Ее вид, дорогие шмотки, которые радикально удешевлялись ее манерой их носить, размазанный макияж и серебряная звездочка на ноздре, желавшая казаться гадким панковским пирсингом, все это должно было рассеять последние сомнения в том, что в помещение вошел ребенок. В состав ее прикида входило и то, что на каждом мужчине, будь то посетитель или кельнерневажно, какого пошиба, она опробовала свой мерцающий взгляд, и это причиняло мне настоящую боль.
Для меня пиво, а ты что будешь пить, Флорентина? Яблочный сок? спросил я.
Тоже пиво, кивнула она.
Что, правда? засомневался я.
Мне это совсем не понравилось, ведь был еще белый день.
Конечно. Я всегда пью пиво, когда выхожу, сказала она и заговорщицки улыбнулась мне, потому что ей и в самом деле казалось, что этим она набирает у меня очки.
Я, к сожалению, был последним, кто имел право применить здесь свое властное слово.
Приблизительно в том же направлении двинулся затем и наш разговор. Флорентина хотела пожаловаться мне на своих обывательских «стариков». Она по горло была сыта домом, школьными уроками, лимитированным временем в Интернете, закрепленными часами обеда и ужина и контролируемым часом возвращения домой, призывами к порядку и дисциплине, к чистоте и вежливости, стилю и этикету. Кроме того, она всерьез подумывала о том, чтобы все бросить и прекратить обучение в гимназии.
Для того чтобы заняться чем? спросил я.
Понятия не имею, устроюсь куда-нибудь на работу, я просто хочу быть свободной. Я не хочу закончить так, как мама или папа то есть Бертольд, сказала она.
Ты предпочитаешь закончить так, как я? уточнил я.
Редко мне приходилось произносить фразу, которая бы так крепко приклеилась к языку и так болезненно от него отделилась, как эта.
Ты хотя бы живешь своей жизнью, делаешь что хочешь и не беспокоишься о том, что подумают о тебе другие, заявила она.
Но не путай это со свободой, детка, ответил я. Вся моя свобода состоит только в выборе между пивом, вином и шнапсом, да и эту свободу я могу себе позволить лишь потому, что твоя мама пристроила меня на работу, к тому же на работу, которую я ненавижу. Вот она, моя свобода!
Внутри я дрожал от страха, что у Флорентины сейчас опять будет тогдашний взгляд, какой был у нее верхом на пони.
Но ты, по крайней мере, естественный. Ты всегда оставался верен себе, а считается только это, сказала она.
Я лишь успел взять ее руку и крепко пожать, как мне немедленно понадобилось в туалет.
Когда я снова был в порядке и вернулся к столу, Флорентина разоткровенничалась и рассказала, что у нее уже три месяца как есть друг. Его зовут Майк, ему двадцать один год.
И он музыкант, предположил я.
Да. А ты откуда знаешь? Она и впрямь удивилась.
Я знаю мою дочь. Ударные?
Нет, бас-гитара.
Хорошие басисты всегда нужны, соврал я. И что они играют?
Инди и психоделический рок, скорее медленные вещи.
«Психоделический» это не предвещало ничего хорошего.
И вы уже?..
Я нет. А он уже, но только сигареты, ничего тяжелого.
Я, правда, имел в виду совсем другое, но и это встревожило меня не на шутку.
Ты хочешь познакомиться с Майком? поинтересовалась она.
Хочу, и даже очень. Непременно! Это замечательно, что ты спросила.
Он очаровательный. Он тебе понравится, заверила она.
Я не был в этом так уж уверен.
Он напоминает мне тебя.
С одной стороны, это было восхитительно, но с другойподтверждало мои худшие подозрения.
Но ни слова маме и Бертольду, обещай это. Им ничего нельзя про него знать, попросила она.
От меня они ничего не узнают, в этом я клянусь.
Я смотрел на свой пустой пивной бокал и чувствовал, что настоятельно нуждаюсь в добавке. Но с этим дело обстояло плохо, потому что бокал Флорентины тоже был пуст.
Я, кстати, тоже хотел бы, чтобы ты кое с кем познакомилась, но это, может быть, несколько преждевременно, сказал я.
У тебя новая любовь? Она распахнула глаза, и ее зрачки, обрамленные зелено-медно-янтарными радужками, загорелись.
У нас троих были практически одинаковые шесть глаз.
Нет-нет, не это или то есть может быть но я имею в виду кое-кого совсем другого. Только это еще рановато, повторил я.
Теперь она была совершенно сбита с толку, но мы оставили все как есть.
Так, и знаешь, что мы теперь сделаем, Флорентина? Мы закажем нам кофе. Договорились? спросил я.
Да, кофе хорошо бы, ответила она.
А потом я хотел бы еще сказать тебе несколько слов на тему школы.
Это обязательно?
Думаю, да.
Окей, согласилась она.
Битва вокруг пожертвований
Когда на вторую половину четверга было срочно назначено совещание, обязательное для всех сотрудников «Дня за днем», мы, конечно, все подумали про пятое анонимное пожертвование. Так оно и оказалось, но это было, к сожалению, далеко на все.
Уже по беспокойным жестам и нервному тику на лице Норберта Кунца можно было догадаться, что не все идет так, как надо, и что искусственно поддерживаемая в течение нескольких недель эйфория грозит внезапно рухнуть. К тому же на сей раз нам выставили лишь пару графинов воды из-под крана и не откупорили ни одной бутылки шампанского.
Однако первым делом нам все же была объявлена хорошая новость: семье Венгер из Гросрайнпрехтса в Нижней Австрии пришло пожертвование в размере десяти тысяч евро. В белом конверте без обратного адреса находились не только двадцать пятисотенных купюр, но и непременная вырезка из газеты «День за днем». Домовладение большой крестьянской семьи с пятью детьми было за одну ночь полностью выжжено ударом молниидотла, и крестьянин со своей снова беременной женой оказались «на руинах существования», буквально так гласил текст короткой заметки. Можно было наперед заключать пари, что эта заметка сподвигнет благодетеля на денежное пожертвование. Так оно и случилось.
Но после этого Кунц произнес странную речь, из которой я поначалу не понял, что к чему. Жестким и агрессивным тоном он клеймил низость местного медийного ландшафта, зависть, предательство и недоброжелательство. Он изображал дело так, как будто «День за днем» был чем-то вроде ведущей моральной инстанции страны, оазисом милосердия, прибежищем христианской любви к ближнему, более католической, чем сам католицизм, поэтому спонсор не преминул использовать для своих благих целей именно это СМИ. Но снаружи подстерегал враг, он шпионил, устраивал засаду, ставил ловушки и ждал своего часа, чтобы оклеветать добро и впутать его в скандал.
Потом он наконец произнес это: Клеменс Вальтнер, ведущий руководитель «Дня за днем», член наблюдательного совета и ведущая голова (судя по виду, скорее брюхо) концерна оптовой торговли PLUS, попал под подозрение, что именно он стоит за анонимной серией пожертвований, сам, так сказать, вызвал их к жизни и связался с пока не выясненными сообщниками, чтобы обеспечить паблисити дышащей на ладан бесплатной газете и привлечь новых рекламодателейчто ему и впрямь удалось, если верить утверждениям.
Но я не мог себе представить, чтобы это было правдой. В такой хитроумной задумке, в которую к тому же еще надо было инвестировать как минимум пятьдесят тысяч евро, я господину Вальтнеру отказывал. Господина Вальтнера я однажды имел возможность видеть вблизи за поеданием гуляша на корпоративном праздновании Рождества, после чего я спрашивал себя, почему такие алчные люди всегда носят белые рубашки. Итак, я просто отказывал ему в социальном, а также во всяком другом интеллекте.
Эта история с начала и до конца есть наглое измышление, утверждал, естественно, Кунц под одобрительный ропот коллектива.
Надо было учитывать и то, кто вообще распространял эту историю, или, вернее, кто собирался взорвать бомбу в своем выходящем по пятницам издании. То была конкурирующая газета «Люди сегодня», вуайеристская газета-афиша, которая обычно цеплялась за пятки и трусы знаменитостей и обслуживала приблизительно те же целевые группы, что и «День за днем». Якобы в распоряжении редакции оказались магнитофонные записи, на которых Вальтнер хвастался двум близким друзьям в ночном кафе, и отнюдь не в самом трезвом виде, что он лично и был тем самым анонимным благодетелем. Якобы в качестве доказательства он достал из своей сумки понедельничный номер «Дня за днем», в котором ткнул пальцем на «пестрое сообщение дня» про удар молнии в Гросрайнпрехтсе и заявил, что эта семья вскоре и станет обладателем десяти тысяч евро.
«Они это действительно заслужили», якобы добавил он.
Уже одна эта фраза никак не могла бы сорваться с его языка.
Наряду с этим «Люди сегодня» якобы располагали и другими изобличающими материалами. Полиция, по их словам, вела расследование и опросы свидетелей по подозрению в подлоге, и на управленческом этаже компании PLUS якобы уже проводились обыски. Все это можно было понять из анонса большой разоблачительной статьи, и этот анонс Кунц нам как раз и зачитывал. Этот материал уже разошелся по агентствам.
Дорогие коллеги, я могу вас успокоить, в этом нет ни слова правды, заверил нас шеф-редактор и вытер пот со лба тыльной стороной ладони.
Инстинктивно я ему поверил, хотя сам он никак не мог знать, а мог лишь надеяться, что там не было никакой правды. Так или иначе, а медийные адвокаты уже были подключены и добились временного постановления. Это означало, что «Люди сегодня» не могли опубликовать скандальную статью или могли публиковать лишь отрывки из нее. Кроме того, юристы «Дня за днем» уже готовили миллионный иск за клевету.
И все это знали
На следующий день все это, разумеется, было напечатано во всех газетах крупным шрифтом и прошло сюжетами по всем радиостанциям и всем каналам телевидения. Поскольку «объективные, серьезные газетные сообщения» означали, что кто угодно мог поучаствовать в любой дискредитациипри условии, что оставался открытым вопрос, была ли это правда или всего лишь ложь. Можно было также подробно разобрать в деталях все обвинения, для этого достаточно было просто дать слово противной стороне, а более благодарную противную сторону, чем Клеменс Вальтнер, нельзя было и найти. Для него, кого обычно никто бы не стал интервьюироватьразве что, может быть, яя бы спросил у него, почему он для поедания гуляша надевает белую рубашку, для него даже самый негативный заголовок был все же лучше, чем никакого заголовка, он словно был бы бесплатной рекламой для колосса оптовой торговли PLUS. Вальтнер наслаждался каждым отдельным выступлением и при этом отнюдь не оспаривал, что в баре говорилось об анонимных пожертвованиях и что выпивши он мог и пошутить на тот счет, что он сам и есть великий даритель. Может, он и впрямь размахивал при этом выпуском газеты «День за днем» и наугад мог ткнуть пальцем в какое-нибудь сообщение, утверждая, что это и есть «его» новый адрес для пожертвования.
«Да, мы действительно много веселились в баре и здорово дурачились, цитировали его. То, что «Люди сегодня» не могут отличить дурачество от серьезного дела, обойдется им дорого, это я могу им обещать», передал он афишной газете через другие СМИ.
Меня самого эта скандальная история коснулась особенно неприятно, притом что мое сочувствие к Кунцу и редакции «Дня за днем» держалось в рамках. Они и сами никогда не упускали случая поставить конкурентов под подозрение и навредить их репутации. Просто я находил ужасно огорчительным то, что такое хорошее дело, которое могло дать немного надежды нуждающимся в помощи, так быстро выродилось в этой системе в свою полную противоположность.
* * *
Стоило же послушать, что говорят на этот счет мои приятели, которые в полном составе собрались на еженедельный пир в баре Золтана в Шлахтхаусгассе и уже с нетерпением поджидали меня, своего медийного представителя. В их глазах я действительно что-то значил и даже обладал харизмой за счет того, что оказался при скандальной теме дня, так сказать, в первом ряду и сидел там, вытянув ноги, тогда как они, обычные сердитые граждане, имели всего лишь стоячие места на заднем плане, откуда смутно могли разглядеть, что их опять одурачили. Единственный шанс их реабилитации состоял в том, что они и так это заранее знали.
А разве я не говорил вам с самого начала, что это только фейк? открыл дискуссию Йози, кондитер.
Такие вещи ни один человек не делает без задней мысли, это я вам тоже говорил, сказал Арик, фрустрированный преподаватель профтехучилища.
Но, Гери, не станешь же ты нам рассказывать, что вы в редакции ничего про это не знали. Это наверняка обговаривалось между своими, заметил Хорст, держатель тотализатора.
Друзья, во-первых, мы действительно понятия ни о чем не имели. А во-вторых, мы на самом деле не знаем, замешан ли в деле PLUS. Я, например, в это не верю. Есть только обвинения, но нет ни намека на доказательства, сказал я.
Ну ясно, именно так он и должен теперь говорить, примирительно сказал Йози и при этом дружески похлопал меня по плечу.
Да будь я самый прожженный ловчила на свете, Йози простил бы мне это, лишь бы я поскорее угостил их очередным кругом выпивки.
Что-то здесь нечисто, иначе делу не стали бы давать такую огласку, заподозрил Хорст.
Наоборот, Хорст, именно потому и дали такую огласку, чтобы в деле что-то было нечисто. Так и функционирует журналистика, сказал я.
Какой паршивый бизнес, заметил Арик.
А ты как считаешь, Франтишек? спросил я.
Наш богемский бронзовщик до сих пор держался на удивление спокойно, и казалось, что-то его удручает. Он был, наверное, так же наивен, как и я, и верил в сенсационные исключения из правил нашего общества, а именно в серию бескорыстных добрых деяний.
Представь себе, что ты заведующий таким приютом для бездомных, или ты бесплатно заботишься о брошенных детях. И вот ты получаешь это безумное пожертвование и страшно рад, потому что о тебе кто-то подумал, кто-то протянул тебе руку помощи, потому что в тебя кто-то верит, рассчитывает на тебя и поддерживает твое благое дело очень большими деньгами. А потом вдруг оказывается, что какой-то поганец из начальствавроде этого Вальтнера, что он, может, смухлевал на этом, снял с какого-то мутного счета какие-то грязные деньги и послал каким-то бедным, на которых ему на самом деле плевать, лишь бы его поганый концерн, который и так производит одно дерьмо, лишь бы он эту поганую газетку, прости, Гери, лишь бы он эту поганую газетку, в которой не печатается ничего, кроме дерьма
Ну, скоро ты разродишься, давай уже, вываливай, наконец! нетерпеливо вставил Хорст.
Следующий круг за мой счет, успокоил нас Золтан, хозяин заведения, для которого мир в его пивной был превыше всего.
Я, естественно, хорошо понимал, что имел в виду Франтишек, но в голове у меня промелькнула совсем другая мысль: допустим, скандал был лишь сотрясанием воздуха и анонимный благодетель действительно существует; что он сейчас должен думать? Не придет ли он в ужас перед лицом таких самодовольных типов, как Вальтнер и его подельники, которые развлекаются тем, что паясничают, изображая из себя великих благодетелей? Смирится ли он с тем, что они за его спиной ведут медийные битвы и затевают судебные процессы о возмещении ущерба с миллионными исками? Допустим, реальный благодетель действительно был; потянется ли он еще раз к белому конверту? Мне стало страшно, что волшебство минуло раз и навсегда.
Глава 5
Четверку еще можно было спасти
14 октября в 12:30 по среднеевропейскому летнему времени я впервые в жизни добровольно и без сопровождения был у стоматолога, то есть нету стоматологини. Специально для этого случая я купил в магазине H&M бордовую вязаную куртку повышенной красивости, по выгодной цене в 49,90 евро. И сходил к парикмахеру, попросил срезать мне сзади весь избыток, так что теперь я выглядел уже не как безработный звукотехник хэви-метал, а как безработный преподаватель по классу фортепьяно. Кроме того, я запихнул в рот мятную жвачку, одну из тех, что Мануэль теперь регулярно кладет на стол, когда приходит ко мне на работу.
Когда вы проходили контрольный осмотр в последний раз? спросила меня секретарша в приемной.
Честно говоря, еще никогда.
Она посмотрела на меня недоверчиво.
Со времен моего детства я утратил контроль над своими зубами, сказал я.
К сожалению, моя шутка не показалась ей забавной, и она отправила меня на рентген. После чего посадила потеть в комнате ожидания перед стопкой нетронутых стоматологических журналов с отталкивающими обложками, выдержанными в розовом цвете желез или слизистой оболочки.
Наконец я был допущен в логово Ребекки Линсбах, которая быстро прямо в дверях протянула мне руку. Ребекка была приблизительно так же очаровательна, как накануне ночью в моих снах, но она сделала вид, что не знает меня, и мне это было очень жаль. Может, она действительно не узнала меня, а может, ей не хватило Мануэля при мне или моих длинных волос на затылке.