«Значит она здесь», с грустью подумал Насави. Ему не довелось встретиться с ней лично, но он испытывал к ней странную симпатию. Было жаль ее, эту своенравную гордую женщину. Любовь к Джалал ад-Дину, возникшая после одного взгляда, брошенного с крепостной стены, фиктивный развод. Вряд ли кто-то в это поверил, кроме самого султана. Мотивы ее поступка были очевидны. Но это был поступок, вызывающий, как ни странно, уважение, хотя и противоречил мусульманской морали.
Прежде чем доложить о нем правителю, Насави показал письмо вазиру. Ознакомившись с его содержанием, тот спросил:
Отчего ты решил сначала показать его мне?
В этом письме есть некоторые дерзость и неуважение. Это сквозит между слов, несмотря на то, что по форме онопросьба.
Пожалуй, задумавшись на мгновение, согласился вазир, но что с того?
Правитель может разгневаться, продолжал Насави, и отказать ей. А сельджукская принцесса не заслуживает того, чтобы ей отказывали в такой малости, которую она просит. Она в самом деле достойна лучшей участи. Но дело даже не в этом, то есть не это главное. А главное то, что к ней благоволит Малик Ашраф. Принцесса может стать причиной недовольства и разлада между братьями.
Теперь я понимаю, почему тебя приблизил хорезмшах, сказал вазир, но что же делать. Мы не можем утаить письмо от правителя.
Вы можете сами увеличить пенсион, своей властью, сумма, о которой идет речь, невелика.
Но там не указана сумма.
Я просмотрел реестр пенсий, достаточно увеличить ее содержание на треть.
Хорошо, согласился вазир.
Через некоторое время об этом стало известно правителю. Он пришел в ярость. Вазир отказался от своих слов, и Насави угодил в зиндан из-за своей доброты. Но он не жалел о своем поступке. Ему казалось, что он отдает долги своего погибшего господина. Ибо, по его мнению, Джалал ад-Дин был несправедлив к ней. Вазир, видимо, чувствуя угрызения совести, постарался облегчить пребывание Насави в неволе, обещал при первой же возможности похлопотать перед правителем о нем.
Ты пойми, сказал он, навестив его в тюрьме, если бы я взял на себя ответственность за это ошибочное решение, сели бы оба. И нам бы никто не помог. Я же тебя вытащу рано или поздно.
Но освобождение затягивалось, и Насави, изнывая от тоски и безделья, попросился на общественные работы.
Но человеку вашего звания негоже убирать улицы, как простолюдинусказал вазир.
Если человеку моего звания подобает сидеть безвинно в зиндане, почему же мне не подобает убирать улицы, резонно ответил Насави.
Выполнить эту просьбу вазир сумел без труда, и Насави стал под охраной убирать городские улицы.
У раиса Байлакана
Градоначальник жил в большом двухэтажном доме. Как это водится, половину дома занимали его домочадцы, а в другой половине он отправлял служебные обязанности. Али провели в большую комнату, где находились несколько человек. Судя по комплекциям и напыщенным выражениям лиц, это были важные персоны. Они вели беседу, которую не перервали даже при его появлении. Это было лишним подтверждением того, что они очень важные персоны. Прислушавшись к разговору, Али по некоторым словам и косвенным признакам догадался, что он присутствует на совещании людей, которых принято называть отцами города. Но он никого из них не знал в лицо. Кто их них был главным, определить было не трудно, поскольку всех присутствующих отчитывал один человек, с обритой наголо головой, невысокий, но мощного телосложения
Говорилось о взятии татарами Нахичевана. И это было плохой новостью. Али сразу подумал о Ладе.
Это он? спросил, наконец, градоначальник, обратившись к хаджибу и показывая на Али.
Хаджиб подтвердил.
Как тебя зовут? спросил градоначальник.
То есть как, сказал Али, вы приглашаете к себе человека, даже не зная его имени.
Удивленный градоначальник взглянул на хаджиба, и тот протянул ему листок бумаги. Изучив его градоначальник, тем не менее, повторил свой вопрос, как человека, не привыкший к тому, чтобы его вопрос оставался без ответа.
Али не стал упорствовать в отличие от градоначальника.
Кто ты такой? спросил градоначальник. Откуда ты взялся в нашем городе?
Я здесь родился, ответил Али.
Почему же о тебе никто не знает?
Потому что, я родился в другом городе.
Ты сказал, что здесь родился, раздраженно заметил градоначальник.
Я родился в Байлакане. Но того города уже нет, он уничтожен монголами, все жители погибли, поэтому меня никто не знает.
Как же ты уцелел?
Меня не было в городе, я учился в Табризе.
Градоначальник кивнул, удовлетворившись объяснением. Показывая пальцем на присутствующих, он назвал их должности. Здесь были начальник маунысахиб-барид , кади и другие должностные лица.
Как ты думаешь, спросил градоначальник, для чего мы тебя позвали?
Понятия не имею.
Мне доложили, что сегодня на городской улице некий провокатор смущал людей пораженческими разговорами, советовал сдаться монголам без боя, оставить город, дома. Так ли это?
По мере того, как градоначальник произносил эти слова, его голос усиливался и он закончил криком. По-видимому, он принадлежал к тому типу людей, которые способны распалить себя без особой на то причины.
Отвечай раису, грозно произнес начальник полиции, ты произносил эти слова?
Али не стал отпираться.
Все эти слова были мной произнесены по отдельности, в другой последовательности, и имели совершенно иной смысл.
Али повторил все то, что он говорил на площади.
Как же это возможно, чтобы ты говорил одно, а мне передали другое?
Так бывает, спокойно пояснил Али. Когда соглядатай глуповат, или хочет выслужиться. Или перед ним поставлена задача во что бы то ни стало найти шпиона.
Что ты хочешь эти сказать? спросил градоначальник.
Это обычное дело, когда полиции надо показать свою работу, она хватает невинных и выдает их за виноватых.
Раис, это наглая ложь, возмутился начальник полиции.
Успокойся, сказал ему градоначальник, у меня нет оснований, не верить тебе.
А какие у вас основания не верить мне? спросил Али.
Есть свидетели, добавил начальник полиции.
Видишь, есть свидетели, повторил градоначальник.
Во-первых, я уверен, что эти свидетели полицейские осведомители, заявил Али.
При этих словах градоначальник взглянул на полицмейстера. Тот неопределенно пожал плечами. Расценив этот жест как согласие, градоначальник спросил:
А что, по-твоему, осведомитель не может быть свидетелем?
Не может, отрезал Али.
Это почему же?
Они получают деньги за это, а свидетельство признается мусульманским законодательством, только если оно добровольное и бескорыстное. Но дело даже не в этом.
А в чем же? поинтересовался начальник полиции.
В нашей ситуации свидетели ни к чему. Я не отрицаю того, что вы мне ставите в вину. Я действительно рассматривал возможные варианты развития событий. Ничего такого, о чём бы ни знали слушающие меня люди, я не сказал. Да и вам, я думаю, хорошо известно, чем заканчивались осады городов монголами. Поэтому к моему великому сожалению и к нашему общему несчастью ничего хорошего нас не ждет.
Али замолчал. После его слов воцарилось молчание. Градоначальник чувствовал сильнейшее раздражение, отчасти вызванное спокойной уверенностью и достоинством этого человека, отчасти от безнадежной правоты его слов.
А ты кто такой? взорвался он, наконец, чтобы говорить с нами таким тоном, как с равными. Знаешь ли ты, с кем разговариваешь?
Ты только что всех представил, помедлив, ответил Али, это руководители различных городских ведомств.
Глядя на побагровевшего от ярости градоначальника, Али добавил:
Вы пригласили меня вовремя. Надо обсудить план действий и принять решение о дальнейшей судьбе города.
Градоначальник справился с гневом и с улыбкой, не предвещающей ничего хорошего, спросил,
А почему тебя так беспокоит судьба города?
Потому что этот город принадлежит мне, заявил Али, я иктадарБайлакана.
Тишина, возникшая после этих слов, безусловно, наводила на мысль о предстоящей буре. Но бури не последовало, сработал чиновничий рефлекс.
Ты сам определил себя в иктадары Байлакана? вкрадчиво спросил градоначальник.
Нет, раис. Этот город мне в икта определил хорезмшах. Полагаю, что свою должность ты получил из этих же рук. В крайнем случае, из рук его вазира Шараф ал-Мулка. В последнем случае, тебе, наверное, пришлось заплатить немало за это место?
По лицу градоначальника было видно, что своим предположением Али попал прямо в точку. Но очень все это было неожиданно для присутствующих, в том числе и для самого Али. Ибо он не собирался открываться, как- то сорвалось с языка. Градоначальник в задумчивости переводил взгляд с Али на появившуюся в дверях охрану.
Ты можешь чем-то подтвердить свои слова? наконец спросил он.
У меня есть маншур султана.
Покажи.
Я не ношу его с собой.
Скажи где он лежит, и я пошлю людей к тебе домой.
Я не храню его дома. Он спрятан в укромном месте. Я принесу его вам завтра утром.
Да, а ночью ты скроешься из города, иронически произнес начальник полиции.
Твое заявление слишком серьезно, чтобы оставлять его без последствий, сказал градоначальник. Побудешь здесь, пока не укажешь место, где лежит маншур.
И, обращаясь к начальнику полиции, приказал:
Распорядись, чтобы его поместили в тюремную камеру.
Когда Али увели, градоначальник обвел взглядом присутствующих и сказал:
Пусть пока посидит, а мы решим, что с ним делать. А пока я прошу о том, что здесь прозвучало, никому ни слова.
В отсутствие Али, Лада всплакнула о Йасмин, но, тем не менее, обошла весь дом, придирчиво рассматривая все комнаты и убранства. Когда она вышла на балкон и увидела канал, улыбка тронула ее губы. Местоположение дома в точности повторяло местоположение ее дома в Нахичевани. Лада почувствовала тепло в груди. Странное дело, но, возвратившись на чужбину, она испытывала чувства путника, вернувшегося домой после долгого путешествия. Лада ненадолго прилегла, но Али не было так долго, что она заснула. Когда она подняла голову, был вечер. За окном галдели птицы, был виден край багряного неба. Лада прислушалась, но кроме птичьего гомона, никаких других звуков до ее слуха не доносилось. Она спустилась вниз на первый этаж.
Эй, есть кто-нибудь? позвала женщина, но дом был пуст.
Тогда она вышла на крыльцо и увидела во дворе Арифа. Увидев гостью, слуга склонил голову в приветствии.
А где хозяин? спросила Лада.
Ариф пожал плечами.
Он что, еще не возвращался? удивилась Лада.
Простите ханум. Но я понятия не имею, куда он ушел и когда должен вернуться.
Странно почему его до сих пор нет? произнесла Лада. В дверь постучал какой-то посыльный от градоначальника, и он ушел. Это было еще днем. Очень странно.
Может быть, раис пригласил его на совещание? предположил Ариф.
А до этого он ходил на совещание к раису?
При мне ни разу.
Ладно, подождем. Где мои вещи?
Ариф проводил гостью в комнату, где лежали ее вещидорожный баул, несколько кожаных торб и сумок.
Насилу донес, сказал Ариф, надеясь на подношение.
Молодец, похвалила его Лада, иди, займись делом, пока я тут в своих вещах покопаюсь.
Разочарованный слуга поклонился и вернулся к своим обязанностям. Через полчаса Лада вышла в сад, где он поливал цветы, и сказала:
Пошел бы ты его поискал, а то что-то у меня душа не на месте.
Ариф некоторое время решал про себя, выполнять ли ему приказ гостьи, затем оставил бурдюк с водой и ушел. Лада вышла на крыльцо проводить его взглядом, да так и осталась там, привлекая внимание прохожих.
Ариф вернулся через час, озабоченный и важный.
Что-нибудь случилось? спросила Лада.
Трудно сказать что-нибудь наверняка. Но знакомый водонос сказал, что видел, как хозяина два сбираотвели в тюрьму.
Что ты болтаешь, рассердилась Лада, какую тюрьму? За что?
А вот этого я не знаю, обиделся Ариф. И вовсе я не болтаю, а говорю, что услышал. И вообще, мне пора уже домой. Я свою работу закончил.
Подожди, опомнилась Лада, не обижайся. Это я не со зла.
Ариф сейчас был единственный человек, который мог ей помочь.
Ты не узнал, за что его арестовали.
Я же говорю, водонос видел, как его вели в тюрьму. Мне еще повезло, что я его встретил. У дома раиса меня вообще чуть не побили.
Подожди меня, сказала Лада, никуда не уходи. Я сейчас.
Когда, через некоторое время она вернулась, на ней была чадра. Лицо ее было закрыто так, что были видны лишь глаза.
Веди меня, приказала она.
Куда госпожа? удивился Ариф.
В тюрьму. Давай, давай, торопись, пока совсем не стемнело.
Лада отдавала приказания таким властным тоном, что слуге даже не пришло в голову что-либо возразить.
Я только возьму факел, сказал он, на обратную дорогу. И двери запру.
Возясь с замками, он бурчал под нос:
Увольнять он меня собрался. Что бы вы без меня делали.
Зиндан
Оказавшись за решеткой, Али, как это не странно, испытал некоторое умиротворение. Ему казалось, что теперь он стал на путь солидарности со своей безвременно умершей женой. Он даже почувствовал, что непрекращающаяся сердечная боль отступила. Али долго сидел в неподвижности, размышляя о том, что совестливый человек непременно должен страдать физически, оплакивая близкого. В этом смысле поминальный плач и ежегодные самоистязания по погибшим мученической смертью имамам Хасана и Хусейна были правильны. А когда-то он считал, что это ненужное преувеличение. Размышляя об этом, Али впал в оцепенение, забыв о времени и своем положении узника. Из этого состояния его вывел лязг засова. Али недоуменно взглянул на вошедшего надзирателя, который приложил указательный палец к губам, призывая к молчанию. Появление надзирателя и его совершенно неестественный жест удивили Али, но в следующий момент из-за его широкой спины выскользнула тонкая фигура, в которой он по запаху цветочных масел, узнал Ладу. Она вернула его к действительности. Али встал при ее появлении.
Пять минут, грубым шепотом сказал надзиратель, только пять минут.
Он вышел, закрыв за собой дверь.
Как тебе удалось? спросил Али.
Золото имеет власть над людьми, ответила Лада, ты же знаешь, что я женщина с достатком. Что случилось? Почему тебя арестовали
Сегодня на городской площади я рассуждал о том, как следует встречать татар. Рядом оказался осведомитель. Меня вызвали к раису, а там я нечаянно признался в том, что этот город принадлежит мне. И вот я здесь.
Али развел руками.
Ты выбрал, видимо, не самое удачное время для признания, Лада покачала головой. Что теперь сделать, чтобы тебя отпустили?
Ничего не надо делать. Я хочу сидеть в тюрьме.
Почему? Что за странное желание?
Мне здесь почему-то легче, чем дома.
Вот в чем дело. А я не сразу сообразила.
От открывшейся ей истины, Лада оказалась в затруднении. И она с чисто женским эгоизмом и непосредственностью спросила:
А я? Что мне делать? Я рассчитывала на тебя, твою помощь, твои мудрые советы.
Тебе нужно вернуться домой, к родителям, сказал Али, вот весь совет.
Но я не хочу домой. Мой дом теперь здесь, в Азербайджане, в Нахичевани.
Я должен тебя огорчить, нехотя сказал Али. Нахичеван теперь в руках монголов. Я узнал это от раиса. Также как и Гянджа. Я не знаю подробностей осады Нахичевани, но с Гянджой все было ужасно. Город разграблен и уничтожен, жители перебиты. Вероятно, Байлакан ждет та же участь. Я думаю тебе все же лучше вернуться домой, чем попасть в рабство монголам. Они хуже собак.
А ты? спросила Лада.
Мне все равно. Поначалу я хотел отправиться в путешествие, совершить хадж. Но раз уж так вышло, тем лучше. Не изменить того, что записано в книге судеб.
Лада хотела что-то возразить, но в этот момент вошел тюремщик и заторопил ее.
Я еще приду, бросила, уходя, Лада.
Беглый
В городище был базарный день. Здесь не было торговых рядов в привычном понимании этого слова. Телеги, на которых привезли свои товары купцы и крестьяне из окрестных деревень, образовывали сложную геометрическую фигуру, между линиями которой бродили люди, собравшиеся на воскресную ярмарку. Всюду шла бойкая торговля: кожей, полотном, хлебом, просом, гречихой. На прилавках в изобилии лежали также мед, меха лесных зверей, деревянная посуда, различная утварь, седла, сбруи, и многое другое, что невозможно перечислить. Среди толпы выделялся высокий, плечистый человек. Он не был похож на смердов в худых зипунах, с волосами, стриженными под горшок по деревенской манере. Его лицо обрамляла русая, аккуратно подстриженная бородка, длинные волосы были сплетены в косичку и схвачены у затылка кожаным ремешком. О роде его занятий можно было догадатьсяэто был охотник. Несмотря на по-весеннему погожий день, на нем был заячий полушубок, который он в зависимости от погоды, мог носить мехом внутрь или наружу. На голове лисий треугольник, порты и онучи на ногах. Через плечо у него была перетянута переметная сума. Он подошел к торговке солью, купил мешочек и бросил в сумку. Охотник двигался по рядам, покупая необходимые ему вещи не торгуясь. С церковной колокольни донесся набат. Торговка, немолодая женщина, прибрав монеты, стала истово креститься. После сказала своему соседу, указывая на спину уходящего покупателя: