3
Среди ночи Матиас внезапно проснулся. Рене лежала, уткнувшись лбом ему в спину и закинув руку на бедро. Он чувствовал на коже тепло ее дыхания, ощущал невесомость детской ладошки, прожигавшей его насквозь. На короткий миг ему захотелось обнять ребенка, но он сразу опомнился. Нужно ее отодвинуть! Что она себе возомнила?! Думает, несколько дней, проведенных в хижине, и совместное поедание зайца сделали их лучшими друзьями? А кстати, сколько днейтри, четыре? Матиас точно не знал, но понимал, что слишком много. Пора заканчивать эту историю. Ей нужен настоящий дом, кровать, тепло, игрушки, свежие овощи Он отведет ее к хорошим людямна ферму или в какой-нибудь стоящий на отшибе дом. Матиас осторожно убрал руку Рене и откатился в сторону, бесшумно поднялся и сел у огня.
Вставай! громко приказал он.
Рене зашевелилась, приподнялась и начала тереть глаза.
Нужно уходить. Ты не можешь оставаться со мной.
Почему? удивилась девочка.
Потому. Вставай. Мы уходим.
Рене отвернулась и снова легла.
Нет. Ты оставишь меня у людей. Я больше так не хочу.
Матиас подошел, взял девочку за плечо, она вырвалась, тогда он схватил ее за руки и стал трясти. Рене издала жуткий вопль, и он зажал ей рот ладонью. Она продолжала сдавленно кричать и отбиваться, лицо и глаза налились кровью. Матиас растерялся, не понимая, что делать с впавшим в истерику ребенком. Нужно немедленно заставить ее замолчать! Можно решить проблему очень просто, перерезав девчонке горло. Чики готово! А что, не самый плохой выход Или стукнуть по затылку и вырубить, лишь бы заткнулась! Он неловким, даже робким движением обнял Рене, прижал к себе. Она вздрагивала, судорожно всхлипывала, икала и никак не могла успокоиться. Матиас не шевелился, и она мало-помалу затихла, обмякла в кольце мужских рук. Убедившись, что припадок прошел, Матиас вытер ей слезы, пригладил волосы. Рене свернулась калачиком на матрасе и лежала до самого выхода из дома.
Джип стоял там, где они его бросили, что само по себе было чудом: здешние леса превратились в поле битвы, изрытое «лисьими норами» и усеянное трупами. Еще удивительней, что никто не потревожил их в хижине. Матиас сел за руль, повернул ключ в замке зажигания, и они покатили по тропинке, но не к дороге, а в глубь леса. Когда машина увязла в речке, он подложил камни под колеса и начал толкать ее что было сил, ругаясь и пиная ногой бампер. Рене надоело смотреть, как ее спутник злится на автомобиль, словно на упрямого осла, она спрыгнула в ледяную воду, выбралась на берег и решительно пошла вперед, даже не оглянувшись на Матиаса.
Несносная девчонка! Он ради нее возится с чертовым джипом, а она Пусть убирается к черту! Матиас подложил еще один большой камень под заднее левое колесо и нажал на педаль газа. Ничего не вышло. Он видел, как малышка, с трудом переставляя ноги, бредет по прилегающему к опушке полю, кинулся вдогонку, быстро перегнал спотыкающуюся, дрожащую от холода Рене, подхватил ее и закинул себе на плечо.
Жанне до смерти надоел этот подвал, населенный заплаканными старухами, бормочущими молитвы, и кричащими от голода детишками, которых утешали глупой приговоркой: «Голоден? Так съешь свою руку, а другую прибереги на завтра». Она больше не могла слушать бесконечные споры о вероятности победы союзников, об опасном упорстве немцев. Сельский полицейский свято верил, что «боши еще не сказали последнего слова», а дядя Артур не умолкая говорил о храбрости американцев, крепких парней, олицетворяющих свободу. Тихая беседа почти всегда перерастала в ссору, и Жюлю Паке, хозяину дома и отцу Жанны, приходилось грубо затыкать присутствующих. Женщины возвращались к хныканью и чтению Pater и Ave.
Жанна сочла за лучшее укрыться на кухнеона часто так поступала, несмотря на всеобщее неодобрение, села на табуреточку для дойки, стоявшую у печки, где давно не разводили огонь. В помещении царил полный хаос: мебель перевернута, на полу осколки битой посуды. Грузный буфет, продержавшийся двести лет, опасно накренился, как корабль на штормовой волне, тарелки из китайского фарфора соскользнули на одну сторону. Во двор фермы несколько раз падали бомбы. Дом еще стоял, хотя половина крыши обрушилась, а вот рига и часть хлева пропали.
Было только четыре часа дня, но на улице уже стемнело. Немецкое наступление началось 16 сентября, а 18-го семейство Паке переселилось в подвал. Прошло четыре дня, а Жанне казалось, что она тысячу лет не видела солнечного света. Ее, как и всех, мучил голод, но ломтик хлеба с ветчиной можно будет съесть только через два часа. Ветчину она получила у Дюссаров за горшочек топленого свиного сала. Ферму семьи Паке сначала заняли немцы, потом ее отбили американцы, так что почти все запасы были разграблены.
Жанна обхватила голову руками, вздохнула, закрыла глаза и вдруг насторожилась: ей показалось, что с улицы донесся какой-то звук. Девушка встала, собираясь вернуться в подвал, но поняла, что не успеет, и застыла у буфета.
Any body home?позвал чей-то голос.
Американец. Жанна не знала, стоит ли этому радоваться. Немцы были высокомерными скотами и невежами, американцы же все время дергались, нервничали, так что из двух зол Шаги по коридору приближались. Дверь открылась в тот самый момент, когда Жанна опрокинула фарфоровую статуэтку Богоматери, стоявшую на камине. Секундой позже она увидела, что ее держит на мушке солдат в форме американской армии. Короткое мгновение они смотрели друг другу в глаза, потом он обернулся, вытащил из-за спины девочку и поставил ее перед собой. Жанна растерялась. Она никогда не забудет, как на ее кухне, залитой холодным вечерним светом, возникла эта странная парочкасолдат и ребенок. Их глазаего светлые, ее очень темныенапоминали глаза диких животных.
У вас есть солдаты на постое? наконец спросил он.
По-французски он говорил очень неплохо для американца, хотя акцент был странноватый.
Никаких солдат, пробормотала Жанна. Кроме вас
Губы незнакомца растянулись в улыбке, больше похожей на оскал хищника.
Можете подержать ее у себя? Он кивнул на девочку.
Вопрос прозвучал как приказ, пусть и вежливый, и строптивый нрав девушки мгновенно дал о себе знать:
Подержать? Сколько? Кто она?
Еврейка. Мне ее передал кюре в Стомоне.
В Стумоне. Нужно произносить Сту-мон.
Еще одна скандалистка! Отлично. Они с девчонкой быстро договорятся. Или вцепятся друг другу в волосы. Ей что, трудно просто сказать «да»? «Нужно произносить «Сту-мон»! А взгляд до чего дерзкий Стоит лицом к лицу с врагом, но хладнокровия не теряет. Только тут Матиас вспомнил, что на нем американская форма, и похолодел: еще чуть-чуть, и он рявкнул бы на нее по-немецки, приказав заткнуться. Заметив, что так и не опустил оружие, он убрал пистолет. Рене стояла, замерев, как соляной столбик. После вчерашнего срыва она замкнулась в тяжелом молчании. Матиас скучал по ее болтовне, взглядам из-под ресниц, улыбкам, волшебной лошади из сказки, даже по тому, как сурово иногда каменело ее лицо.
Жанна перевела взгляд на малышку, протянула руки, улыбнулась, но та не отреагировала. Матиас слегка подтолкнул ее в спину, и она сделала несколько шагов, как маленький робот. Жанна подхватила девочку и удивилась: такая худенькая, а оказалась довольно тяжелой. Сплошные мускулы и кости.
Как тебя зовут?
Малышка не отвечала, и вид у нее был неприступно-недовольный. Жанна и солдат переглянулись. Наконец Рене обернулась к Матиасу и произнеслачетко и ясно:
Меня зовут Рене.
Все три участника странной сцены застыли в молчании. Рассеянный голубоватый лунный свет заливал разгромленную кухню, делая ее похожей на подводное царство.
Мне пора, сквозь зубы пробормотал Матиас и вышел. Рене резко дернулась, Жанна выпустила ее, и она подбежала к окну. В воротах Матиас последний раз обернулся и исчез. Девочка смотрела на занесенный снегом двор с обугленным деревом в центре и скелетом мертвой лошади.
Рене не захотела спускаться в подвал на руках у Жанны, пошла сама. В слабом, мерцающем свете керосиновой лампы на нее устремились взгляды множества глаз. Внизу укрывались человек двадцать самых разных возрастов. Сначала Рене заметила детейдвух девочек старше ее по возрасту и одного подростка. Люди зашептались, какая-то женщина воскликнула «Maria Dei!» и никто не понял, упрекает она Пречистую Деву или благодарит.
Американский солдат попросил приютить ее, пояснила Жанна.
Солдат?! Почему ты мне не сказала? Где он? зычным голосом спросил Жюль Паке, и Рене сразу поняла, что он здесь хозяин. Высокий, кряжистый, как дуб, с зоркими черными глазами и огромными ручищами, мужчина мог напугать кого угодно, но, как только он встретился взглядом с девочкой, гневное выражение лица сменилось веселой улыбкой.
Солдат ушел, продолжила Жанна. У нее никого нет, и ее зовут Рене.
В установившейся тишине обитатели подвала смотрели на незваную гостью со смесью сочувствия и любопытства. Мать Жанны Берта, крепкая женщина с квадратным волевым лицом, погладила ребенка по волосам. Молчание нарушила Марсель, бабушка Берты:
Что эти американцы делают в деревне? раздраженно спросила она.
Ребятишки захихикали, и мамаша Паке наградила их грозным взглядом.
Они нас освобождают, Бабуля. Пришли спасти нас от бошей, понимаешь?
Может, и так, проворчал Жюль.
Берта подошла к Рене, присела перед ней на корточки.
Не грусти, маленькая фея, все образуется
Вообще-то Рене в этом не сомневалась. Золовка Берты, тетя Сидони, проблеяла дрожащим голосом:
Бедная маленькая козочка!
Богоматерь поминала именно она. Рене дернула плечом, метнув в нее недобрый взгляд: никакая она не козочка! До чего же ей надоели такие вот смущенные лица, показная жалость, ускользающие взгляды! Последний мазок на картину положила Жанна, шепнув на ухо матери:
Она еврейка. Солдату ее поручил кюре из Стумона. У него были эсэсовцы на хвосте.
Берта перекрестилась, остальные глухо ахнули.
Если боши найдут ее здесь В голосе Берты явственно слышался страх.
Вперед вышла женщина с малышом на руках.
А то мы не знаем! Упаси нас Господь от этой напасти! истерически выкрикнула она. Из-за этой всех нас перестреляют!
«Понятно, она тут самая трусливая», подумала Рене. Впрочем, не стоит вот так сразу всех осуждать, иногда люди проявляют потрясающую храбрость. Нужно быть настороже, наблюдать. «Детектор» Рене, который бездействовал все то время, что она провела с немцем, вновь заработал. С ним она чувствовала себя в полной безопасности. Рене до конца не осознавала, как сильно она устала быть вечно начеку, а с немцем ослабила бдительность. Теперь он ушел. Вернулся к своим? Она тряхнула головой, гоня мысли прочь. Колесо повернулось. Ситуация изменилась. Нужно приспосабливаться. И жить дальше.
4
Женщина, боявшаяся сильнее всех, нервно укачивала сына, не спуская глаз с Рене. Мальчикна вид лет двух, не большебыл бледным, очень худеньким и выглядел больным. Из носа у него текли зеленоватые сопли, и он все время подкашливал. Жюль обнял девочку за плечи, заслонив от злобного взгляда Франсуазы.
Не бойся, феечка, они не злые. Просто напуганы. От страха люди глупеют. Но ты у меня в гостях, а мне совсем не страшно.
Он увел ее в глубину сводчатого подвала, где на матрасе сидела бабушка Марсель. Куча одежек и шерстяная шаль делали ее похожей на матрешку, только морщинистую и поблекшую. Рядом с Марсель расположилась другая старушкане такая древняя и меньше закутанная. У нее были очень странные глазабледно-голубые, почти белесые, черные как смоль волосы в пучке растрепались, она улыбаласьто ли Рене, то ли кому-то невидимому, притаившемуся в темном углу.
Где же эта маленькая феечка-евреечка? глядя куда-то вбок, каркнула Марсель.
«Она что, совсем слепая?» подумала Рене.
Да вот же она, Бабуля, иди и познакомься, сердито ответила Берта.
Ну уж нет, спасибочки, она не из наших Матрона покачала головой.
Под каменными сводами раздался звучный смех Жюля, и все вздрогнули, теснее прижавшись друг к другу. Малейший шум мог навлечь на них беду, но хозяин фермы, судя по всему, плевать на это хотел, особенно если шум производил он сам.
Думаешь, у нее на голове рожки, а на ногах копытца? спросил он.
Думала, она черная, добродушно усмехнулась Марсель и сокрушенно вздохнула.
Дети снова покатились со смеху. Развеселился и Жюль.
Как в Конго? продолжил он шутливый диалог.
Нет. Но черная все-таки
Рене толком не понимала, в чем заключается ее «еврейство», но точно знала, что люди, с которыми в последние годы сталкивала ее неласковая судьба, разбираются в этом еще хуже. Она бы с радостью ответила им на все вопросыесли бы могла. Еврейство как-то связано с религией, это точно. В замке монахини говорили, что евреи вовсе не любили Иисуса и виноваты в его смерти, но Рене ничего против него не имела, совсем наоборот! Она всегда жалела Иисуса, когда видела распятие, и не понимала, за что другие евреи ополчились на человека, которому и так жилось несладко. К несчастью, никто не пожелал ничего ей объяснить, все только многозначительно качали головами.
Еще Рене знала, что существует еврейский язык, хотя евреи живут в разных странах по всему миру. Ее подружка Катрин знала этот язык, потому что говорила на нем с родителямидо того как попала в замок. В еврейских детях, с которыми довелось столкнуться Рене, она не замечала ничего особенного, разве что волосы и глаза у них были очень темные, как у нее самой. Ни одного чернокожего еврея девочка не видела, но такие наверняка естьраз уж евреи живут повсюду.
Слово «еврей» было настоящей загадкой, которую Рене поклялась рано или поздно разгадать, чего бы ей это ни стоило. Она должна узнать, почему это слово делает людей то трусливыми, как отца Марселя и Анри, то злыми, как Франсуазу или Мари-Жанну, а иногда храбрыми и добрыми, как приютивших ее фермеров, сестру Марту из Сакре-Кёр, кюре или Жюля Паке. Самой большой тайной для Рене были чувства, которые это слово вызывало у окружающих, и его способность раскрывать их истинную натуру. Немцу, судя по всему, было все равно, еврейка она или нет. Он солдат и должен был убить ее, им всем полагается уничтожать евреев или отсылать их в лагеря, но он поступил иначе. А после спасения это стало не важно. С ним Рене была собой. Впервые в жизни девочка забыла, что она еврейка. И случилось это в обществе немецкого солдата.
А здесь, в подвале, пришлось вспомнить. Она снова стала объектом всеобщего любопытства, хотя люди они вроде неплохие, особенно Жюль. Он надежный и забавный.
Иди-ка сюда, котеночек, позвала Марсель, протянув руку к Рене.
Девочка опасливо взяла ее за пальцы. Она встречала мало стариков, и Марсель, морщинистая, с каркающим голосом, немного ее пугала.
Надо же, какая хорошенькая маленькая козочка! Старуха улыбнулась беззубым ртом.
Она произнесла еще несколько слов на валлонском, но Рене их не расслышала, потому что остальные зашумели, обернувшись к лестнице. На верхней ступеньке стоял американский солдат, что-то свирепо выкрикивал и целился в них. Ну вот, снова начинается Рене спряталась за Берту и замерла. Что, если он тоже ненастоящий американец? Да нет, этот, судя по размашистым жестам, все-таки янки. Вообще-то Рене не видела ни одного американца, но мужчина с автоматомточно не немец, она руку готова дать на отсечение, онне бош!
Американцев было трое, все очень нервничали и махали оружием, как мальчишки, играющие в гангстеров. На привычный вопрос «Немцы в доме есть?» Жюль Паке ответил: нет никаких немцев, just family, just family! И please dont shoot! Янкисуровые парни, Жюлю было известно, что в Труа-Пон они несколько раз бросали гранату в подвал, набитый гражданскими, «на всякий случай» «Освободители» не церемонятся, это уж точно. Что там лопочет Тарзан с пистолетом, черт бы его побрал?! Все так и стояли с поднятыми руками, пока офицер не скомандовал общий сбор во дворе. Ну, и чем союзники лучше бошей?
Все гуськом поднялись по ступеням, держа ладони на затылке, и оказались на ночном холоде. Янки-Тарзана звали Дэн. Лейтенант приказал ему сторожить «этих гражданских», взял остальных солдат и отправился обыскивать ферму. Дэн смотрел недо́бро, а они втягивали головы в плечи и переминались с ноги на ногу на ледяных камнях. Малыш Жан дрожал на руках у матери, бабушка Марсель могла в любой момент лишиться чувств, всем было холодно и очень страшно. Рене не в первый раз попадала в переплет и стояла смирно, прижав к груди Плока, а потом вдруг вспомнила лес, двух солдат у себя за спиной, собиравшихся убить ее, услышала, как взводят курок. Тот, кто целился ей в голову, очень боялся, и другой теплым хрипловатым голосом сказал, что все сделает сам. Она знала, что это конец, но захотела увидеть своего убийцу, обернулась и встретилась с ним взглядом поверх пистолета. Взгляд немца. Стальной, безразличный. Нет, перед выстрелом что-то вспыхнуло в глубине голубых глаз, он недоуменно нахмурился. Голос американского солдата вывел Рене из задумчивости. Она снова во дворе, среди незнакомых людей. Немец ее покинул, и тут уж ничего не поделаешь.