10
Бидоны стояли на земле. Матиас не удержался от искушения и отхлебнул теплого парного молока, потом вытер рот рукой, оставив на верхней губе белые усики. Жанна бросила на него вызывающий взгляд и шагнула вперед, оказавшись на расстоянии поцелуя, и Матиас почувствовал, как напряглись соски девушки. Она коснулась губами влажно-жарких мужских губ, но Матиас оттолкнул ее. Девчонка неуправляема, связываться с ней слишком опасно. Уже два дня он ежесекундно рискует своей шкурой, не стоит усугублять Матиас всегда умел использовать женщин, которые неизменно поддавались его мужскому обаянию. Любовницы (как, впрочем, и «претендентки») очень помогали ему при внедрении, но здесь, в этом замкнутом пространстве, девушка могла только помешать. Им с Рене нужно уходить, и как можно скорее.
Жанна раскраснелась от досады, в глазах стояли непролившиеся слезы. Одна из коров шумно переступила ногами, другая подала голос, как будто хотела подбодрить хозяйку: «Не отступайся, действуй!» И Жанна послушалась. Взяла лицо Матиаса в ладони, притянула к себе и поцеловала. Он сдался. Ладно, от него не убудет, ничего страшного не случится! Девушка была невозможно хороша, а запах ее кожи вызывал ностальгические чувства, напоминая о первой и единственной его любви. Клара. Белокурая, бледная, высокая, болезненно хрупкая. Она вышла замуж за промышленника из Рура, ревностного нациста, и была до чертиков несчастна. В 1942-м они увиделись в Берлине. Она была пьяна и плакала у него на груди, жалуясь на судьбу богатой праздной женушки. Клара горевала об утраченной молодости и любви, сетовала на жуликоватых слуг, невозможность найти хорошего скорняка после «исчезновения» евреев, на свое бесплодие, низводившее ее до уровня парии в глазах приятельниц-нацисток. Муж выражал свое разочарование, время от времени поколачивая Клару. Матиасу бывшая любовница показалась такой неприятной, что он тоже дал ей затрещину, пожалев о встрече, испортившей воспоминание о том, как они двадцать лет назад занимались любовью в заброшенной часовне на берегу озера Юнгфернзее.
Жанна смотрела Матиасу в глазаи не видела его. Ее взгляд был обращен в себя в ожидании вершины наслаждения. Девушка отдавалась ему беззастенчиво, безудержно. Она была счастлива, и этовот ведь странность! делало счастливым Матиаса. Взросление Жанны пришлось на годы войны и сопровождалось страхом, лишениями, неуверенностью в завтрашнем дне. Ее тело в объятиях Матиаса выражало бунт и пугающую жажду жизни. Он вдруг замерему послышался какой-то шуми зажал Жанне рот ладонью. Берта окликнула дочь, погладила корову, произнесла несколько ласковых слов. Девушка прыснула со смеху, Матиас поцеловал ее, еще крепче прижал к себе, и, когда фермерша ушла, оба наконец разрядились.
Пора было возвращаться в подвал. Они взяли бидоны и пошли через двор к дому. Внезапно из ближайшего леска, со стороны ручья, где Матиас и Рене бросили джип, послышалась стрельба. Снаряд упал совсем рядом с фермой, до смерти напугав Жанну, и она пролила половину молока.
Люди в подвале были парализованы ужасом, так что разгоряченный вид Жанны все отнесли на счет испуга. Жюль ворчалон хотел, чтобы американцы немедленно убрались, но Пайк не соглашался. Рация так и не заработала, ходить оба раненых пока не могли, да и оружия было маловато.
Жанна разлила молоко по кружкам, что слегка подняло людям настроение. Сделав первый глоток, Сидони почему-то вспомнила, как в детстве сидела на коленях у бабушки, пила теплый гоголь-моголь и смотрела на елку. «Боже, да ведь сегодня двадцать четвертое декабря!» подумала она и предложила:
Может, оставим лакомство на вечер, отпразднуем сочельник?
Все замерли, ошеломленные напоминанием о Рождестве. В такой момент это выглядело почти абсурдно: повсюду идет война, люди умираютзамерзают в снегу или дрожат от страха, голода и холода в подвалах, дома разрушены, во дворах и на дорогах валяются коровы и лошади с выпущенными кишками, леса горят. Старая Марсель спросила, громко всхлипывая:
А где же елка, и «хлеб Иисуса», и полуночная месса, и песнопения?! Ну разве это не ужасно?!
Ничего, Марсель, ответила Жинетта. Мы ни за что не пропустим Рождество, ведь это праздник Младенца Иисуса! I nfât nin lroûvi, ou bin cest lu qui nos roûvirè.
Выслушав торжественное предупреждение, все перекрестились. Берта перевела: «Не стоит Его забывать, иначе Он забудет о нас». Матиас невольно улыбнулся. Все уже пропало, Бог давно покинул человечестводавно и безвозвратно. Гражданские решили отпраздновать рождение Христа как можно достойнеенесмотря на отсутствие елки, загадочного хлеба и полуночной мессы. Идеальный момент, чтобы уйти по-английски: напряжение, копившееся все предыдущие дни, спадети не только на ферме Паке, а повсюду в округе. Рождествооно для всех Рождество, даже для немцев. Им пока не удалось заменить поклонение божественному семитскому младенцу культом Тора будущих времен.
Планам Матиаса помешала Луиза: девочка захотела настоящиеживые! ясли. Рене мгновенно загорелась, подошла и посмотрела с мольбой во взгляде. Она чувствовала, что Матиас что-то задумал и идея праздника ему не по душе. Она смотрела и молчала, и он спросил как дурак:
Хочешь участвовать?
Очень! А ты нет?
Пожалуй, воздержусь
Девочка вздохнула. Она была разочарована, и Матиас расстроился. Да что с ним такое?! Совсем размягчился после встречи с Рене Она тоже изменилась. Три дня назад, в хижине, девочка напоминала дикого зверька, а потом бросила его одного в джипе и пошла пешком. На ферме малышка оттаяла, что совершенно естественно. Матиас понимал, что не должен тащить Рене за собой в опасное, да что тамфатальное путешествие.
Не волнуйся Она прочла его мысли. Мы уйдем. Так даже лучше.
Ну ладно, проведем эту ночь здесь.
«Отпразднуем Рождество в тепле, Рене поучаствует в вертепе, а утром мы исчезнем», решил Матиас. Будет здорово оказаться вдвоем на природе. Она и он, одни в целом мире. Охота, ночевки в случайных убежищах. Он научит ее строить шалаш и ездить верхом, будет смотреть, как она ест жаренное на костре мясо, как сосредоточенно следит за каждым его движением. Может, малышка расскажет ему еще одну волшебную историю, глядя на огонь бархатными лилово-черными глазами.
Подошла Жанна и села рядом с ними. Лучше бы она этого не делала Девушка молча смотрела на солдата, на малышку и чувствовала себя третьей лишней. У них были какие-то особые, необычные отношения. Так-то оно так, но сегодня днем, в хлеву, мужчина принадлежал только ей, Жанне, и никому другому! Улыбка девочкимилая, сочувственнаясловно бы говорила: «Я знаю, что ты влюблена, но он мой, и тут уж ничего не поделаешь». Жанна резко поднялась и сказала:
Пора заняться костюмами, иначе никакого представления не будет.
Луиза, Бланш, Альбер и Шарль Ланден ждали у лестницы вместе с Мишлин, которую, видимо, «разбудила» мысль о свидании с маленьким Иисусом. Напрасная надежда, но все лучше, чем ничего. Дети гуськом бежали по коридору: Луиза следовала за Рене и Бланш, последней плелась Мишлин. Альбер нес Шарля на плечах, издавая воинственные крики, как индеец сиу. Они слишком долго сдерживали бурлившую внутри энергию. «Ничего, пусть кричат, подумала Жанна, пусть смеются и веселятся, как до войны!»
Дети вошли в спальню Жюля и Берты, где у стены стоял огромный зеркальный шкаф с резьбой и лепным орнаментом в виде львиных голов, на комоде было много фотографий в рамках, рядом лежал веночек из засушенного флердоранжа. Внимание Рене привлек свадебный снимок. Новобрачные очень молоды и невозможно серьезны. Берте столько же лет, сколько сейчас Жанне, но дочь гораздо красивей матери. У самой Рене не было ни одной семейной фотографии. Некоторым ее подружкам повезло больше. Им все время грозила опасность, ведь немцы могли обыскать замок в любой момент. Катрин прятала два фото за подкладкой чемодана. На одном были сняты отец, мать и два брата, на другомбабушка, старая дама в длинном черном кружевном платье и вуалетке.
Катрин иногда брала их в постель и спала, прижимая к груди. Рассматривать фотографии в темноте она не могла, зато разговаривала, перечисляла имена наподобие молитвы: папа, мама, Аким, Сережа, баба Маша, папа, мама, Аким, Сережа, баба Маша. Иногда Рене ложилась рядом, они прижимались друг к другу и на два голоса называли имена. Рене особенно нравилось произносить «баба Маша». Катрин объяснила, что русское слово бабаэто «бабушка», а Машаимя. В сочетании двух слов было что-то нежное, сладкое, аппетитное, как сдобная булочка, хотя старая «баба Маша» не имела ничего общего с кулинарными вкусностями. На фотографии она выглядела сухой и тощей, с поджатыми губами и строгим взглядом.
На одном из снимков Рене увидела даму в старомодном платье и поняла, что это не Марсель, а ее мама. Вот она выглядела как настоящая «баба Маша», пухленькая и веселая. Ее улыбка как будто обещала: «Все будет хорошо!»
Луиза вытащила из гардероба шарфы, шляпы и разную одежду. Альбер и Шарль, весело переговариваясь, занялись примеркой. Луиза подошла к стоявшей у комода Рене, надела ей на голову веночек новобрачной, подвела девочку к зеркалу и сказала:
Ты могла бы сыграть Пречистую Деву.
Она что, с ума сошла? Ренееврейка, какая уж тут Дева Мария! Альбер поинтересовался, что значит это слово, но Рене не слишком разбиралась в теме, а то, что знала, рассказывать не хотела, и уж точно не Альберу. Во-первых, не его это дело, а во-вторых, он задал вопрос с единственной цельюсмутить ее. Вот Луизе Рене, пожалуй, что-нибудь объяснитесли успеет. Альбер, гнусно хихикая, продолжил допрос:
Так почему еврейка не может играть Богоматерь?
Потому что евреи убили Христа, с вызовом ответила Рене.
Луиза и Мишлин испуганно вскрикнули. Альбер побледнел:
А разве это не римляне сделали?
Нет! Рене посмотрела ему в глаза. Никакие не римляне! Его убили мы.
Старая монахиня сестра Рита, горбатая злая ведьма, однажды объяснила ей, что евреи распяли Христа. Девочка тогда подумала, что немцы и другие люди ненавидят евреев из-за давнего убийства. Ну что же, ничего удивительного. В церкви, глядя на распятие и изображения страстей Христовых, Рене всегда чувствовала стыд, но сегодня, в противостоянии с Альбером Паке, все было иначе. Он испугался? Отлично! Да, евреи убили Иисуса, приколотили к кресту его руки и ноги, и он долго мучился на жаре от боли, жажды и печали. Евреи бросались в него гнилыми овощами и смеялись. «И вообще, мне не нравится Дева Мария, хочу быть архангелом Гавриилом!» Мишлин разрыдалась, Луиза онемела от ужаса, Шарль выругался, а Альбер побагровел от ярости. Он хотел унизить нахальную дрянь, а девчонка рассмеялась ему в лицо и надерзила! Мишлин между тем завела прежнюю «шарманку»:
А когда маленький Иисус придет за мной?
Он больше не придет, он умер, я его убила, ты что, не слушала?!
Гробовая тишина Глаза у Рене покраснели и наполнились слезами. Она резко повернулась, выскочила из комнаты и побрела по коридору, ослепнув от рыданий, толкнула какую-то дверь и увидела мебель, покрытую белыми простынями. Девочка села на кровать. Она ужасно замерзла и дрожала. Прежде чем возвращаться в подвал, нужно было успокоиться. Как же плохо, что она послушалась Берту и оставила своего любимого Плока внизу, он бы ее утешил. Появилась Луиза, села рядом с Рене и нежно обняла ее.
Ты будешь архангелом Гавриилом. Все случилось давным-давно и уже не важно. Мой брат сам виноват, нечего было задираться. Альбер, ты обещал помириться с Рене!
Подросток нехотя подошел, но руку все-таки протянул, и девочка ее пожала. Остальные пристыженно улыбалисьне стоило огорчать Рене, ей и так несладко.
Жанна много дней не поднималась в свою комнату и успела забыть, какой разгром устроили там немцы: вспороли матрас, вывалили на пол содержимое ящиков комода, содрали обои. Она хотела выбрать красивое платье для праздничного вечера, чтобы подчеркнуть все свои достоинства. Девушка все еще надеялась разбудить в Матиасе желанието, что случилось в хлеву, не должно было остаться без продолжения. Жанна влюбилась и была готова уйти с этим мужчиной, если он позоветда что там, даже если не позовет! Она пойдет за ним на фронт, как жены галльских солдат, которые перед сражением пели воинственные гимны и выкрикивали оскорбления, чтобы раздразнить врага.
Жанна открыла дверцы гардероба, начала перебирать вешалки, задержалась ладонью на кремовом шелковом платье. Она надевала его на свадьбу тети Аннетт, сестры отца из Льежа. Приложив наряд к себе, девушка посмотрелась в зеркало. Не по сезону? Плевать! Конца боевых действий она рискует прождать до восьмидесяти лет. Война, проклятое мужское занятие, игра злых мальчишек, меряющихся рисковостью. Но «канадский» солдат не таков. Кажется, что он смотрит на происходящее издалека и улыбаетсяесли не губами, то глазами. Ах, какой у него рот! Верхняя губа«лук Амура», нижняяпухлая, но упрямая. Жанна сняла серое шерстяное платье и лифчик, почувствовала его запах, понюхала ткань, свои руки, надеясь уловить аромат мужского тела. Шелк выходного туалета ласкал обнаженную грудь. Она закрыла глаза, представила, как Матиас ласкает ее.
Он не был у Жанны первым. Она крутила роман с сыном богатого фермера Жерменом Жомоттом, родители одобряли их отношениянаверное, мечтали, чтобы они нарожали сыновей и дочек богатых фермеров, а те продолжили бы род богатых фермеров, и так до самого Страшного суда. Заниматься любовью с застенчивым и неловким Жерменом было непротивно, хотя восторга не вызывало, но все это теперь не имело значения. Жанне хотелось, чтобы он, этот солдат, снова коснулся ее тела. Желание было непреодолимым, он ее «пометил», и эту страсть не избыть за самую долгую жизнь.
Месяц назад, 1 ноября, в День Всех Святых, Жанне исполнилось восемнадцать. Странноватый у нее праздниклюди в этот день берут щетки, ведра, вонючие хризантемы и идут на кладбище убирать могилы близких. Женщины, стоя на коленках, трут гранит или мрамор, иногда под проливным дождем, и то и дело бросают скорбные взгляды на фотографию «дорогого усопшего» в золотом ободке. Сделав дело, все отправляются по домам, чтобы съесть традиционный песочный торт с черносливом, предаются одним и тем же воспоминаниям, по привычке проливают слезу Восемнадцатилетие Жанны прошло почти незамеченным, «обрамленное» смертью бедного дядюшки Жана от рака яичка и кончиной старой Розы, отошедшей в мир иной в возрасте ста семи лет прямо на мессе. Не говоря уж о пяти годах войны, которая испоганила все, что можно и нельзя.
Жанна открыла глаза и увидела в зеркале лицо Дэна. Он стоял у нее за спиной. Девушка моргнула, как будто надеялась избавиться от наваждения, но солдат не исчезподошел еще ближе и что-то пролопотал по-английски.
I saw you through the window
Я ни слова не поняла, но вам в любом случае нечего здесь делать! Убирайтесь!
Она шагнула к двери, но Дэн схватил ее за руку, повернул к себе, поцеловал в шею, потом в губы. Девушка попыталась вырваться, дала ему пощечину, но американец только осклабился. Он грубо толкнул ее на кровать, навалился всем телом, одной рукой зажимая рот, а другой шаря под платьем. Жанне было больно и обидно до слез. Дэн потел, пыхтел и даже дрожал. Жанна отбивалась, но была бессильна, мужчина расстегнул платье, сорвал трусы и уже готов был Жанна сделала последнюю отчаянную попытку отпихнуть насильника, и он вдруг отлетел назад. Ее спас отец. Жюль Паке ударил негодяя об стену и нанес ему два увесистых тумака.
Мне бы следовало убить тебя процедил он сквозь зубы. Увижу еще раз рядом с дочерьюты покойник! Understand? You dead!
Фермер выкинул американца за дверь, сел рядом с Жанной и крепко ее обнял.
Слава богу, Филибер следил за этой сволочью и предупредил меня. Завтра я выпровожу из дома всю их банду.
11
В подвале соорудили стойло для рождественских яслей (устланный соломой пол прекрасно для этого подходил), к дальней стене прикрепили темно-синюю бархатную тряпку с нашитыми на нее звездамиих вырезали из простыни. На соломе мирно «спала» Пречистая ДеваЛуиза в длинной белой ночнушке матери и ее свадебном венке на голове. Все масляные лампы и свечи погасили, так что в помещении было темно, публика затихла в ожидании представления. На лицах американцев читались детски-глуповатое предвкушение чуда и печаль: конечно, хорошо быть здесь, а не под пулями, но как же хочется увидеть близких! Гражданские были озабочены качеством представления: непросто почтить Христа, нужно, чтобы дети не забыли текст, не хихикали, как иногда случается во время процессий. Жюль Паке выглядел мрачным, жена шепотом поинтересовалась, в чем дело, но он только раздраженно передернул плечами. А вот Жанна сияла от счастья. Никто ни за что не догадается, что с ней сегодня случилось. Девушка собрала волосы в пучок, накрасила губы, надела шелковое платье и выглядела неотразимо. Матиас с нетерпением ждал выхода Рене, но не мог не коситься на Жанну, и она чувствовала его интерес.