Может, в этом году они решили принять меня в свою компанию? Может, это приглашениетакой жест доброй воли? Или просто шутка? Да нет, это точно шутка. Так и вижу, как маленькие аккуратные пальчики складывают этого лебедя на столешнице роскошного дубового стола, стоящего перед окном, откуда открывается вид на пышную аллею. Как сосредоточенно закусывается пухлая блестящая губка остренькими белыми зубами.
Вот сучки, тихо бормочу я в молчаливую пустоту коридора.
Привет, Сэм.
Я подпрыгиваю от неожиданности. Это Иона. Стоит позади и роется в своем почтовом ящике с улыбкой, как у Джима Керри в «Вечном сиянии чистого разума».
Иона, ты напугал меня до черта.
Прости, Сэм, кажется, ему и правда становится совестно. С кем ты разговаривала?
Да ни с кем. Сама с собой. Иногда со мной такое бывает.
И со мной тоже, ухмыляется он. Постоянно.
У него стрижка «под горшок», словно ему на голову надели суповую тарелку и обстригли. На нем расстегнутая парка, которую он никогда не снимает. А под нейфутболка с рисунком в виде котенка, играющего на синтезаторе в открытом космосе. Иона когда-то был наркоманом, а теперь вроде бы на реабилитации. Но все съеденные «колеса» оставили свой след, и голос у него стал тягучий, как слизь. А еще он самый лучший поэт в университете, самый дружелюбный и щедрый на сигареты пареньсреди всех, кого я знаю. Не совсем понимаю, за что его так недолюбливают собратья по цеху, за исключением, разве что, парочки ребят, еще неопределившихся с жанром. Может, все дело в том, что писатели и поэты не дружат ни в академическом, ни в социальном смысле. Помню, однажды, сидя в Мастерской, я увидела в окно, как Иона тащится за своей группой, безмятежно улыбаясь в пространство, пока они дружно перемывают ему кости. Знакомая до боли ситуация. Вот только Ионе, в отличие от меня, на все это наплевать. Он неуязвим, потому что почти всегда пребывает в своем поэтическом мире, а там ему ни холодно ни жарко.
Какими судьбами в такую рань, Сэм?
Да просто проверяла стипендию.
О, слушай, мне тоже надо бы проверить, радуется он. Ох, мне степуха сейчас будет так кстати! Я тут накупил целую кучу книжек и пластинок, если сейчас стипендию не сниму, весь месяц буду есть лапшу из пакетика. У тебя такое бывало?
Еще бы.
Ни разу не было. Потому что я себе такого расточительства позволить не могу. И весь этот разговор меня уже немного напрягает.
Хм, как думаешь, стоит сходить? он помахивает листовкой с пьесой.
Нет! вскидываюсь я, о чем тут же жалею и добавляю: Я ну терпеть не могу постановки, Иона.
М-м. Я вообще-то тоже. По большей части. Кстати, я видел тебя на вечеринке вчера. Даже вторую сигарету закурил, думал, ты придешь в курилку.
Ага. Я просто рано ушла.
М-м он рассеянно, понимающе кивает.
Наша с Ионой дружба завязалась на том, что мы стреляли друг у друга сигареты на улице и в курилках всевозможных мероприятий, которые я всячески стараюсь избегать. Обычно я первым делом нахожу дверь, через которую можно выскользнуть, и всегда натыкаюсь в холодных сумерках на Иону, курящего неподалеку от урны. «Привет, Саманта!» Так я узнала, что онединственный со всего факультета, кроме меня, кто поступил напрямую, а не после колледжа при университете. Что он просто ради забавы подался на факультет, про который нам вечно твердят, что он самый трудный, самый избирательный в стране и вообще черта-с-два-ты-туда попадешь. И прошел же, хотя и сам думал, мол Черта-С-Два-Все-Равно-Не-Попаду.
Скажи, здесь круто, обратился он ко мне в курилке на одной из первых вечеринок.
Ага, буркнула я, не сводя глаз с заек, которые уже успели сплестись в свой тесный змеиный клубок, блаженно жмуря глазки в объятиях друг друга, ради бога, они ведь только познакомились, да как так-то!
Я как будто во сне, продолжал Иона, и все думаю, когда же я проснусь? Может попросить кого-нибудь меня стукнуть?
Ты хотел сказать «ущипнуть»?
Щипок от такого не разбудит. А если и разбудит, то проснусь я в Фэрбанксе на Аляске, в отцовском подвале. А где ты проснешься, если тебя стукнуть?
Я проснулась бы за кассой в магазинчике где-то в Межгорном регионе глубоко на Западе, тупо пялясь в кирпичную стену. И по вечерам писала бы, пытаясь удрать оттуда в вымышленный мир.
В Мордоре, твердо сказала я Ионе.
Тогда лучше не будем бить друг дружку, усмехнулся он.
Как пишется? Лето прошло с пользой? улыбается он, передразнивая руководителя Мастерской смешанного жанра, Хальстрома, который вел ее весной и без конца капал нам на мозги, что летоэто прекрасная возможность для творчества, которую нельзя упустить. Потому что нам всем нужно будет к апрелю предоставить завершенную рукопись, а этот финальный год пролетит как один миг. И глазом моргнуть не успеем, как все этоон эффектным щелчком ухоженных пальцев обвел искусственные колонны, холодный камин и стены, как в пещере, все исчезнет. На этих его словах все зайки дружно передернули плечами и мысленно обнялись. А поэты мысленно приготовились к неминуемой творческой бедности.
Я вот свое лето удачно прошляпил, вздыхает Иона. В смысле я написал аж два сборника, но они такие стремные получились, что я теперь сижу и пытаюсь довести до ума хотя бы один. А ты, наверное, все лето строчила как сумасшедшая.
Я вспоминаю свое лето и вижу запылившиеся объявления на задней стороне музыкального киоска в университетском городке и пьяные танцы до упаду на крыше у Авы дома. Правда, иногда я все же поглядывала на пустую белую страницу с безвольно повисшим карандашом в руке. Иногда рисовала на этой странице глаза. Выводила задумчивое: «Что я здесь делаю? Что я здесь делаю?» снова и снова. По большей части просто тупо пялилась в стену. Пустая и белая, она загадочным образом превращалась в моих глазах в пустую белую страницу блокнота, и наоборот. И так все лето.
Ну, не знаю насчет сумасшедшей
Я все еще помню тот рассказ, что ты принесла в Мастерскую в прошлом году. Ну, помнишь, тот, который еще всем не понравился?
Да, Иона, я помню.
Помню лица, искаженные ужасом. Озадаченно склоненные головы.
Я его частенько вспоминаю. В смысле его вообще трудно забыть. У тебя вышло так
Зло? прихожу ему на помощь я. Умышленно извращенно? Мрачно и агрессивно? Я знаю. Мне кажется, примерно на таком мнении все тогда сошлись.
Нет! В смысле да, получилось зло и мрачно, и извращенно. Если честно, твой рассказ напугал меня до усрачки, да так, что я пару недель не мог выкинуть его из головы. Но этим он мне и понравился. То, какой этот текст был злой, мрачный и извращенный, он сияет улыбкой. Типа, кто бы мог подумать, что обычный аквариум может оказаться таким жутким местом?
Ага.
Но, если вдуматься, ведь так все на деле и есть.
Спасибо, Иона. Мне тоже зашло то твое стихотворение, которое всем не понравилось.
Правда? А я уже хотел его порвать и выбросить
Не нужно. Этого они и добиваются.
Вышло чуть более запальчиво и горько, чем я хотела.
Чего? озадаченно переспрашивает Иона.
Да неважно. Я лучше пойду. А то опоздаю на занятия.
Никуда я не опаздываю, потому что в это время нет никаких занятий. Но перед моим внутренним взором маячит Ава, ожидающая меня на скамейке и провожающая проходящих мимо студентов своим убийственным взглядом.
Хмурая, блин, шевели булками.
М-м, ну ладно. Слушай, Сэм, а можно мне как-нибудь еще что-то твое почитать? Я, типа, ну, тащусь от твоих рассказов. Реально тащусь. У меня после того раза прямо ломка по твоим текстам, понимаешь?
Эм-м Да, наверное. Конечно, без проблем.
Круто. Так может, как-нибудь встретимся, и
В конце коридора у Ионы за спиной раздается звоночек приехавшего на этаж лифта, и у меня внутри все сжимается. Потому что я знаю, кто приехал, еще до того, как откроются двери. До того, как в коридор шагнет его высокая лощеная фигура, до того, как я услышу знакомое насвистывание. До того, как увижу его гривусамо воплощение Хаоса, тщательно культивируемого и уложенного глиной. Его руки, покрытые татуировкамиворонами, которые словно следят за каждым твоим шагом. Лев. Идет прямо к нам в футболке с психоделическим и непонятным логотипом какой-то рок-группы. Одной из тех, которые мы обсуждали, когда общались. Он идет, овеянный ароматом зеленого чая, который обычно заваривает в своем кабинете и церемониально разливает по голым глиняным чашечкам без ручек. «Как пишется, Саманта?» наверняка спросит он меня своим глубоким голосом с шотландским акцентом.
Я вижу, как его львиное лицо слегка вытягивается при виде студентов в коридоре. Нужно проявить участие и дружелюбие. Спросить их, как прошло лето. Как им пишется. Все ли в порядке, получили ли они стипендию? И потом, я же тоже студентка, а значит, спросить нужно и меня. Это все усложняет. Однако он улыбается. Ну конечно же, улыбается. Это ведь его работа.
Доброе утро, Иона. Саманта, его голос едва слышно проваливается, когда он произносит мое имя, но он явно старается, чтобы прозвучало ровно и спокойно.
И отпускает нам крошечный кивок гривастой головой.
Я наблюдаю за тем, как он роется в своем почтовом ящике, битком набитом книгами и письмами. Тихо напевает себе под нос. Неспешно просматривает почту.
Саманта, с тобой все в порядке? спрашивает Иона.
Мне бы просто подойти к нему, как я воображала, наверное, тысячу раз, хлопнуть его по плечу и спросить: «Слушай, мы можем поговорить?» Возможно, его удивит мой вопрос. Быть может, даже застигнет врасплох. «Поговорить?» спросит он, бегая взглядом в поисках спасения. Словно я предлагаю нечто опасное, пугающее, даже незаконное. «Боюсь, я сейчас занят, Саманта. Но, может, заглянешь ко мне в рабочее время?» Ну или он может прикинуться дурачком. Обратит ко мне прохладно-безразличное, непроницаемое лицо и ответит: «Да, конечно, Саманта. В чем дело?» И еще посмотрит выжидающе, мол, пожалуйста, прошу. Говори.
Саманта?
Ну и что потом? Мне придется перейти прямо к делу и сказать: «Я не совсем понимаю, что между нами произошло, но я так больше не могу, все становится слишком странным, давай уже с этим разберемся?» Больше всего я боюсь, что в этот момент он посмотрит на меня как на ненормальную. Странным? Произошло? Между нами? «Прости, Саманта, но я не понимаю, о чем ты». При этом он не встревожится ни на йоту.
Но сейчас, когда я вижу его прямо перед собой и смотрю, как он проверяет почту, напевая себе под нос и задумчиво улыбаясь, цепенею и даже пошевелиться не могуне знаю почему, но понимаю, что теперь мне действительно лучше уйти.
Саманта, подожди, окликает меня Иона.
Я правда опаздываю, мне пора на занятия.
Лев поднимает взгляд от своей почты. Уж ему-то хорошо известно, что мне некуда опаздывать. Что в это время нет никаких занятий. И что я бегу от него, поджав хвост, как перепуганная еще раз, на кого там охотятся львы?
М-м, ну ладно. Удачи на занятиях, Саманта, Иона машет мне вслед.
Машет и машет, невольно напоминая о том, как вчера это делала я.
3
П еред встречей с Авой я заталкиваю приглашение поглубже в карман. Она сказала, что будет ждать меня возле здания факультета повествовательных искусств, смотреть на часы и посылать в мой адрес лучи нетерпения. Потому что в это здание я входить не буду, Хмурочка, не обессудь. И ты знаешь почему. Я в ответ на это торжественно кивнула. Знаю. Хоть на самом деле и не до конца понимаю. Но в целом разделяю ее воинственную неприязнь к волчьей яме под названием Уоррен и ее придурковатым выкормышам. А также мнение, что в этом застенке умирают души и музы. Ей это знакомо не понаслышке, она тоже училась на художественном факультете в университете по соседству, правда не таком знаменитом и элитарном, как Уоррен, но он тоже чуть было не задушил ее музу. Вот только Ава не поддалась. Она сбежала, прежде чем они успели наложить лапы на ее душу. Ну уж нет, к черту. К черту их всех. Теперь она работает в подвале какой-то естественно-научной лаборатории в городе, раскладывает по полкам дохлых жуков. Каждый из них покоится в собственном крошечном стеклянном футляре. Это даже мило. Уж куда лучше для ее духовного и творческого благополучия, чем без конца околачиваться в компании богачей, которые притворяются бедняками, приписывают себе модные ментальные расстройства и с гордостью называют себя студентами факультета искусств.
Единственное, что Аве нравится в Уоррене, так это устраивать набеги на мусорки, стоящие на заднем дворе общежитий первокурсников, и подстебывать абитуриентов, шатающихся по кампусу в рамках ознакомительных экскурсий. Время от времени мы с ней надираемся на скамейке у дурацкой университетской статуи в виде летящего кролика, и караулим будущих студентов и их родителей. Матери оглядывают кампус с выражением заинтересованного покупателя, поглаживая унизанными драгоценностями руками спины своих оленят с таким видом, словно хотят сказать: «Все это может стать твоим!» Сами будущие студенты голодными глазами обводят зеленые лужайки кампуса, сияющие на солнце, прямо как пушок на их юных щеках, и наверняка представляют себе богато обставленные общежития и студенческие вечеринки, о которых все шепчутся. По словам Авы, на них ходят только лузеры и извращенцы. Не говоря уже о вполне реальном шансе лишиться башки в одном из темных переулков по пути из студенческого бара. И я не шучу. А если не головы лишиться, так приобрести парочку сочных синяков от хулиганов, которые шатаются по всему студгородку и окрестностям. Потому что жестокость, бурлящая в больном сердце пронзительно бедных кварталов этого городка, не совсем вяжется с тем, что рассказывают на университетских экскурсиях. Такие экскурсии обычно проводят старшекурсники в брендированных университетских свитерах. Они идут перед внимающей толпой спиной вперед и льют им в уши про новые мраморные статуи в вестибюлях и сияющие канделябры. В этом, считает Ава, и лежит корень зла.
Университет Уоррена был основан в тысяча семьсот семьдесят пятом году, а вон там
Бла-бла-БЛА, громко перебивает Ава, сидящая на скамейке рядом со мной. Слушайте, он вам этого не расскажет, но вашим чадам в этом кампусе бошки пооткручивают, орет она матерям. Те оглядываются на нее в ужасе. Ага, как пить дать! Топором по шейке р-раз!
И она резко подскакивает в их сторону со скамейки, замахиваясь над головой невидимым топором. И тогда кто-то один из толпы, а может и несколько человек, обязательно испуганно вскрикивают.
И хоть я и сама в ужасе от этих ее выходок, каждый раз ржу до слез.
Теперь эта скамейканаше место. Ава и сейчас, должно быть, сидит там, ждет меня, провожает взглядом проходящих мимо студентов и по обыкновению набрасывает в скетч-бук, по ее собственным словам, «чудовищную правду».
Но когда я подхожу, вижу, что скамейка пуста. Меня охватывает паника. Все накопившееся за последний год одиночество внезапно набухает у меня в груди, перед глазами начинает подрагивать влажная пелена. Но тут меня кто-то хватает за руку, окунув в облако знакомого аромата. Мои глаза закрывают ладони в кружевных митенках.
Бу! выдыхает она мне на ухо.
Хоть я и знаю, кто это, все равно делаю вид, что испугалась и картинно ахаю.
Она хрипло смеется и хлопает в ладоши.
Боже, какая ты ссыкунишка! радуется она.
Знаю. Куда ты подевалась? спрашиваю я.
Да тут два идиота так показательно, громко и искренне обсуждали Вирджинию Вулф, что мне пришлось ретироваться. А тебя где черти так долго носили? Я тебя уже как будто лет пять тут жду.
Пока мы говорим, острый клювик бумажного лебедя в моем кармане больно тычет меня в живот, и я вспоминаю про приглашение.
Немного заболталась с Ионой.
Это тот обдолбанный поэт, который спит и видит, как бы тебя трахнуть?
Ничего подобного.
Да это настолько очевидно, что даже смешно.
Он считает меня мрачной, злобной извращенкой.
О-о, как мило, он еще и влюблен!
Мы можем поговорить о другом?
Она смотрит на меня, сузив глаза.
Так-так, похоже случилось еще что-то. Выкладывай.
Ничего не случилось. Просто Я кое с кем столкнулась. Чуть не столкнулась. С ты знаешь с кем.
Ава кивает. Конечно, она знает.
Вы поговорили?
Я не смогла. Ну, ты понимаешь. В глаза ему посмотреть. После ну, знаешь всего, я опускаю голову под прицелом ее пристального взгляда.
Вот только не могу понять, на кого из нас она злится.
Предлагаю тебе всерьез рассмотреть идею поджечь его кабинет к чертям собачьим, говорит она и улыбается. А я тут уже решила, что тебя выкрали курочки.
Зайки, машинально поправляю я и чувствую, как к щекам приливает кровь.
Вспоминаю смайлики в приглашении. И нарисованные от руки сердечки.
Да насрать. Я волновалась.