру. Правда, там упоминался не этиленгликоль, а этандиол. В отчете говорилось об опытах с жидкостями, закипающими при температуре выше ста градусов по Цельсию, с целью на несколько десятых долей секунды замедлить повышение температуры критической массы. Вот там и фигурировал этот этандиол. Что, если у него примерно такие же свойства, как у этиленгликоля?