Так я ж, Михайле Петровичу, закінчив українську школу в Луганську. Ще й німецьку там вивчав. Если бы пришлось лечить немца, уверен, понял бы, где у него что болит, на ноги бы поставил как миленького, сволочь такую.
Да, если это у него лечится, усмехнулся Михаил Петрович. А кем Клара будет работать в вашем Верхнем?
Адвокатом, как хотела. Она, правда, и переводчиком мечтала быть, и филологом Но получилось, видите, только адвокатом.
Самуил снова рассмеялся.
Думаю, обнял его за плечи Михаил Петрович, совсем даже не «только». Адвокатом она, уверен, будет отличным, профессиональным, ну, а остальное, дай бог, за неё когда-нибудь Мишка наверстает. А профессионал, Сеня, это настоящий любитель, в отличие от любителя ненастоящего, непрофессионала. Вы обанастоящие любители.
Случайная тучка приплыла из-за Госпрома, подмигнула и утвердительно брызнула тёплым, безобидным дождём.
V
Хорошо у тебя, папка! сказала Клара, усаживаясь на любимом диване. Впрочем, других диванов у Зиновия не было. Почти как у нас. А где Берта?
У неё сегодня рабочий день, так что я на хозяйстве, ответил Зиновий. Могу пообщаться с единственной дочкой, сказать что-нибудь умное, напутственное. А то ведь когда придёте официально, всем святым семейством, будет не до напутствий, вся душевная энергия уйдёт на Мишку.
Эта энергия не уходит, улыбнулась Клара. Вернее, чем больше её уходит, тем больше прибавляется.
Зиновий, кивнул, потом спросил:
Слушай, ну как вы решили насчёт садика? Есть там садик? И вообще
Клара покачала головойто ли беззаботно, то ли всё-таки немного озабоченно:
По хозяйству и с Митуликом нам будет Надя Писаревская помогать. Это местная девушка, нам дали её адрес, мы уже с ней списались. Будем у неё жить, она будет готовить, за Митусей присматривать.
С пластинки Бернес пел «Тёмную ночь», а в комнате на углу Маяковской и Сумской было светло и уютно. Клара посмотрела на пластинку, вздохнула.
Это песни усталых мужчин, а не избыточно бодрых перемерков, заметил Зиновий. Раз умный человек говорит, что с тобой ничего плохого не случится, значит, ему можно и нужно верить.
Согласна, прогнала сомнения Клара. Хуже преуменьшения предстоящих трудностейтолько их преувеличение.
Вот, это слова моей дочери, а не выпускницы пансиона благородных девиц!
Клара рассмеялась.
Значит, я недостаточно благородна? Или уже не дотягиваю до девицыточнее говоря, перетягиваю? Скажи прямо, папка, экивокичание тут не годится!
Зиновий поцеловал её в густые чёрные волосы, как будто тщательно завитые, а в действительностипочти с самого рождения волнистые. Не кучерявыетак было бы всё-таки не слишком красиво, а в меру волнистые. Впрочем, как у Клары может быть что-то в меру?
Значит, будешь защищать невинных? с улыбкой спросил Зиновий.
Клара поцеловала отца и не задумываясьона ведь уже достаточно задумывалась об этом на лекциях профессора Фуксаответила:
И виновных тоже. Audiatur et altera parsто есть да буду выслушана я. Я, папка, и есть эта самая другая сторона, и я хочу, чтобы меня слушали и слушались. А без меня так никогда и не разберутся, кто виновен: «народ, что богом камень числил, иль дивной статуи палач».
Зиновий сел в кресло, послушно и с удовольствием слушая дочь.
Можно, конечно, казнить всех без разбору, на лобном месте. Но для этого нужна группа убийц, причём не плохих, как те, кого они убивают, а «хороших», чтобы они убивали только плохих. Ну, а мы с тобой будем доверять убийцам, будучи уверенными в том, что они всегда правы и убивают только плохих. Начальство же имеет тонкие виды, как говорят Гоголь и Владимир Фёдорович. Начальству виднее.
Зиновий пожалел, что бросил курить. Вынул пару монпансьешек из цветной жестяной коробки, которую Клара принесла ему в подарок от Владимира Фёдоровича, пососал их, подумал, потом разгрыз и съел. Наверно, это красивая жестяная коробочка придавала маленьким разноцветным леденцам особый вкус. Даже курить расхотелось, так было вкусно.
Начальству, задумчиво сказал Зиновий, стараясь не обрушивать на Клару всё, что когда-нибудь всё равно обрушится, несмотря на все его тонкие виды, всегда чего-нибудь не видно и всегда чего-то не хватает. Одномупастбищ для несметных скакунов, другому ларцов для несметных сокровищ, третьемупросто тесно, жить негде бедняге. Ну, и не жил бы, зачем же свои проблемы решать за чужой счёт?
Клара усмехнулась:
Наверно, у него нет своего счёта, вот и приходится пользоваться чужим.
Помолчали.
А это Верхнее, спросил Зиновий, что это за населённый пункт? Если глухая деревня, то зачем там адвокат?
Клара утвердительно покачала головой.
Верхнее, папка, хоть и деревня, но только глуховатая, а не совсем глухая. Во всяком случае, я стараюсь на это надеяться, а Сеня мне в этом помогает. Всё, что ни делается, к лучшему.
А что не делается, дочка?
Чтобы понять, нужно сначала сделать. Ну, а что сделано, то сделано, продолжала Клара. Райцентр, посёлок городского, заметь, а не совсем уж деревенского типа. А я буду адвокатом районной прокуратуры.
Лицо Зиновия выразило лёгкую гордость за дочь и частично за себя.
Это совсем другое дело, заметил он. А персоналии тебе уже известны? Я имею в виду не защищаемых, а начальство.
Я выяснила (чтобы Клара не выяснила?): мой начальникадвокат района, его зовут Никифор Фёдорович. А вот фамилию, папка, боюсь произнести.
Что так?
Вывести родного отца из равновесияне только безжалостно, но и слишком легко, а вот ввести обратнонеизмеримо сложнее. Надеюсь только на твою фронтовую закалку.
Зиновий выковырял из коробки красную монпансьешку, потом, наверно, чтобы унять волнениеещё и жёлтую.
А именно?
Зря ты настаивал, вздохнула Клара. Ну, ладно. Гнида его фамилия. Только не «Гнида» a la russe, а исконная полтавская. Гнида.
Она произнесла это «г» по-украинскикак звонкое «х».
Зиновий отколупнул третью, зелёную.
Мало ли что, возразил он, успокаивая и Клару, и, кажется, себя тоже. Фамилия сама по себе ничего не значит. Я вотСтольберг, ну и что во мне от стальной горы? Ты теперьБлехман, а на жестянщицу совсем не похожа. Или возьми династию Романовых. Одна и та же фамилия, у некоторых даже имена одинаковые, а если вдуматься, люди всесовершенно разные, даже ничего, можно сказать, общего, особенно между такими, как, например, Александр II и такой же второй, но Николашка.
Клара посмотрела на него то ли с сомнением, то ли с надеждой.
Ты мне всё-таки так и не ответила, Зиновий перевёл разговор на другую тему, более предметную, тебе никогда не хотелось стать не адвокатом, а прокурором?
Иногда хочется, ответила Клара, почти не задумываясь. Такое, бывает, берёт зло на всякую сявоту. Развелось её До войны всё-таки их столько не было А теперь, боюсь, как бы не наступила сявотская эра.
Это у тебя возрастное, дочка! рассмеялся Зиновий. Раньше было лучше, сейчас стало хуже, а будет совсем ужаснокогда состаришься. Или вовсе никак не будет.
Папка, ну ты же мня знаешь. Мне всегда хорошо. Но сявок раньше столько не было. Особенно сейчас их может развестись, как никогда.
Ну, сявки да раклыэто явление вечное, усмехнувшись, кивнул Зиновий. Ты просто не сразу начала их замечать. До войны-то тебе быловсего ничего Правда, сейчас и вправду многое изменится, но сявкам вольготнее, думаю, не будет. Ну, разве что чуть-чуть.
Он снова рассмеялся. Клара подумала, тоже кивнула и продолжила, совсем не грустно, несмотря на невесёлость темы:
Уже стало, папка, и не чуть-чуть. Обсявили всё вокруг. Посмотришь на человека: всё же есть у него, ну чего ему ещё нужно? Чего он казится? Ну был бы какой-то несчастный, голодный, ещё какой-то, а то ведь сколько сытых сявокуму непостижимо! Бытие же должно определять сознание, а оно ведёт себя непредсказуемо, как перезрелая девица.
Ну вот, а ты собираешься их защищать?
Клара снова недолго подумала.
Если не будет altera pars, значит, сявки победили.
Сявки no pasaran! весело поднял сжатый кулак Зиновий. Другая рука в кулак не сжималась: три пальца оторвало под Сталинградом, вместе с куском рукоятки кинжала, когда они шливернее, бежали, мороз был жуткий, в рукопашную и он сцепился с невероятно сильным фрицем.
Наверно, Клара вздохнула, есть категория людей, которым предначертано быть сявками. Как некоторымхолопьями, сколько ни отменяй холопство. И сколько потом ни стреляй в тех, кто его отменил.
Да и кто такой сявка? пожал плечами Зиновий. Тот же самый холоп, только сытый и непоротый Но проблем вокруг и без этого хватает, доченька. Сявкине самая большая из них, ты же знаешь
Клара покачала головой:
Это, папка, всё из одной оперы, всёзвенья одной и той же цепи. Маленький сявкамаленькие проблемы, большойбольшие.
Он вздохнул: ещё какие!.. Поставил другую пластинку, Шульженко.
Молодец землячка! похвалил Зиновий. Сколько времени ни пройдёт, никакой прогресс не заменит искусство.
Клара задумалась на дольше. Посмотрела в окно, мимо их окна как раз проезжала «четвёрка», аккуратно держась штангами за электрические провода. Тёмно-коричневая кожа сидений уютно пахнет, только сейчас временно не для Клары, а для немногочисленных пассажиров: в субботу утром в троллейбусе народу немного.
Знаешь, папка, я думаю, проговорила она наконец, что прогресс и цивилизация совсем не одно и то же. Скорее этопротивоположности. Чем больше прогресса, тем в конце концов меньше цивилизации Искусствоэто часть цивилизации, как и Римское право. Или как «Война и мир».
Зиновий помолчал прежде чем ответить:
Прогресс, если его довести до абсурда, превратит искусство в самодеятельность. Сделает его хорошим для всех, на все вкусы, как пирожки с ливером.
Вот именно! согласилась Клара. А разве может культура быть массовой? Массовым может быть только бескультурье Не дай бог настанут времена, когда «Война и мир» станет нравиться всем. Всемзначит никому.
Или твой любимый Бенедиктов, добавил Зиновий.
Клара рассмеялась:
Если сявки скажут, что им нравится Толстой или Бенедиктов, я и того и другого разлюблю в знак протеста.
А если они обманут? Стоит ли доверять сявкам?
Ну что ты, папка! весело воскликнула Клара. У меня нет такого места, до которого мне были бы сявки вместе с их мнением. Моё мнение для меня намного важнее. А самодеятельностькак была, так и будет, никуда не денется.
Вот именно, сказал Зиновий. У искусства и халтурытолько одно общее: они вечны. Ты заметила, конечно: чушь постоянно проявляет твёрдый характер, мягкий знак ей в этом не помеха.
И он пошёл на кухню разогреть сваренный Бертой рассольник.
VI
«Сильнее всего хочется думать о том, о чём думать не хочется сильнее всего», не переставал думать Владимир Фёдорович.
«Тройка» дотарахтела от Управления Южной железной дороги до Павловской площади. Виноват, «Розы Люксембург». Он вышел, а трамвай потарахтел себе дальше. Владимир Фёдорович вынул из светло-коричневого деревянного портсигара «Казбек», закурил, не опасаясь, что Мария увидит и рассердится, и не торопясь пошёл домойчерез Николаевскую площадь, по Сумской. Ах да, «Тевелева», как же я забыл, что они её тоже переименовали.
Впрочем, Мария сейчас и не заметила бы, даже если бы увидела, что он курит
«Клара права, думал он не о самом главном, стараясь о главном как-нибудь не думать. Зачем называть улицы именами людей? Всё равно ведь рано или поздно придётся переименовывать. Вместо «Розы» назвали бы, что ли, Розовой. А «Люксембург» это что такое? Почему не Лихтенштейн или Монако?»
Но главное-то было совсем не это.
И не то, что вроде бы совсем недавно он водил Клару в зоопарк, вон там, дальше, в Саду Шевченко, а сейчас она уже права
Не это, конечно. Думать хотелось совсем о другомо том, о чём думать совсем не хотелось.
Он для этого и вышел из Управления раньшечтобы постараться не думать. Или придумать что-нибудь.
Хотя что же тут придумаешь?
Как отвлечь Марию, он ума приложить не мог.
В сотый раз промямлить какую-нибудь ерунду вроде того, что три годаэто всего ничего? Три года назад Миши ещё не было. Владимиру Фёдоровичу было всего лишь 47, через трибудет уже 53. Их, этих по три, не так уж, если подумать, и много
Остаётся толькопостараться не думать, но о главном хочется думать именно потому, что думать о главном больше всего не хочется. Даже если палец поцарапаешь до кровикак назло будешь браться им за что попало, сколько ни старайся уберечься.
Хотя и это ведь сейчас не главное
Главноекак отвлечь Марию? Самому тоже нужно как-нибудь отвлечься, но разве это не одно и то же?
Он с Кларой не успел нагулятьсядумал, нагуляется с Мишей. А Мише-товсего лишь полтора не года даже, а годика, ну, чуть больше, но всё равно, пока только годика.
Вечером, укладывая Мишу спать, Мария или Клара ложатся рядом с ним и тихонько поют его и свою любимую колыбельную песню:
Спят медведи и слоны,
Дяди спят и тёти.
Самуил пожимает плечами: «Зачем баловать парня? Захочетсам заснёт». А они поют себе и поют:
Все давно спать должны,
Но не работе.
Миша старается не заснуть, открыть глаза пошире, но они у него хочешь не хочешь закрываются, и он засыпает.
Его или свою? Это пока одно и то же
«Интересно, что бы они пели, если бы «Цирка» не было?» улыбнулся Владимир Фёдорович, закуривая новую папиросу. «Какие ещё есть убаюкивающие песни? Может, других и нет вовсе? Цирк да и только».
Другие песни сейчас в голову не приходили. Вообще ничего не приходило, никаких нормальных слов, кроме всяких «Верхняя Касриловка», «Верхнедуриловка» и тому подобного. Всех этих «верхних» было пруд пруди, а вот как помочь Марии пережить три года, а главноеближайшие три дня, он не знал. Думал, думал, и всё равно ничего не получалось.
Всё, что мог, Владимир Фёдорович делал. Но что он мог?
Особенно если они решат остаться там на дольше?
VII
Самуил и Владимир Фёдорович трудились в их и без того большой комнате, которой теперь, к сожалению, предстояло увеличиться. Мария Исааковна с Кларой были на кухне.
Были сборы недолги,
От Кубани до Волги
Мы коней собирали в поход,
пропел Самуил, заканчивая перевязывать очередную пачку книг. Самые тяжёлые из нихсправочник лечащего врача и речи выдающихся русских адвокатов. Владимир Фёдорович тем временем паковал Мишины вещи, их получилось больше всего.
Ваша верхняя Кацапетовка подождёт, никуда не денется, уверенно сказал Владимир Фёдорович. Спешить некуда, главноеничего не забыть. Всё-таки не в нижнее какое-нибудь собираетесь, а в верхнее. Статус обязывает.
Согласен, Владимир Фёдорович, дорогой. Моя мама говорит: всё должно быть как следует быть.
Как они поживают? Балашовка на месте?
Спасибо, всё в порядке. В Балашовке у меня сомнений нет ни малейших. Папа работает на велозаводе маляром, Идана мыловаренной фабрике, мама дома. Майя уже в пятом классе.
Не переживают, что надолго уезжаете?
Самуил не сразу ответилвозможно, потому, что принялся за новую пачку, с детскими книжками:
Думаю, переживают
И добавил весело:
Три годаэто не так уж много, уверяю вас. Как-нибудь и в отпуск в Харьков постараемся выбраться.
«Примерно столько, сколько в эвакуации, молча возразил Владимир Фёдорович. Три года назад ещё и Миши не было»
Может, собаку имеет смысл завести? спросил он, чтобы не возражать вслух. Деревня есть деревня, ну её к аллаху. Хоть и верхняя. Вам бы собака в вашем хозяйстве не помешала. А то вся надеждана вашу Надю, как я понимаю.
Самуил воскликнул брезгливо:
Собака в доме?
И тут же добавил:
Да хоть и во дворе. Я сам буду служить, только бы не воняло псиной.
Миша оторвался от игры и со вкусом повторил новое слово несколько раз, делая ударение на «с»:
Псиной! Псиной! Псиной! Псиной!
«Какие вы, Антоша, слова произносите!» наверняка сказала бы Клара, но она и Мария Исааковна были на коммунальной кухне.
VIII
На майские праздники Миша здорово напугал маму и даже Владимира Фёдоровича, которого вообще-то никогда не пугалчем он мог напугать Владимира Фёдоровича? Клара пришла, кажется, из библиотеки, Мария Исааковна встретила её более обеспокоенной, чем обычно.