И охотник вернулся с холмов - Пастернак Мария 7 стр.

 Пойди поздоровайся с Мартой,  громко прошептал он.

 Потом,  отмахнулся я.  Когда вы приехали?

 Вот только что. Она хочет тебя видеть.

 Иди, иди,  сказал отец Саймон.  У нас еще есть немного времени. Дуглас, вы не могли бы сказать всемесли кто нуждается в исповеди, я готов их принять.

 Я нуждаюсь,  быстро проговорил отец.

 Ну, вот с вас и начнем. Миссис Кавендиш, Бренда, скажите, а почему вы не открыли органолу?

 Алистер не может найти ключ.

Когда я увидел Марту первый раз, я немного удивился. Она не была похожа ни на одну из прежних отцовых подружек, просто совсем другая. Не красавица, без боевой раскраски. Круглое лицо, светло-серые глазаона скорее напоминала немку, чем итальянку. Но когда я узнал ее лучше, я понял, что отец нашел в ней и почему влюбился. Она была очень умная, очень доброжелательная и настоящая, открытая. Она любила дом, готовку, льняные скатерти, пирожки с сыром. У нее были смешные ямочки на щеках. Рядом с ней было хорошо, она никогда ничего не держала от вас за спиной. Мы расцеловались.

 Я испекла хлеб для Йоля, с предсказаниями. У вас ведь так делают, да? Мне Дуглас сказал. Но не знаю, хватит ли на всех. Восемь таких плетеных бубликов.

 Хватит, если мы их преломим.

 Я запекла туда всякую ерунду. Но если делить на мелкие куски, кому-то ничего не достанется.

 Значит, такая будет его судьба.  Я пожал плечами.  В этом году с ним не произойдет ничего.

Она тряхнула головой.

 Знаешь, неплохая перспектива!

 Ты будешь петь?  спросил я.  Хор репетирует.

 Япеть?  Она с испугом посмотрела на меня.  Знал бы ты, о чем просишь.

 Ты же итальянка.

 Ты же шотландец,  передразнила она.  Почему ты не в юбке?

 Не в килте

 Ну вот, не в этом вот самом? И не играешь на волынке пиброх?

Я рассмеялся и вернулся в капеллу. Пробежал глазами и без того хорошо знакомый текст Исайи, потом сел, подобрав ноги под стул, и стал ждать, когда отец Саймон закончит исповедовать. Люди потихоньку протискивались в приоткрытую дверь, брали складные стулья, раздвигали их, расставляли на середине, говорили вполголоса. Атмосфера тайны, что зародилась сегодня в глубоком холоде и мраке апсиды, постепенно растекалась в теплом свете свечей, росла, распространялась, пока не захватила всех людей и все пространство, не поселилась вверху под сводом, где воздух дрожал от свечного пламени.

Пришел наконец Эндрюкарлик Снорреи открыл органолу. Сел перед ней на табурет, принялся пробовать регистры, заставив хор испуганно смолкнуть. Что-то там у него не ладилось. Наконец он кивнул миссис Кавендиш.

 Начинаем,  сказал нам отец Мак-Ги, отпустив последнего исповедника, и тоже кивнул миссис Кавендиш:

 O come

 O come, Divine Messiah, the world in silence waits the day

When hope shall sing its triumph and sadness flee away!

Определенно это заговор, как и четыреста лет назад. Собрались заговорщики, не связанные друг с другом ничем: ни возрастом, ни общими интересами, а только этой своей крамольной, непонятной непосвященным тайной, той самой, что текла в воздухе, пропитывая собою всех, кто им дышал. Что мне миссис Кавендиш с ее полосатым платьем и что ей ященок, который подрос за полгода, не более того. Но есть нечто большее, чем она, и чем я, и чем пропасть между нашими мирами. Настолько великое и всеобъемлющее, что еловые ветки и красные банты, расстроенные регистры, потерянные ключи, фальшивящий тенор, внезапно погасшее кадило, рассыпанные свечкия споткнулся по дороге к аналоюне поколеблют его.

«В те дни вышло от кесаря Августа повеление сделать перепись по всей земле. И пошли все записываться, каждый в свой город. Пошел также и Иосиф из Галилеи, из города Назарета, в Иудею, в город Давидов, называемый Вифлеем, потому что он был из дома и рода Давидова, записаться с Мариею, обрученною ему женою, которая была беременна. Когда же они были там, наступило время родить Ей; и родила Сына своего Первенца, и спеленала Его, и положила Его в ясли, потому что не было им места в гостинице».

6 глава

Тяжелые копыта Боба мягко ступали по прелым листьям, сминая невесомый снежный покров. Лес на склоне был вырисован тонким пером белой тушью на белой бумагехрупкая красота, которую и не назвать, настолько она мимолетна. Скажешь слово, точно неловко ткнешь пальцем,  и все расколется и окончится сон.

Однако Боб был вполне реален. У него бурчало в животе, время от времени он встряхивал гривой и фыркал, иногда срывал листья малины вместе со снегом, которыми они были припорошены, точно пирожное в сахарной пудре. Чтобы заставить его идти рысью, пришлось быть очень убедительным: лошади совершенно разленились, катая туристов. За ручьем я вынудил его перейти в галоп, он наконец продышался на бегу, встряхнулся, пошел резвее, явно получая удовольствие от движения.

Ветки клонились низко над дорожкой, я то и дело задевал их, и мне на голову и на плечи, на круп Боба постоянно обрушивались снежные вавилоны. Мокрые ветки хлестали меня по коленям, очень скоро бриджи вымокли насквозь.

По стальной поверхности озера время от времени проходила рябь, сминая в гармошку запрокинутые внутрь чаши белые берега, такое же белесое небо, прочерки крикливых галок в нем и мутное солнце. Плотно укутанное в кокон, оно так и не выбралось, не протиснулось сквозь облака. Мне всегда нравилось, как большой водоем отражает пространство, как береговые звуки и голоса идут по его поверхности, раздаваясь далеко. Иногда поймаешь обрывок разговора, неизвестно чей, и так никогда и не узнаешь, где и кто это говорил. Только мужской голос, девичий смех и скрип уключин.

На обратном пути мы с Бобом встретили наших пония видел издалека, как лохматый их табунок спускается с берега. Когда мы поравнялись, доминантная кобылагнедая Марсияпристроилась к нам с Бобом, и так, вместе с косяком пони, мы вернулись домой. Пони обросли, точно медведи, шерсть свисала с них клочьями, глаза блестели из-под челок, как из-под копен сена.

Я отвел Боба в конюшню, закрыл леваду за пони и вошел в дом. Зеленая входная дверь была украшена большим венком из веток, сухоцветов и остролиста. Венок привезла Марта. Он был не простой, занятный, я даже остановился, чтобы разглядеть его. Внутри много всего понатыкано, какие-то маленькие деревянные звездочки, крошечные башмачки, домики из бересты, птички, мох, из глубины таинственно мерцали синие бусины. «Марта знает толк в сказках»,  подумал я. Такой венок может выбрать только тот, кому не все равно, где обитать мелкому народцу. В детстве я непременно счел бы такую штуку волшебной.

Хорошо, что дед с отцом с утра основательно протопили дом: я вошел и прямо сразу стал оттаивать.

Гости разъехались. Отец и дед сидели в гостиной в креслах, курили трубки и лениво беседовали. На кухне Эви грохотала противнями. Повар уехал на каникулы. На обед нас ждали остатки вчерашних пироговничего вкуснее я не знаю.

Я постоял у камина, отогревая колени и зад.

 Как прогулялся?  поинтересовался Дуг.

 Отлично. Встретили пони. Они пришли домой вместе с нами. Я им сена навалил в кормушку.

 Хм,  сказал дед.

Я взял свою трубкуотец мне подарил ее полгода назади пододвинул стул поближе к огню. Вообще-то я почти не курю. Вот разве что трубку и в хорошей компании. Гостиная в доме Короля-Рыбака как-то особенно располагает.

 А где Марта?  спросил я.

 Легла вздремнуть. Говорит, что после городского воздуха здешний ее усыпляет. Пусть отсыпается.

 Так вы завтра улетаете?

 Самолет ночью, дешевый рейс. Мартины родители встретят нас в аэропорту. А у тебя какие планы? Не жалеешь, что отказался лететь в Италию с нами?

Я щурился на огонь и потихоньку дымил своей трубочкой. Чувствовал себя совсем взрослым. Я видел, что и дед, и отец смотрят на меня и посмеиваются втихую. Возможно, в их глазах я и в самом деле выглядел забавно. Ну вот как Лукас иногда. Ну и пусть.

 Нет.  Я покачал головой.  Я же был в Италии два раза. Да и все равно билетов уже не достать. И что бы тут Алистер делал совсем один? Кто будет отвечать на сайте?

От камина к моему лицу шел живой жар, облако табачного дыма щекотало ноздри. Мне было хорошо. Я получил кучу подарков на Йоль, о них тоже было приятно думать. От отцановый рюкзак, очень хороший, с кучей разных карманов. Я его долго разглядывал, думал, в каком из карманов какую вещь поселю. Возьму его в Корнуолл. Летом в Норвегиюнет, там нужна штука побольше. От Мартыпару теплых носков и свитер, который сейчас на мнеочень удобный серый рыбацкий свитер с аранами. От дедаальбом о мечах.

 Видишь, как я угадал?  сказал он довольным голосом, когда я содрал упаковку с подарка.

В рождественском хлебе, который я преломил с мистером Кокрейном, мне внезапно досталось маленькое колечко с бирюзойя чуть зуб себе не сломал. А Кокрейну досталась монетка.

 Ваджи женится в наступающем году!  рассмеялась Бренда Кавендиш.

Я примерил колечко на палец, но оно мне даже на первую фалангу мизинца не налезло, все смеялись.

 У тебя же каникулы,  пожал плечами отец.  Ты так и просидишь все праздники в Троссаксе? И на Хогманей не поедешь в Эдинбург?

 Американцы свалят в Стерлинг на Хогманей,  сказал я.  Будут махать огненными шарами. А Адам вернется только второго. Не бросать же деда тут одного. Да и навидался я этого, можно разок пропустить.

 Поезжай в Эдинбург, если хочешь,  хрипло сказал дед.  Что мне этот Новый год? Я спать завалюсь в одиннадцать. И потом, я же не один, тут будет Эви с семьей, а утром приедет отец Мак-Ги. А ты ведь любишь смотреть, как жгут корабль викингов, и вообще все это веселье.

Это правда. Я люблю безумие, которое устраивают в Эдинбурге на Хогманей. Было время, и я мазал морду синим и белым, махал факелом и вместе со всеми орал «Шотландия! Хогманей!». Да вообще-то не так уж и давно, прямо скажем, это время и было. Не далее как в прошлом году. И вчера мне писал Лиам, мой бывший одноклассник, и спрашивал, встречаемся ли мы, как всегда, у памятника Вальтеру Скотту, чтобы идти на парад вместе. Но нет. И не потому, что Хогманей изначально был противопоставлен нашему католическому Йолю. Не такой уж я фанатичный католик, чтобы презирать Хогманей. А простону я уже как-то напрыгался и хочу побыть здесь, в Троссаксе. И деда не хочу оставлять.

 Я уеду третьего,  напомнил я.  Я же говорил. Мы с Бармаглотом едем в Корнуолл кататься на сёрфах. А потом я вернусь в Оксфорд.

 Едешь в Корнуолл что делать?  изумился Дуг.

 Ловить волну,  пояснил я.  Ну, сёрфинг.

 В январе?

 Хочу попробовать.

Он смотрел на меня в упор несколько секунд, подняв брови, потом нахмурился, после рассмеялся и сказал:

 Ладно. Уши не застуди. Ну и шею не сверни.

 Постараюсь, пап.

Дуг докурил трубку, выбил ее о каминную решетку и встал с кресла.

 Пойду посмотрю, как там Марта. Не проснулась ли.

Некоторое время я глядел в камин, где в черной глубине возникали, росли и гасли одна за другой гибкие огненные саламандры.

 А что Лукас?  спросил вдруг дед.

 Мы говорили утром по скайпу. Мы с Дугом поздравили их с Рождеством. Лукас строил рожи в камеру. Они все улетают сегодня в Египет на неделю.

 Он не хочет приехать в Королевскую Рыбалку? Он здесь не был три года.

Я молчал. После того как Джоан увезла Лукаса на юг, он в Шотландию приезжал всего-то четыре раза, причем дваждыв не вполне сознательном возрасте. Джоан не слишком нравилось в Эдинбурге, как я понимаю, а отпускать Лукаса одного ей не хотелось. Да и он сам никогда не высказывал такого желания. Наверное, все это можно понять. Не знаю. Я вообще за полную свободу в этом смысле. Может быть, потому, что задумываться о причинах всех этих вещей мне не шибко приятно.

Мне захотелось ответить, что у Лукаса так много уроков, что он, конечно, мечтает приехать, но у него совсем нет времени. Но вместо этого я промямлил:

 Не знаю.

Откровенно говоря, я был почти уверен, что Лукас не хочет ничего подобного, но не мог же я прямо заявить об этом деду.

 Скажи ему, что я жду его в любое время. Пусть он знает. Меня всегда огорчало, что вы, родные братья, живете врозь. Жизнь так распорядилась. Тогда, много лет назад, я был против того, чтобы они разделили вас. Братья должны расти вместе. «Не разлучай их,  сказал я Дугу.  Всегда будь с ними обоими, не оставляй их. Если вы их разделите, одного из них ты точно потеряешь. Пусть лучше оба живут с ней, только не разделяй их». И что же? Он не послушал меня, и получилось, как я говорил.

 Дед

Он не отозвался, некоторое время хмуро смотрел в камин, потом пробурчал, не глядя на меня:

 Знаешь, Ваджи, я рад, что ты у меня есть.

 Хм. В принципе, я тоже.

Мы сидели молча, покуривали свои трубки и оба смотрели в огонь, как там все меняется, как огонь лижет березовую кору. Дед почесал бороду и вдруг пристально глянул на меня поверх очков.

 Настоящий Мак-Грегор,  сказал он.  Ты. Настоящий. Плоть от плоти. От этих камней и туманов. Корень от корня. Ты думаешь, старик напился виски и пока еще не протрезвел?

Я с удивлением смотрел на него. Не так уж часто он позволял себе сказать сразу столько слов подряд, но мысль о виски не приходила мне в голову.

 Когда она сказала, что хочет, чтобы ты учился в Оксфорде, я согласился сразу,  продолжал он хмуро.  Дуг поначалу прочил тебя в Эдинбургский университет, а я говорил, что университет есть и в Стерлинге и ничем не хуже других. В конце концов, я там учился. Ты бы жил в двух шагах от Троссакса и мог бы проводить здесь сколько угодно времени. Но как только она предложила, чтобы ты приехал в Оксфорд и жил у нее, я сразу сказал Дугу: «Пусть она думает, что дело в деньгах, будто то, что она оплатит половину стоимости твоей учебы, решит дело». Ты ведь тоже так думаешь, Ваджи? Думаешь, ты учишься там потому, что старый скупердяй Алистер не пожелал раскошелиться на твою учебу в Эдинбурге?

 Если честно, что-то в этом духе я и думал,  сознался я.  Но мне так сказал отец. И Джоан. Она тоже не раз давала мне это понять. И не то чтобы я жалел, что учусь там. Мне нравится.

 Мне казалось, будет неплохо, если ты и Лукас какое-то время проведете вместе. Это не восполнит прошлых лет. Но когда родные братья встречаются только по праздникам и в дни каникулэто неправильно.

Я был удивлен. Я молчал, не зная, что сказать.

 Ты говоришь с ним о маноре, о нашей жизни здесь? Вы разговариваете?

 Дед,  сказал я.  Прости. Мы почти не общаемся, если честно.

 О ваших предках,  продолжал он,  об истории этого дома? О Ласар Гиале? О католичестве? Когда ты ходишь к мессе, ты берешь его с собой? Он ведь крещен в католичестве, как и ты.

Я покачал головой.

 Прости.

Он тяжело вздохнул и замолчал, глядя в огонь.

На дворе уже совсем стемнело. Снова пошел снег, за окном, подсвеченные нашей лампой, летели и летели снежные хлопья.

 Три года назад, когда Лукас приезжал, я провел его по всему манору, показал Арсенал и часовню. Но ему было не интересно. Он все время смотрел в свой этот, как вы его называете, айфон, что ли? Я хотел рассказать ему о Стюартах и Мак-Грегорах, которые жили в этих местах бок о бок. О том, как здесь, в часовне Святого Колумбы, тайно, под угрозой смерти, служили мессу каждое воскресенье в то время, когда у власти был Кромвель и его банда. Но я просто понял, что он не слушает меня, и замолчал.

 О том, как круглоголовые пришли, когда священник уже приступил к Евхаристии, и женщины и дети спустились во двор и отвлекали солдат?

Алистер кивнул.

 Именно это, да. Отвлекали солдат, пока отец Гилберт не освятил хлеб и вино и не унес Святые Дары в тайную комнату, и там его спрятали вместе с Чашей. Солдаты обыскали весь дом, но не нашли ничего и никого и ушли. А после этого Святые Дары снова перенесли в часовню и мессу завершили уже там.

 У меня с детства мурашки по коже от этой истории. Как представлю, как оно было. Ну и гордость. И горечь вместе с ней.

 Это было очень опасно,  кивнул Алистер.  В доме в то время почти не было мужчин, защитить его было некому.