Ханна
Она стояла в очереди за рыбой, нетерпеливо нависая над прилавком. Солнце ярко светило в окно, крики и шум рынка за спиной успокаивали. День выдался теплый, лед таял, и остатки дневного улова были покрыты кровавыми полосами поверх чешуи. Двое молодых людей в рыбацких сапогах сновали между прилавком и разделочным столом, где потрошили рыбу и складывали ее в мешки.
Шесть лет назад, когда она переехала в этот район, этот магазин принадлежал одному старому ямайцу и был выкрашен в цвета ямайского флага. Этот старик продавал свежую и соленую рыбу, овощи и всякую мелочь, благовония и регги на контрабандных кассетах. Он был самым большим красавчиком в округе. Потом организовали целую кампанию, чтобы помочь ему продать бизнес. Когда наконец выкупил застройщик, в «Гардиан» появились заметки местных журналистов о том, что на этом месте будет построено кафе с навесом. Кафе занимался тот же застройщик. Под сводами местной церкви было созвано гневное собрание, на которое пришли все неравнодушные. Она еще помнит мужчину лет пятидесяти с побагровевшим от гнева лицом, кричавшего о чем-то. Тогда здесь было намного лучше.
Теперь же рябь от событий тех дней сгладилась, свежую рыбу на прилавках заменили ананасы, привозная соленая треска и бананы. Только торговец рыбой не помолодел. Несмотря на горечь воспоминаний, Ханне нравилось это место с его рыбацкими лодками и кокетничающими молодыми людьми, с его ощущением, что море все еще полно изобилия, что с миром все еще в порядке.
Наконец настала ее очередь, и она, как и положено, немного построив глазки, купила медальоны из морского черта, спросила совета продавца, что добавить к рыбе, купила шафран и самфир, сложив все это в сумку. Она чувствовала, как потеет, просто выходя из магазина с продуктами, первый признак гормонального спада. Ну и самая трудная часть, о которой вам не расскажут доктора, снижение гормональной регуляции, слабое подобие менопаузы, которое одолевает женщину раз в три недели, когда гормоны подавлены до нуля, а это дневная потливость, ночная потливость и постоянное желание плакать.
Но у нее удивительно хорошо получалось не плакать, а это настоящее искусство.
Выйдя на улицу, она прошла мимо кофейни, обходя неизменные коляски, перекрывающие тротуар. Ее взгляд скользнул по младенцам, по матерям, сжимающим в руках стаканчики с капучино и белые салфетки. Когда она проходила мимо цветочного стенда, она задержала взгляд на витрине и остановилась. Женщина за прилавком повернулась к нейей было под шестьдесят или чуть за пятьдесят.
Вы что-то присмотрели? спросила она с улыбкой.
Я? недоуменно начала Ханна, на мгновение растерявшись. «А правда, что мне здесь нужно?» Потом она показала на витрину:
Мне что-нибудь небольшое.
Женщина наклонилась к ведрам и достала высокий шипастый цветок.
Ворсянка, сказала она, из моего собственного сада, в этом году у нас был небывалый урожай. А вот астра.
Женщина перевязала пурпурные цветы бечевкой. Протягивая их Ханне, она невольно коснулась ее руки костяшками пальцев.
Ханна шла в сторону нижней части рынка, где толпа заметно редела. Она пересекла канал и повернула направо к своей квартире. Толкнув сумками неприглядную металлическую дверь, она поднялась на последний, третий этаж здания, которое в прошлом долго было пабом. Им пришлось соревноваться за покупку с двенадцатью другими семьями и закрывать свое предложение по стоимости на следующий же день. Никто не купил эту квартиру для них. Никто им не помогал.
Когда Кейт принимала решение о переезде в Кентербери, она навестила Ханну, долго любовалась открывшимся видом и вслух удивлялась везению подруги.
Но Ханне так и хотелось сказать, что это вовсе не везение. Так устроена жизнь. Ты много работаешь, копишь на протяжении всех двадцати лет и к тому времени, когда тебе уже хорошо за тридцать, у тебя собирается достаточно денег на нужный проект. Это не магия, а простая математика.
А теперь Кейт живет в доме, купленном для нее родителями мужа, и за этот дом, похоже, ей вообще не придется платить по закладной. У нее здоровый и красивый сын, зачатый с величайшей легкостью. Но она снова несчастна. По крайней мере, так она говорила по телефону вчера вечером.
Ханна освободила сумку с покупками, убрав рыбу, самфир и вино в холодильник. Подрезала стебли цветов и поставила их в вазу, которая отбрасывала длинную тень в свете полуденного солнца. Ворсянка всегда удивляла ее отточенной, суровой красотой.
Ханна вся вспотела. Она подошла к раковине ополоснуть лицо. Странное чувство, как будто что-то стянуло череп, не отпускало ее. Ей снова хотелось заплакать. Нэйтан! Как ей хотелось, чтобы он был здесь, рядом с ней, хотелось чувствовать его руку на спине! Но он был в библиотеке. Хотя она и располагалась всего в нескольких минутах езды на велосипеде вдоль канала, сути дела это не меняло. Его сейчас не было рядом. Но скоро он будет дома, они вместе поужинают. Все будет хорошо. Ханна посмотрела вверх, ее взгляд остановился на цветах, столе, лампе.
Всем своим существом чувствовала, что этот дом является ее творением.
Стол она нашла в старой железнодорожной арке и провела выходные на террасе, очищая его песком.
На фотографии в рамке на стенедом в Корнуолле, где Нэйтан сделал ей предложение. Она часто разглядывала ее и удивлялась, как хорошо видна каждая травинка.
Ковер она купила в один из уикендов, когда они летали в Марракеш. Она не забыла ночные покупки на восточном базаре, суету переговоров о цене, а затем окончательную капитуляцию, покупку и опять непомерную цену за его перевозку. Густая кремовая шерсть Бени Уарайн с высоких Атласских гор была прекрасна.
Он принесет вам удачу, сказал тогда продавец, обводя пальцами виртуозные узоры. Ханна была готова поклясться, что взгляд продавца скользнул по ее лону, когда она доставала кредитную карточку, чтобы расплатиться.
Диван они купили на складе в Челси. Она выбрала его за низкую посадку, характерную для середины XX века, и за его темно-синее полотно. Именно на этом диване она сидела после первой попытки ЭКО, держа в руке тест с двумя четкими розовыми полосками. Пока она сидела на этом диване, завернувшись в одеяло, Нэйтан готовил супы и ризотто для своей беременной жены.
Чуть дальше по коридоруванная комната. Белые неровные плитки. Лосьоны в простых пузырьках из коричневого стекла. Пол, где она корчилась от боли, когда через сутки из нее вышел кровавый сгусток. Ее не родившийся плод. Они с Нэйтаном не знали, как поступить, и поздно вечером отправились в парк, где закопали погибший эмбрион глубоко в землю.
Но подождите, пройдемте по коридору в маленькую комнату, откройте дверь, постойте внутри и посмотрите, как падает свет. Здесь он мягче, рассеяннее. Комната ждет, в ней нет ничего, кроме тихого ожидания.
Это дом, который создала Ханна, и он на три этажа выше Лондона.
* * *
Тушеное мясо готово и стоит, пузырясь, на плите, рядом хрустящий хлеб и миска айоли. На барном столике блестит бутылка белого вина, занимая почетное место по соседству с двумя стаканами. Ханна нарезала петрушку, сбрызнула лимонным соком и посолила. Хлопнула входная дверь. Спустя мгновение Нэйтан уже стоял позади нее, положив руку ей на спину.
Привет, она повернулась к нему и коротко поцеловала его в губы. Как продвигается глава?
Когда Нэйтан заканчивал главу, он отправлялся в Британскую библиотеку. Он говорил, что ему нравится проводить там выходные. В читальных залах тише, да и работается там легче, чем дома.
Ну ты знаешь, как. Медленно.
Она протянула ему бокал вина, который он с благодарностью взял, разложила тушеное мясо, посыпала сверху петрушкой и подала Нэйтану тарелку. Хлеб и масло уже стояли на столе. Ханна села на стул перед мужем, чувствуя некую церемониальность происходящего. Сегодня суббота, именно в этот день она разрешила себе есть и пить все, что любит. Она сделала глоток вина. Вкус чистый и яркий, она могла бы выпить все залпом, но она этого не делает, оставляя недопитый бокал рядом с тарелкой. Дисциплинаэто то, что у нее было всегда, и это то, что она распространила на всю свою жизнь: диету, физические упражнения и веру. Никакого кофеина. Никакого алкоголя, кроме субботних вечеров.
Нэйтан посмотрел на нее, поймал ее взгляд и, протянув свою руку через стол, взял ее ладонь.
Все очень вкусно.
Спасибо.
Да, продолжил он, я хотел тебе сказать, что видел Лиссу.
Лиссу? Где?
В библиотеке. Вчера.
В библиотеке? Что она там делала?
Сказала, что хочет немного почитать. Готовится к кандидатской аспирантуре.
Забавно. Никогда бы про нее такого не подумала.
Ну ты же знаешь Лиссу. Она всегда казалась мне немного бессистемной.
Нэйтан протянул руку к бутылке и налил себе еще бокал.
Нэйт? произнесла Ханна совсем тихо.
Что?
Мне кажетсяЭто, правда, глупо, но у меня мелькнула мысль в начале недели, когда я начала делать эти уколы. Когда я стояла со шприцами, то подумала о проведении какого-нибудь ритуала.
Это слово прозвучало странно. Ханна неожиданно почувствовала, как пот выступил у нее на лбу, и промокнула его рукавом.
Какого ритуала? Нэйтан отложил ложку и скрестил руки под подбородком. О ритуалах он рассказывал на лекцияхони были его хлебом.
Не знаю, она чувствовала, что краснеет, жар снова охватывал ее. Что-нибудь, чтобы отметить попытку. Ну, если получится. Если бы мы хотели отметить начало чего-то нового, что бы мы могли сделать?
Ну, ритуал может быть каким угодно. Необязательно даже, чтобы он был серьезным. Мы можем сделать что-нибудь глупое. Что-то простое, он накрыл своей рукой ладонь Ханны, проводя большим пальцем по ее костяшкам. Мы могли бы зажечь свечу, продолжил Нэйтан. Ханна молчала. Или могли бы просто ничего не делать. Просто сидеть и смотреть.
Да, словно очнулась Ханна, немного смущенно высвобождая руку. Да, давай просто подождем и посмотрим.
Лисса
Это ты, милая? Сара открыла дверь и тут же удалилась обратно в темноту холла. Заходи, на плите для тебя кое-что есть.
Лисса прошла за матерью через холл на кухню.
Я тут готовлю суп, хотя непонятно, зачем, кому. У нас и так чертовски жарко. Будешь?
Сара подошла к плите и, сняв крышку с кастрюли, помешала суп. Ее длинные седые волосы были беспорядочно скручены на макушке и удерживались двумя японскими гребнями. На ней был синий рабочий фартук, старый и весь в краске.
С удовольствием, ответила Лисса. Она никогда не отказывалась от еды, когда гостила у мамы, ведь мамафантастический повар.
Еще десять минут, оценила Сара, закрывая кастрюлю. А я пока приготовлю салат.
Лисса согнала кота с одного из стульев и села. На кухне царил беспорядок, пожалуй, больший, чем обычно: кучки писем на столе, некоторые из которых распечатаны. Периодические издания«Нью Стейтсмен», старые издания «Гардиан ревью», письма от «Гринписа» и «Свободы от пыток». Один официальный конверт не распечатан, мама использует его для пометок, ее изящным почерком выведено: «Джуди?? Кортизол? Спросить доктора Л. Рубитаблетки».
Лисса подняла голову:
Что случилось с Руби?
Что-то с животиком. Бедняжку тошнит и поносит уже несколько дней. У того ветеринара приема ждать вечность.
Как твоя рука?
О, ты же знаешь, Сара пошевелила пальцами. Все в порядке.
Это похоже на важное письмо, заметила Лисса, показывая конверт матери.
Сара повернулась обратно к плите, отмахиваясь от Лиссы.
Вовсе нет. Как раз по конверту и видно.
Неужели? удивилась Лисса.
Благотворительный фонд просит еще денег. Или кто-то еще хочет, чтобы я раскошелилась.
Сара вытащила из кармана фартука кисет и свернула себе папироску.
Будешь?
Конечно.
Лисса взяла протянутый кисет и, наслаждаясь вкусом подслащенной бумаги на языке, принялась скручивать сигарету. Ее мама всегда пользовалась одной и той же маркой папиросной бумаги. Только лакричная бумага «Ризла». Сколько Лисса себя помнила, другой она у матери не видела. Мама снова была вся в делах. Фартук, беспорядок на кухне и какая-то маниакальная энергия, как будто где-то поблизости, в соседней комнате, идет собрание. Впрочем, Лисса знала достаточно, чтобы не расспрашивать мать. Над чем бы Сара ни работала, это всегда было что-то новое.
Тмин, мама вновь загремела в шкафах. Нужен тмин!
Лисса небрежно бросила конверт обратно в кучу, чем вызвала небольшой оползень, остановившийся только у вазы с фруктами. Если мама не собирается беспокоиться о неоплаченных счетах, то она о них тоже думать не будет.
Сладкая паприка? Сара повернулась к Лиссе с банкой в руках.
Как скажешь, ма.
Думаю, должно сработать. Семена тмина, никогда без них не готовлю. Странно, куда они подевались?
Могу я чем-то помочь? спросила Лисса.
Мне нужно что-то для салата. Нарежь, что захочешь. Подожди!
Сара бросила ей засаленную коробку спичек, Лисса поймала их и побрела к двери, распахнутой навстречу летнему воздуху.
Пожалуй, в этом доме самым приятным местом был сад. Мама была прекрасным садоводом, и то, что казалось хаосом внутри дома, снаружи неожиданно обретало смысл. Только там чувствовался тонкий баланс между ухоженными грядками и красотой соседствующей дикой природой. Лисса чиркнула спичкой и закурила.
Я получила роль, проговорила Лисса вникуда, любуясь лавандой и жимолостью.
Прости, дорогая? не расслышала Сара. Что ты сказала?
Помнишь ту пьесу? спросила Лисса, выпуская дым тонкой струйкой и возвращаясь на кухню. Я тебе о ней рассказывала?
Напомни.
Лицо матери было в тени, и Лисса не могла понять ее настроение.
Чехов. Елена.
О, замечательно. Это замечательно.
Мать подошла ее обнять, и Лисса почувствовала запах ее травяного шампуня и краски для волос.
Лисса рассмеялась, словно воскресив в памяти то веселое возбуждение, которое посетило ее, когда она только услышала эту новость.
Спасибо. Режиссерженщина. С ней непросто, но, мне кажется, свое дело она знает.
Чудесная новость. Мы должны это отпраздновать!
Прежде чем Лисса успела возразить, Сара уже извлекла из шкафа бутылку.
Хм, белое вино. «Лидл Пуйи-Фюиссе». У тебя все будет хорошо. Подожди, оно не охлажденное. Есть немного «Гордона». Стоп. Не уверена, что у меня есть лед. Но я могу отколоть кусочек от морозилки. Может, начнем?
Конечно. И отрежь мне дольку лимона.
Что-то напевая, мама налила две большие порции джина и сбрызнула их тоником.
Немного пошло, конечно, но сойдет, сказала Сара, протягивая ей стакан. Пошли посидим в саду. Салат может подождать.
Сара первой спустилась по извилистой каменной дорожке, минуя кусты лаванды, помидоры, кабачки и лекарственные травы, к беседке, где стояли небольшой стол и несколько стульев, выбеленных непогодой.
Ты далеко пойдешь, дорогая, Сара наклонилась вперед и снова зажгла потухшую сигарету Лиссы. За тебя!
Она подняла еще бокал.
Теперь за Чехова. Так Еленаэто?..
«Дядя Ваня», пояснила Лисса.
Ваня. Изумительно. Напомни мне, это тот, который в конце стреляется?
Мама сбросила с губы крошку табака.
До выхода на пенсию Сара преподавала английский язык и историю искусств в местном колледже. Это была хорошая школа в Северном Лондонеиз тех, в которые родители среднего класса всеми правдами и неправдами хотят устроить своих детей.
Это «Чайка», ответила Лисса.
Ах да, «Чайка». Там еще была неудачливая молодая актриса. А что с Ваней?
Тоже неудачник, пояснила Лисса. Неудачник по жизни. Все они неудачники, это же Чехов.
И тыжена этого
Неудачливого профессора Серебрякова?
Совершенно верно. О боже, мне кажется, я когда-то видела, как эту роль играла Гленда.
Лисса знала, что Гленда Джексон была своего рода эталоном для ее матери, когда речь шла обо всем хорошем и полезном в актерской профессии.
Или нет Погоди! Это была красавица Грета или как ее?
Скакки?
Вот именно. Она была прекрасна. И ты тоже будешь несравненна.
Сара наклонилась вперед и для убедительности взяла Лиссу за руки:
Ты молодец. У тебя будет все как надо. Ты должна сказать об этом Лори. Она будет в восторге.
Лори была старой подругой ее матери, преподававшая драматургию в школе, где работала Сара. Много лет назад Лори вечера напролет занималась с Лиссой, чтобы подготовить ее к поступлению в театральную школу.
Лучше ты скажи ей, ответила Лисса.
Так и сделаю.
Сара отодвинулась от дочери и задумчиво посмотрела на нее сквозь дым. Ах, этот взгляд матери, ничто не ускользнет от него. Сколько она под ним страдала? В детстве Лисса служила матери моделью, часами просиживая в старом потрепанном кресле на чердаке. До тех пор, пока однажды, когда ей исполнилось восемь, она не отказалась наотрез.