Человек, который плакал от смеха - Фредерик Бегбедер 4 стр.

Первым из них стал клоун Тиририка, которого бразильцы избрали депутатом 3 октября 2010 года.

В 2011-м юморист Беппе Грилло принес мешок мидий к римскому палаццо Монтечиторио, где заседает Палата депутатов Италии, чтобы обличить депутатов, цепляющихся за свои кресла. Два года спустя в них сели сто шестьдесят членов его движения. Ерничанье и соцсети сделали свое дело. Беппе Грилло играл с Колюшем в «Безумце на войне» (1985) Дино Ризи. Актер взобрался на самый верх политической власти Италии с единственным лозунгом: Vaffancullo!

В 2015 году телекомика Джимми Моралеса избрали президентом Гватемалы.

Дональд Трамп, ведущий телешоу, вселился в Белый дом в 2016-м.

Радио- и телекомик Марьян Шарец в 2018 году стал премьер-министром Словении.

Владимир Зеленский, исполнитель главной роли в сериале «Слуга народа», который давал интервью за игрой в пинг-понг и общался с избирателями через видео в «Инстаграме», стал в 2019 году президентом Украины.

Ну и, наконец, Борис Джонсон по прозвищу «клоун БоЖо», медийный придурок, избранный в 2008-м мэром Лондона, в 2019-м получил пост премьер-министра Великобритании.

Зыбкая демократия в стиле «так себе» появилась на свет, потому что демократия заскучала. Шанс популизмаего сарказм (от древнегреческого sarkazoя кусаю). Демагогу легче выставить соперника в смешном свете, чем гуманисту. Сардонический смех готовит почву для избрания зловредных клоунов с помощью соцсетей. Электоральный успех комика-популиста основывается на абсолютно справедливой максиме: «Я уж точно буду не хуже моих предшественников, этих унылых зануд!»

Инфотейнмент представляет собой серьезную угрозу демократии. Нужно различать серьезное и комичное. Издевка, насмешки приводят к власти бывших злоязычных пустозвонов, перекрасившихся в демагогов. В 2016 году приглашенный на TF+ актер Эдуар Баэр обратил внимание на это смешение жанров. «Жизнь все разделяет. Нельзя ко всему относиться одинаково. Не все тесно взаимосвязано. Мне кажется, политики должны помогать нам, используя меньше коммуникантов, а людям следует реже над ними насмехаться. Давайте щадить политиков».

Колюша опередил Пьер Дак, решивший стать президентом Франции 9 февраля 1965 года. Он возглавлял «Партию смеха над» и ОВД (Объединенное волнообразное движение), чьим лозунгом было: «Времена настали суровые, да здравствует ОВД!» Шарль де Голль попросил бывшего бойца Сопротивления снять свою кандидатуру, что тот и сделал в сентябре. Всякий раз, когда комик заявляет о намерении участвовать в выборах, СМИ его поддерживают, потому что кандидаты-шутники собирают большую аудиторию, а в дебатах одерживают победы с разгромным счетом. В действительности настоящим поворотом стало избрание в 1980-м актера Рональда Рейгана американским президентом, а после него, в 2003-м, актера Арнольда Шварценеггера губернатором Калифорнии.

Профессиональным журналистам недостает жалости. Их остроумие лишено милосердия. Стоит им заметить в человеке недостаток, неловкость или, не дай бог, ошибку, они вцепляются в него мертвой хваткой и топят в дерьме, а ведь отсутствие способности сопереживать ближнемутипичная черта характера психопата. Могущественные сатирики не довольствуются трепкой жертвыим нужно сломать, уничтожить ее и поржать в своем кругу над трупом, подобно кровожадным гиенам. Октав потерял желание пировать со стервятниками.

Чак Паланик, автор «Бойцовского клуба», написал, что почти весь смех, звучащий в американских комедиях и шоу, был записан в 50-х годах, а все смеявшиеся зрители давно скончались.

Внесу ясность: я пишу эту книгу совсем не для того, чтобы сделать прилагательное «забавный» синонимом определения «нацистский». Моя цельрасслабить наши скуловые мышцы. Мы не должны напрягать их днем и ночью весь год напролетони нужны еще и для того, чтобы сцепить зубы, когда потребуется.

21:00

1

Это была радиостанция с красными стенами и кольцевыми коридорами: странная архитектура всегда возвращала вас в отправную точку после блуждания в лабиринте. В 1990-х я смешил за деньги, рекламируя йогурт Madone. В 2000-х должен был заставлять улыбаться моделей, рекламировавших продукцию марки LIdéal. А в 2010-х моей задачей стало смешить слушателей, застрявших в пробке на бульварном кольце, свернувшемся в змею, которая кусает свой хвост. Внушив потребителям желание покупать ненужные им вещи, заставив гетеросексуалов мечтать о несуществующих красотках, я теперь был призван смешить автомобилистов, чтобы они забыли о распаде французской общественной модели. В конечном итоге все три моих ремесла можно назвать одним словомиллюзионист. Я посвятил жизнь общению, то есть лжи. Люди, работающие в этой сфере, ничего не производят, не создают, не творят, они не меняют мир, но приукрашивают его, делают приемлемым, съедобным. Стерильность подтачивает нас и в конце концов превращает в жалкое отребье, в зомби, слоняющихся у бортиков пустых бассейнов, ездящих на такси Uber с тонированными стеклами, виновных в том, что ничего не сделали для этой планеты, разве что сортировали отбросы, прежде чем самим превратиться в мусор. Мы не вписываемся в параболу талантов: рекламщики, модельные скауты, обозреватели-юмористыколлаборационисты Империи, они все время слышат голос Бога, вопрошающий: «Что сделал ты со своим талантом?» Услышав в ответ: «Ничего» Господь выносит вердикт: «А негодного раба выбросьте во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубов». Таково содержание деятельности бессильных мира сего, способных лишь на лживые кампании и бессмысленные развлекухи: мы всю жизнь скрежещем зубами, пока наше лицо не превращается в зияющую дыру, мерзкий шрам из горя и грязи.

2

Обожаю шпионить за командой французских информационщиков. В нашем утреннем прямом эфире ушел в отставку Николя Юло. Здесь министр культуры после каждого вопроса бормотал: «Нужно будет об этом подумать»  и за четверть часа растратил весь кредит доверия. Именно у нас каждое утро освистывают (или нет) сильных мира сего, знаменитых артистов, оппозиционеров и высокопоставленных управленцев.

Я люблю этих пресыщенных журналистов, этих спешащих женщин, этих выбившихся из сил мужчин, которые собираются в красном коридоре шестого этажа, чтобы обменяться сплетнями о других членах касты. Им известно то, чего не знаете вы. У них есть доступ к Граалю, они на «ты» с важными людьми, они витают над массой смертных. Франсуаза Башло спускается с Олимпа, когда премьер-министр или Президент Республики сидят за нашим столом перед микрофонами, похожими на водопроводные краны. «Шефиню» мы видим только в такие дни. Но над премьером и президентом есть Ведущий. Он не улыбаетсяу него нет на это времени. Он все знаетили делает вид, что знает. Он наделен гениальной способностью не слушать других, как будто у него есть дела поинтереснее, но дословно повторяет идеи, почерпнутые пятью минутами раньше из трепа в коридоре. Я пытаюсь подражать ему, но необходимы годы практики, чтобы достичь такого уровня лицемерия.

Как это замечательноуправлять общественным мнением неуправляемой страны! Знаете, что такое ньюсрум? Это такое место, где пресыщенные люди по телефону ломают чужие жизни. «МНЕ ПЛЕВАТЬ, Я ЧЕРЕЗ ТРИ МИНУТЫ ДАЮ ИНФУ В ЭФИР, С ВАШЕЙ НОГОЙ ИЛИ БЕЗ!» («Нога»  комментарий, полученный по телефону.) Они больше не курят на рабочем месте, иначе обстановка была бы в точности как в фильме Говарда Хоукса «Его девушка Пятница». Всегда находится парень по имени Жан-Мишель, открывающий стеклянную дверь и орущий звукорежиссерше за тридцать секунд до начала: «Мы уже в эфире!»  а она в ответ строит ему рожу, крутанувшись в кресле на колесиках. В утреннем эфире жизньэто телесериал в режиме «реального времени». Я обожаю клише. Вспоминаю Фабриса Гетти, старшего брата знаменитого диск-жокея, честного спеца по международной политике, которого приводила в совершеннейшее отчаяние упадочность мира. С этим Финкелькраутом от геополитики мы обсуждали Трампа, брексит, всевластие «Фейсбука» и терроризма. Он пил не меньше меня, ушел, чтобы баллотироваться в Европарламент, и мгновенно стал козлом отпущения для всех наших юмористов. Три последних года Гетти твердил, что катастрофа надвигается. Демократ не мог вести диалог с демагогами. Следовало прислушаться к его предупреждениям. Лагерь тонких прогрессистов не способен дискутировать с лагерем шумных демагогов. Медленно, но верно юмористический тоталитаризм расплющит права человека и общественные свободы. Те, кто творит актуальность, окажутся в новостях, неся собственные головы, насаженные на пики.

Я прекрасно знаю, что должен был умереть в 2010-х, стать жертвой дурацкого несчастного случая в Москве. Как-то раз, вечером, мой приятель Олег стукнул меня по башке, когда я вдыхал кокс через серебряную двадцатисантиметровую соломинку. Она должна была воткнуться в мой мозг, и я отдал бы концы десять лет назад. Я бы не постарел. Можете вообразить меня на пенсии? В деревне? Октав сидит в деревенском бистро Октав по воскресеньям катается с горки на лыжах со своими детьми Fucking hell, подобный конец был исключен.

3

Каждый мой взглядзов о помощи, каждая встреченная женщинавозможность. Я последний представитель исчезнувшего вида: жалкий бабник. Все мои тряпки непременно должны быть супермягкими, чтобы требовать ласки. Я забавенкак персонаж романа, но невыносим в жизни. Странно, что меня любят до и после, но никогда в процессе. Вылетев из рекламы и моды, я занял нишу независимого писателя-журналиста-обозревателя. Продаю талант, проституирую перо. Могу вести лотерею на открытии магазина, шутить в микрофон в гараже, когда запускают машину, писать предисловие к ресторанному гиду, брать интервью у Карла Лагерфельда для пресс-конференции издателей календаря Пирелли, то есть соглашаюсь на все, за что платят. Я слегка обеднелкак почти все мои знакомыеи читаю теперь только бесплатные журналы! Air France Magazine, Air France Madame, Aéroport de Paris Magazine, Palace Costes Magazine, Stylist Magazine и Le Bonbon Magazine. Я больше знаю о новых пятизвездочных парижских ресторанах, чем о развитии ситуации в Сирии. Волосы у меня длинные, как у Мессии, правда Он не дожил до моего возраста. Меня чаще всего сравнивают с афганской борзой. В прошлом году я решил было подстричься, но дочь пригрозила написать в Департамент социальной помощи детям и начать процедуру аннулирования отцовства. Я часто опаздываю и бываю пьян до изумления. Все забываю, даже имена членов собственной семьи. Я люблю смотреть на рассвет, когда небо приобретает цвета шампанского пополам с персиковым соком, как на полотнах Беллини. Больше мне от венецианской живописи ничего не нужно. Я миновал середину моего существования и стал ненадежным, как дебютант, вернее будет сказать, что я вечный «стартапер». Я понимаю, почему меня иногда называют «тронутым»: трогаться с местамоя специальность. Я не умею заканчивать. Ячеловек первых шагов. Кажется, я где-то написал, что «все временно: любовь, искусство, планета Земля, вы, я особенно я». Я занимаюсь спортом час в неделю, но мускулатуру не наращиваю. Ем, не толстея, качаю пресс без намека на укрепление мышц. Годы идут, мир меняется, янет. Я побывал во многих реабилитационных клиниках, выходил оттуда и через неделю снова начинал употреблять. Силы воли у меня как у целлофанового пакета, плывущего по воле Гольфстрима. Я так себя ненавижу, что, решив помастурбировать, вынужден принимать «Виагру». Не знаю, почему я не страдаю. Если все плохо, заказываю коктейль Водка и Red Bull и принимаю таблетку кетамина. Так что решение всегда есть. Думаю, я слишком чувствителен, чтобы расстраиваться по какому бы то ни было поводу. Собственное безразличие пугает меня. Тем, кто называет меня наглецом, я отвечаю как Жискар: «У вас нет монополии на сердце, но я уверен, что  у меня есть». Моя жизньэто oneman-show в старом кабаре, которое вот-вот переделают под магазин, торгующий чехлами для смартфонов. Я играю мой маленький спектакль перед все более немногочисленной аудиториейвами. Сказать, как замечаешь утрату своей популярности? Прохожие узнают тебя в лицо. Спрашивают, иду ли я праздновать сочельник к Мартену Контролер в поезде говорит, что уже проверил у меня билет, а на самом деле даже не подходил. Незнакомцы назначают мне встречу в теннисном клубе на следующую субботу Когда теряешь известность, люди принимают тебя за какого-то знакомого и не кричат от радости узнавания, а хмурят брови и чешут затылок. Они смутно узнают тебя, но уже не знают.

Чаще всего я слышу фразу:

 Октав, ты в курсе, что тебе уже не шестнадцать лет?

Я не пытаюсь выглядеть забавным, хочу быть молодым, а это совсем другое дело. На моем могильном камне напишут: «Октав Паранго. Умер, отказавшись стареть».

4

Мне давно пора привыкнуть к «понижению статуса»  оно началось задолго до моего появления на свет, во время Французской революции. Моих аристократических предков казнили в 1794 году и похоронили в общей могиле на кладбище Пикпюс. Последний замок, собственность моей прабабки, только что продан трейдеру. Три века подряд уровень жизни нашего семейства неуклонно снижался. Из аристократа я превратился в разночинца. Потом из крупного буржуав мелкого. Ничто больше не отделяет меня от среднего классатолько снобизм. Один друг по Travellers любезно дал мне приют в Cacas Club, потому что я больше не могу платить годовой членский взнос. Перед пустым и безмолвным особняком куртизанки XIX века, в самом конце Елисейских Полей, протестующие разбирают мостовуюдо топкой земли времен фиакров и карет. Я пишу эту страницу в телевизионной гостиной, за верандой с зелеными пальмами, устроившись в кресле, обитом красным дамастом. Бармен ушел, и я самообслуживаюсь, записывая джинтоники в маленький блокнотик. Вспоминаю вечеринки Cacas Club у бассейна в особняке Паива в беззаботные 80-е, между двумя турнирами по триктраку. Мы, как Пруст в детстве, гуляли по Елисейским садам «Мы шли к Елисейским Полям по улицам, залитым светом, запруженным толпами прохожих, где балконы, скрепленные солнцем и туманом, колыхаются перед домами, как золотые облака». Богачи ужасно ошиблись, выставив свое богатство напоказ. Раньше состояние скрывали, сегодня хвастаются им в журнале Capital, на обложке Forbs и в «Инстаграме». «Вечеринка в Клубе 55 обошлась в 62000 евро. Сантропезианцы ни в чем себе не отказывают!» Беднякам очень больно узнавать, как живут их эксплуататоры. Моветонно хвалиться яхтами и pool parties. Прежние богачи умели держаться в рамках. Мой дед круглый год ходил на службу в одном и том же поношенном костюме и никогда не ездил туда на своем серебристо-сером «даймлере». Никто не играл по-крупному. Доход от предприятий Паранго благополучно дремал в сейфе за гобеленом или в швейцарском банке. Мы наживались, но не гордились этим и по воскресеньям коленопреклоненно просили у Господа прощения за грехи, шепча (не очень в это веря), что «последние станут первыми»

Я бы поменял порядок слов национального девиза, предложенного Робеспьером: Равенство, Братство, Свобода,  пора обозначить новые приоритеты. Было самоубийством создать категорию населения, которой нечего терять. Я знаю, о чем говорюс тех пор как стал ее частью.

Через высокие окна салона в стиле Наполеона III, за террасой с белыми орхидеями и лепниной в форме акантов, я различаю слезоточивый газ, который, подобно вечернему туману, опускается на полицейских, обороняющих магазины Zara и Disney Store. Бывший кинотеатр Gaumont Ambassade, ставший бутиком Weston, прикрыт деревянным частоколом, наподобие ковбойского форта из вестерна 50-х, атакованного индейцами. Там Джин Сиберг продавала International Herald Tribune с аукциона, в черно-белом и без лифчика. Я слышу, как толпа орет hoouhaa, подражая воинственным маорийским кличам новозеландской команды по регби. Одеты они тоже как спортсмены, в черную униформу. Маски и очки для плавания придают манифестантам вид «джихадистов-лыжников». Паркет вибрирует и скрипит после каждого взрыва гранаты или петарды. Возможно, пора покинуть зону комфорта и войти в Историю.

На улице я вижу девушку, она сидит на земле и, жалобно скуля, трет глаза. Я ношу линзы, и у меня при себе всегда есть флакон с физраствором. Я закапываю бедняжке покрасневшие глаза и дарю ей пластиковый пузырек. Она благодарит и возвращается в ряды борцов, а я иду в противоположную сторону.

5

Мыголос Франции. Элита СМИ. Когда сотрудник «Утра» сталкивается с журналистом из редакции France Publique в лифте или холле,  он улыбается сверхлюбезно и снисходительно, старается проявить братское чувствомол, все мы плывем в одной лодке, но надолго лицемерия не хватает. Люди, формирующие общественное мнение, не могут даром терять ни минуты. Разница между журналистом 7/9 France Publique и всеми остальными служащими Красного дома заключается в том, что лица последних не красуются на билборде тридцатиметрового «роста». «Утро»  это государство в государстве, отношения между ведущими и завредакцией всегда напряжены до крайности. Люди, чьи имена известны всему свету, не ведут долгих бесед с «рядовыми гражданами».