Незнакомец разговаривал с двумя другими мужчинами, засунув руки в карманы и опустив глаза. У него было суровое лицоволевой подбородок, острые скулы и удивительно полный, сочный рот. Его кожа была на пару оттенков темнее моей, а черные волосы вились беспорядочной копной.
На его лице не было улыбки.
Я потягивала ром, наблюдая за ним и пытаясь угадать его возраст. Большая часть гостей выглядит немного старше менявозможно, им чуть за двадцатьи, хотя облик незнакомца довольно строгий, он не кажется сильно старше остальных.
Он говорит быстро и активно жестикулирует.
Я постукиваю ногой в такт музыке и в такт биению моего сердца в те моменты, когда смотрю на него. Я хочу, чтобы он тоже посмотрел в мою сторону и заметил меня.
Чудесным образом так и происходит. Может быть, мое платье немного волшебное.
Посреди разговора он поворачивается, и его руки застывают в воздухе. Он становится похожим на дирижера, исполняющего симфонию. Он оглядывает толпу, в глазах та же жесткость, что и в выражении его лица. За этой жесткостью скрывается жаждажажда, которую я видела раньше, та самая, с которой смотрят на мир и не боятся сказать, что он недостаточно хорош, не боятся требовать большего, не боятся требовать перемен. Он выглядит как человек, который верен своим убеждениям, что в наши дни очень пугает.
У меня перехватывает дыхание.
Его зрачки расширяются, будто он слышит мое дыхание сквозь мелодию Бенни Море, сквозь веселье и грех, наполняющие вечеринку.
Незнакомец не кажется бессердечным, просто жизненные испытания ожесточили его. Он останавливает на мне свой взгляд, и губы его на мгновение замирают. Он не отворачивается, не делает вид, будто смотрел на что-то другое и случайно взглянул на меняон не делает ничего из того, что требуют правила приличия. Напротив, он продолжает рассматривать меня, и медленно, очень медленно по его лицу расплывается улыбка, отчего лицо становится неожиданно красивым.
Я замираю, слыша в голове мамин голосне ерзай, улыбайсяне слишком сильнорасправь плечи, пока голос не растворяется в шуме вечеринки, которую она никогда бы не одобрила. Через мгновение незнакомец уже стоит передо мной. Он немного выше и немного шире в плечах, чем казался, когда был на другом конце комнаты.
Я сглатываю, поднимаю голову и смотрю в серьезные карие глаза.
Привет, говорит он, произнося совершенно обычное приветствие голосом, в котором тоже нет ничего особенного.
Привет, эхом откликаюсь я, в промежутке между приветствиями прокручивая в голове тысячу догадок о том, кто он такой, что он делает, почему он пересек комнату, чтобы поговорить со мной.
Уголки его губ поднимаются, а взгляд немного смягчается.
Меня зовут Пабло.
Я несколько раз про себя повторяю имя незнакомца, чтобы оценить его звучание, и только потом называю свое:
Элиза.
Кто-то проносится мимо и толкает меня локтем. Я подаюсь вперед, ром из моего стакана выплескивается и едва не попадает на черный костюм Пабло. Он протягивает руку, чтобы поддержать меня, его ладонь прикасается к моей руке.
Я моргаю, пытаясь прийти в себя. Мой стаканне единственное, что потеряло точку опоры.
Раньше я не видел тебя на вечеринках у Гильермо, говорит Пабло.
Гильермо, должно быть, хозяин дома, друг друга друга или что-то в этом роде молодого человека Изабель.
Я никогда раньше не была здесь.
Пабло кивает, на его лице все то же серьезное выражение, и я пересматриваю свое предположение о его возрасте. Он явно старше, лет под тридцать или чуть больше.
Другой человек толкает меня в спину, и Пабло встает между мной и остальной толпой, он пытается поддержать меня, и его рука слегка сдавливает мой локоть.
Песня меняется, темп ускоряется, гости танцуют под энергичный ритм, а мы остаемся прижатыми к стене. Его рука продолжает поддерживать меня под локоть. Его длинные и тонкие пальцы Он зарабатывает на жизнь физическим трудом, его поношенный костюм совсем не вяжется с публикой, собравшейся сегодня.
Пабло отпускает меня. Я смотрю вверх.
Его рот слегка приоткрыт, глаза прищурены, как будто он не знает, что делать дальше с девушкой, стоящей перед ним.
Еще одно тело врезается в нас. Ром из моего стакана снова выплескивается.
Пабло наклоняется ко мне, стараясь перекричать громкую музыку и смех. Мое сердце колотится, нервы напряжены, и я замираю в предвкушении его слов.
Ты не хочешь выйти на улицу? спрашивает он. Там гораздо тише.
У меня возникает ощущение, что в целом мире для меня сейчас нет ничего более естественного, чем протянуть ему руку и уйти вместе с ним с вечеринки.
Глава 4
Пабло ведет меня по дому, его походка одновременно расслабленная и уверенная. Мы пробираемся сквозь толпу, и я ищу глазами Беатрис и Изабель, но не могу их найти. Время от времени Пабло оборачивается и смотрит на меня, его пальцы касаются моей руки. Мы выходим в ночь и направляемся к пальме, растущей сбоку от дома. Во дворе уже почти никого нет. В этом районе участки земли маленькие и тесно прижатые друг к другудвор, на который мы вышли, тоже плотно примыкает к соседнему.
Пабло оказался правна улице гораздо тише, вместо рева музыки и веселой толпы до нас доносится лишь низкий гул.
Я смотрю на небо, на звезды, сияющие прямо над нами, и пытаюсь взять себя в руки. Когда я перевожу взгляд на Пабло, то замечаю, что он смотрит не на меня, а вверх, на звезды, и глаза его полуприкрыты.
Я подпрыгиваю: вдалеке раздается грохот выстрела, потом еще один, и еще. Звуки доносятся из другой части города, но в наши дни они могут означать все что угодно: фейерверки, стрельбу или взрывы бомбы.
Я смотрю на Пабло, его внимание больше не обращено на небо, а сосредоточено на мне; выражение лица непроницаемо, как будто его совсем не трогают звуки насилия и вооруженного восстания.
Это, наверное, не фейерверк, говорю я, чувствуя, как колотится мое сердце.
Наверное, нет, соглашается он.
Я жду, что он скажет еще что-нибудь, прокомментирует недавние вспышки насилия, но он на удивление спокоен. Я привыкла к мужчинам, которые предпочитают говорить сами, оставляя за мной роль слушателя.
Как давно ты знаком с Гильермо? спрашиваю я, стремясь нарушить молчание. Здесь мы наедине, но на вечеринке было легчемузыка и люди заполняли паузы в разговоре. Теперь все зависит только от нас, и я не знаю, что говорить. Я умею болтать с представителями моего круга, с людьми, которые владеют искусством вести светскую беседу, не говоря при этом ничего конкретного, но я не могу себе представить, что подобный разговор возможен с молодым человекоммужчиной, который сейчас стоит передо мной. Пабло выглядит так, словно, прежде чем что-то сказать, он осторожно взвешивает и внимательно анализирует каждое слово.
Пабло отвечает мне не сразу, его карие глаза пронзают меня насквозь, взгляд задерживается на моих ногах, и я тут же жалею о своем решении надеть прекрасные мамины туфли, привезенные из Парижа.
Его ботинки черные, и кожа на них местами потрескалась от долгой носки.
Годы, рассеянно отвечает он, не отрывая взгляда от моих нелепых туфель. Мы знаем друг друга уже много лет.
Я переминаюсь с ноги на ногу и снова слышу мамин голос:
Не ерзай, Элиза.
Конечно, на этот раз мое легкое беспокойство вполне оправданно.
Откуда ты знаешь Гильермо? Я задаю очередной вопрос, стараясь не столько развить тему, сколько отвлечь его внимание от моей обуви. Его манера поведения делает меня немного смелее, я чувствую, что он тоже испытывает неловкость и напряжение, именно поэтому он молчит. На этот раз он смотрит мне в глаза, и на его губах появляется тень улыбки.
Много лет назад мы вместе учились в юридической школе.
Гаванский университет уже два года как закрыт, значит, с его выпуска прошло какое-то время.
А ты откуда знаешь Гильермо?
Настала его очередь задать этот вопрос.
Я его не знаю. Он друг друга молодого человека моей сестры. Что-то в этом роде. Я приехала со своими сестрами.
Я чувствую, что мне не хватает воздуха. Делаю глубокий вдох. Потом еще один.
Ты живешь здесь, в городе? спрашиваю я, пытаясь определить, к каким кругам гаванского общества его отнести.
Да, я живу недалеко отсюда, чуть дальше по улице.
Это не самый приятный район, но далеко не худший.
Когда он собирается задать мне следующий вопрос, в его глазах появляется огонек, и прежде чем слова слетают с его губ, я уже знаю, что эти дурацкие туфли выдали меня.
Мирамар?
Я киваю, слегка смутившись от того, с какой уверенностью он это произнесот того, с чем ассоциируется наш район. Самые богатые жители Гаваны обитают в своем собственном частном анклаве, и весь остальной город знает об этом.
С самого рождения мне внушали, что я должна гордиться тем, что являюсь частью семьи Перес. Нас всех так воспитывали. Мы все вносим вклад в поддержание общего престижа. Нам внушалось, что мы ни при каких обстоятельствах не должны запятнать честное имя Перес, каждое наше слово, каждое действие отражается на репутации семьи. На наших плечах лежит наследие предков.
Однако сейчас, в процессе разговора, я почувствовала себя неуверенномне захотелось представлять собой что-то большее, иметь возможность реализовать свои карьерные амбиции или что-то в этом роде. Я понимала, что многие мои соотечественницы гораздо успешнее меня.
Благодаря настойчивости нашего отца мы получили прекрасное классическое образование. Благодаря влиянию нашей мамы мы были обучены искусству развлекатьустраивать обеды, организовывать благотворительные мероприятия. Мы воспитывались словно живые украшения из плоти и крови, которые являлись лишь дополнением к прочим атрибутам нашей семьи. Но времена на Кубе меняютсясколько мы еще сможем оставаться украшениями?
Пабло делает несколько шагов вперед, прежде чем снова повернуться ко мне лицом. Его плечи напряжены, и я удивляюсь тому, насколько он худойкостюм свисает с его плеч.
А каково это, жить в Мирамаре? спрашивает он.
Наверное, именно так, как ты себе представляешь.
У меня такое чувство, будто я стала любопытным объектом, экспонатом вроде крокодилов в Гаванском зоопаркегде эти могучие животные загорают на солнце и с презрением взирают на глазеющих туристов и местных жителей, тычущих в их сторону пальцем и восклицающих, пораженные их размерами. Когда ты одна из семьи Перес в Гаванеодна из сахарных королев, то можешь решать, стоит ли брать плату за возможность заглянуть в твою жизнь, о которой постоянно печатаются истории в «Диарио де ла Марина» и других подобных изданиях. Беатрис обожает всеобщее внимание к своей особе, Изабель пытается избегать славы, а я нахожусь где-то посередине. Мария еще слишком молода, и подобные вопросы ее не интересуют, ее главные развлечения по-прежнемуигры в бассейне во дворе нашего дома.
Отмахиваешься от предложений руки и сердца и целыми днями ходишь по вечеринкам? поддразнивает меня Пабло.
В ответ я фыркаю самым неподобающим для леди образом.
С вечеринками ты угадал, а вот с предложениями руки и сердца нет.
Значит, мужчины в Мирамаре просто дураки.
Он говорит легким, шутливым тоном, но серьезность в его взгляде заставляет мое сердце забиться чаще.
Внезапно я теряю самообладание и отворачиваюсь в сторону моря, которое я не вижу, зато слышу шум волн, разбивающихся о набережную Малекон.
Голос Пабло доносится откуда-то позади меня, из темноты ночи.
У тебя не застегнута одна пуговица. На твоем платье.
Я сглатываю.
Можно я застегну? спрашивает он.
Я киваю, во рту у меня пересохло. Мама пришла бы в полный ужас, увидев, что ее дочь стоит на подобной вечеринке, а незнакомый мужчина застегивает ей платье. Мама была бы в шоке, но я все же поворачиваюсь, поднимаю волосы и отбрасываю их набок, обнажая перед ним свой затылок.
Дрожь пробегает по моему телу.
Пабло встает позади меня, достаточно близко, чтобы его руки коснулись линии крошечных пуговок, бегущих вниз по моей спине. Кажется, проходит целая вечность, прежде чем его пальцы просовывают пуговицу в узкую петельку, приводя застежку в порядок. Может быть, это лишь плод моего воображения, но я клянусь, что, когда он коснулся меня, его пальцы дрогнули, а возможно, это дрожит мое собственное тело. В том, что сейчас происходит, есть что-то новое, это застигает меня врасплох. Ощущения одновременно и знакомые, и неведомыеи я не могу игнорировать внутренний голос, который теперь вытеснил голос моей матери:
Обрати внимание. Это очень важно. Он очень важен.
Пабло делает глубокий вдох и отступает назад. Я поворачиваюсь к нему.
Его лицо принимает удивленное выражениекак будто ситуация застала его врасплох.
Ты очень молода, так ведь?
В этих словах слышится легкое неодобрение, но кажется, что обращено оно скорее к нему самому, а не ко мне.
Я сглатываю и наклоняю голову, отказываясь поддаваться страху.
Мне девятнадцать.
Мне девятнадцать лет, а я всего лишь избалованная птичка, живущая в золотой клетке.
Он тихонько смеется, проводя рукой по волосам. Они сильно отросли, и прическа выглядит неухоженной, как будто он уже давно не посещал парикмахера. Это резко контрастирует с его чисто выбритым лицом. Его кожа кажется слишком загорелой для адвоката, который проводит дни в закрытом помещении за письменным столом. Мой отец знает множество адвокатов, которые ему кланяются и лебезят перед ним. Интересно, этого он знает?
Девятнадцать. Ты еще очень молода.
Он произносит эти слова так, словно обращается не ко мне, а разговаривает сам с собой.
У меня есть старшие сестры. Возможно, мое общение с интересными мужчинами и в самом деле ограниченно, зато я отлично умею постоять за себя, если необходимо.
А тебе сколько лет?
Я задаю этот вопрос так, словно бросаю ему вызов.
Тридцать.
Такой ответ меня не шокирует: мама давным-давно перестала отмечать дни рождения, но колоссальная разница в возрасте между моими родителями очевидна.
Не так уж и много, говорю я, хотя не уверена, что он говорит только о количестве прожитых лет. Рядом с ним я чувствую себя молодой и наивной. В отличие от меня он кажется интереснымв нем чувствуются внутренний стержень и опыт.
Возможно.
Он замолкает на мгновение. Я ощущаю, будто между нами захлопнулась дверь, и разговор кажется завершенным.
Мне пора. Я делаю шаг в сторону от него.
Пабло слегка наклоняет голову и произносит:
Мне очень жаль.
Я не двигаюсь с места.
Я не должен был Его голос прерывается, и он качает головой. У меня сегодня отвратительное настроение. Я пришел сюда не ради вечеринки, а только для того, чтобы поговорить с Гильермо. И уж точно не ожидал, что познакомлюсь с тобой. Хотя это не оправдывает мою грубость. Он глубоко вздохнул и продолжил: Недавно умер мой друг. Я пришел, чтобы поговорить об этом с Гильермо. Я Пабло снова замолчал, словно пытаясь подобрать нужные слова. Я не знаю, что делать, наконец произнес он.
Мне очень жаль, что твой друг умер.
Мои ноги, обутые в эти дурацкие напыщенные туфли, делают сначала один шаг к нему, потом еще один.
Я кладу руку ему на плечо, подол моего платья касается его брюк. Я ощущаю аромат табака и пряностей. Я чувствую, как от прикосновения моей ладони тело его напрягается. Глаза его широко раскрыты.
То, что я сейчас делаю, то, что я прикасаюсь к едва знакомому мужчине, совершенно неуместно.
Все, что происходило сегодня вечером, выходило за рамки правил приличия. И Пабло действительно повел себя грубо. Мне стоит вернуться в дом, найти своих сестер и поехать домой. Этот мужчина явно не из тех домашних мальчиков, с какими родители постоянно меня знакомят. У Пабло есть одно преимущество, которое невозможно не заметить.
Это огонь, который уже успел коснуться подола моего платья.
Он был хорошим другом?
Он был хорошим человеком, помолчав, отвечает Пабло. Он делает шаг назад, увеличивая дистанцию между нами. Он делает то, что должна делать я, но логика и здравый смысл, похоже, покинули меня, умчавшись в вихре юбок.
Забавно, что один маленький шаг может все изменить, но это действительно так. Пабло будто сдает территорию, отступая, и я ощущаю прилив смелости. Непонятно, по какой причине, но Пабло, так же, как и я, чувствует себя не в своей тарелке. И от этого я получаю уверенность в своей женской силе, о которой даже не подозревала. У меня возникает желание расправить плечи, поднять голову и встретиться с ним взглядом. Ресницы мои трепещут, и я счастлива оттого, что могу наконец пококетничать с ним, пусть даже наше общение ограничится только сегодняшним вечером.