У тебя живот урчит громче, чем старый тракторный мотор.
Ага. Он не переваривает глупых девиц.
Она пропустила мое замечание мимо ушей.
Пойдем, я угощу тебя пивом и орешками.
Зачем тебе это? Просто оставь меня в покое и пожертвуй деньги на благотворительность.
Не могу, я уже сделала пожертвование вчера, сегодня день помощи голодным неудачникам.
Во всем городе не осталось никого подходящего под это описание, кроме меня?
К сожалению. Я Энга. Она поднялась с земли и замерла, явно ожидая от меня того же. Нехотя я повиновался, накинул рюкзак на плечи, ойкнул от боли, когда он врезался в избитые ребра, и отправился следом за Энгой.
Мы долго петляли по старым районам Дананга. Улицы выглядели дикими и запущенными. Людей становилось меньше, зато все чаще встречались пьяные уроды. Наконец девушка остановилась у неприметного заведения, перед которым, шатаясь, курило человек восемь, примерно ее возраста. Энга поздоровалась с каким-то парнем, в ответ тот лишь покачнулся и схватился за урну, чтобы не упасть. Мы прошли внутрь, Энга что-то крикнула и растворилась в толпе. Я стоял как истукан, думая, что нужно бежать, пока еще есть возможность. Вскоре моя спутница вернулась с подносом, на котором возвышалась горка чесночных гренок, сомнительного вида сэндвичи и что-то еще, не поддающееся идентификации. В левой руке я заметил связку пивных жестянок. Во Вьетнаме их приносят, не дожидаясь, пока вы закажете, и выставляют новые, как только гора смятых банок под столом начинает разрастаться. Все кругом плюют и стряхивают мусор прямо на пол. Звуковое сопровождение у подобных мероприятий соответствующее.
Энга кивнула головой в сторону столика, за которым спал в стельку пьяный вьетнамец лет сорока. Я протиснулся сквозь посетителей, что-то шумно выяснявших, и сел по правую руку от спящего бездомного. Воняло от него страшно, но я уже привык к подобным ароматам. Спросив, можно ли здесь курить, я достал последнюю сигарету и попытался перебить запах соседа. Энга тоже подкурила какую-то ментоловую дрянь.
Ты путешествуешь?
Убегаю.
Убил кого-то?
Просто похоронил.
И куда бежишь?
Прочь. Я открыл первую банку пива и закинул в рот большую горсть арахиса, давая понять, что не хочу об этом говорить.
Так как ты сказал, тебя зовут?
Я не говорил.
Сейчас самое время! Энге приходилось кричать, чтобы я мог хоть что-нибудь расслышать.
Можешь звать меня Медведем. А что ты здесь делаешь? Ищешь любовь, или смысл жизни?
Работаю.
Что, прямо здесь? Я обвел взглядом неприглядный бар, и меня передернуло от мысли, что девушка может работать в подобном месте. Пусть даже такая надоедливая. Но она кивнула. Как тебя угораздило?
Мой отец совладелец этого заведения, раньше весь дом принадлежал отцу, но после смерти матери он задолжал крупную сумму, и продал первый этаж своему старому другу под бар. Я помогаю ему здесь по ночам, а днем преподаю английский.
Значит, ты вьетнамка? У меня никогда не было с вьетнамской девушкой, но ты не подходишь под строгие стандарты. Должна быть более экзотическая внешность. Энга закатила глаза и залпом опустошила свою банку пива.
Нет, отец швед, он приехал сюда двадцать пять лет назад, вместе с какой-то фирмой, которая развалилась через год, оставив его ни с чем, даже денег на обратный билет не было. Вьетнамцы сами нищие, но все же помогли ему встать на ноги. Отец решил остаться. Сказал, что ему климат понравился. А мама из Австралии.
Ясно. Я кивнул и посмотрел на часы. Очень интересно, но мне уже пора. Нужно еще найти, где переночевать. Спасибо за пиво, и все такое.
Можешь остаться у нас. Папа уехал на несколько дней в Ханой, так что никто ничего не скажет, если ты поспишь в гостевой комнате.
Я не ошибся, ты и правда маньячка. Не кровать в отеле, так диван в гостевой комнате.
Ты меня раскусил. Энга скорчила недовольную гримасу. Но я обещаю не домогаться. Мне действительно нравится помогать людям.
До закрытия бара она рассказывала истории из своей короткой, но такой нудной и пустой жизни, что я перестал слушать, когда допивал всего четвертую банку пива. В общей сложности мы уговорили штук двадцать, если не больше. Мне давно не доводилось напиваться, так что изрядная партия алкоголя сильно ударила по мозгам. С трудом я поднялся по лестнице на второй этаж, по ходу отпуская недвусмысленные комплименты, и свалился, как подкошенный, на застеленный для меня диван.
Я проснулся посреди ночи в холодном поту. Почти каждую ночь Кора приходила в мои сны, но стоило мне напиться, они становились настоящими кошмарами. Не до конца понимая, где нахожусь, я сел на кровати и застонал. Живот скрутило со страшной силой. На ощупь я добрался до двери, из-под которой пробивалась полоска света, и подергал ручку закрыто. Я продолжил пробираться в темноте, но не сделал и пары шагов, как споткнулся о журнальный столик или тумбочку, или черт пойми что, и грохнулся наземь.
Закрытая дверь распахнулась, Энга в одном нижнем белье подбежала ко мне, потом метнулась к выключателю, и снова опустилась передо мной на колени. Я потирал ушибленную ногу, свет раздражал уставшие глаза, а живот скрутило еще сильнее.
Туалет.
Идиот!
Где туалет? Снова процедил я.
Следующая дверь. Энга помогла мне подняться и села на диван.
Я же закрылся в ванной и чуть не расплакался. Все тело ломило, голова раскалывалась.
Через полчаса мне полегчало. Покачиваясь из стороны в сторону, я вышел из ванной. Энга сидела в том же положении, которое приняла полчаса назад. От вида загорелого крупного тела меня снова замутило. Не то чтобы после гибели Коры я стал святым, но девушки вызывали у меня спутанные чувства, и за два года у меня не было почти никаких связей, несмотря на неизменные пошлые шутки и подкаты. Я подумал, что Марта была права, назвав меня идиотским ежом, причиняющим боль самому себе. Все это защита от окружающих, непробиваемая броня самоуверенного придурка, у которого все в полном порядке по мужской части, но одна мысль о близости вызывает рвотные спазмы.
Легче?
Нет. Я плюхнулся на диван рядом с Энгой и снова сложился пополам. Который час?
Пять. Ты кричал, как раненый слоненок. Никогда не видела, чтобы человек так быстро пил, а потом так сильно мучился.
Это не только из-за выпивки. Еще и неутоленная жажда старого доброго перепихона. Я попытался улыбнуться, но получилась жуткая гримаса.
Все-таки, хочешь, чтобы я начала домогаться? При этих словах она положила руку мне на бедро и еле касаясь, провела подушечками пальцев вверх. Меня словно током ударило. Я поспешно отодвинул руку, и внезапно положил голову ей на плечо.
Можешь просто посидеть?
Мало того, что ты не слушал ничего из того, что я говорила, оказался самым неблагодарным из всех, кого я выручала, так еще и спать со мной отказываешься?
Вроде того.
Тогда ты не совсем потерян для общества.
Спасибо.
Она зачем-то принялась гладить мне волосы, а я даже не пытался сопротивляться, в голове все плыло. Комната двоилась, противный желтый свет от старого абажура вызывал неприятные воспоминания о времени, когда мы с Корой только съехались, сняв гостинку в жутком общежитии. Лампочки там были точно такие же, по вечерам нам не хватало освещения, так что приходилось зажигать свечи и тесниться у коричневого стола, вдоль и поперек изрезанного перочинным ножом, исписанного инициалами прежних жильцов этого убого уголка. Утром по растаявшему воску ползали целые колонии тараканов, Кора запиралась в душевой и торчала там до тех пор, пока мне не удавалось справиться со всеми усатыми соседями. Когда я расправлялся с последним, она выходила, устраивалась рядом со мной на кровати и принималась гладить меня по голове. Ей нравились мои волосы, темные и жесткие, но с тех пор, как ее не стало, я стал бриться под ноль, и возненавидел прикосновения. Сейчас не было ни тараканов, ни Коры, грозящей вернуться к тетке, с которой она жила раньше. Но тошно все равно стало.
Энга.
Мм?
Перестань, пожалуйста.
Перестать что?
Волосы. Не трогай волосы. Я поднял голову и посмотрел на нее, она тоже раздвоилась и показалась мне симпатичной.
* * *
Утром меня выворачивало, я помнил, что притянул Энгу к себе, дальше мог только представлять. Но когда я проснулся, в комнате никого не было, я свалился во сне с дивана и ударился журнальный столик. Так что теперь болело еще и плечо. На столе стоял простенький завтрак из порезанного багета, мармелада и маргарина, несколько фруктов в вазе, наполовину наполненный кофейник, стакан какого-то сока. На диване лежало полотенце. Я принял ледяной душ, выпил весь кофе и заварил себе еще. В квартире стояла умиротворяющая тишина. Не было ни тикающих часов, ни домашних животных, никакой музыки. С улицы долетал легкий гул, окна были закрыты, а кондиционер работал бесшумно. Все в квартире выглядело чистым и аккуратным, не считая тумбы, которую я перевернул ночью.
После трех кружек кофе я пришел в себя, написал неровными буквами записку и положил ее в вазу с фруктами. Рюкзак стоял у входной двери, на мои призывы никто не откликался, так что ничто не мешало мне уйти незаметно.
Правда, я забыл, что внизу находится бар, в котором работает Энга. Но, хвала небесам, ее там не оказалось. Я пробрался через гущу вялых утренних посетителей, которые были не в пример тише вечерних буянов, отмахнулся от бармена, что-то крикнувшего мне вслед, и выскользнул в уличный поток. Не имея ни малейшего понятия, где нахожусь, я просто пошел прямо.
Через пару кварталов я наткнулся на парочку туристов и спросил, не знают ли они, как попасть на пляж. На ломаном английском парень объяснил, где и куда поворачивать, даже попытался посоветовать хороший ресторан, но я уже зашагал прочь.
* * *
Прошло несколько недель с тех пор, как я познакомился с ненормальной четверкой, мне становилось все хуже. После Китая на меня накатила волна депрессии, замечать красоту окружающего мира становилось все сложнее. Города казались пресными, природа унылой, люди внушали отвращение, а девушки, после знакомства с Энгой, стали отталкивать с удвоенной силой. Я питался одними фруктами, которыми вьетнамские рынки изобиловали, а местные продавцы делились с большим удовольствием. Раньше я любил манго, питахайи, личи и рамбутаны, но теперь мне не хотелось даже видеть их. Блокноты и открытки, которые я продавал по вечерам на шумных улицах приносили копейки, которые сразу же улетучивались, так как постоянно хотелось пить. Я покупал ледяное пиво в придорожных забегаловках, запивал ими сэндвичи и глотал похлебку с лапшой.
Попутчики попадались самые что ни на есть заурядные. Разговаривать я отказывался наотрез, так что водителям приходилось делать вид, что меня не существует.
Автобусы одним своим громким пыхтением и запыленными окнами вызывали отвращение. Воздух стал сухим и несносным, пот лил ручьями, вся моя одежда превращалась в грязное месиво.
По дороге во Вьентьян меня остановили лаосские полицейские, они хотели выяснить, не беженец ли я, а мне не было никакого дела до того, что они подумают, так что я просто смеялся над их обезьяньими рожами и жалкими попытками выражаться на ломаном английском. Ничего от меня не добившись, они махнули рукой и разрешили воспользоваться туалетом, где воняло травкой, использованной туалетной бумагой и одеколоном. Я переменил футболку, выглядевшую так, точно меня изваляли в грязи на футбольном стадионе, на относительно свежую. Немного подержав голову под ледяной струйкой воды, я посмотрелся в зеркало и скорчил рожу. Настоящий медведь. Мне вспомнилось серьезное лицо Джереми, когда он говорил, что я хороший человек. Вспомнились Мопс и Клюква. Марта в обтягивающей футболке темно-бежевого цвета. На секунду мне показалось, что я жалею о своем отказе поехать вместе с ними. Но это чувство быстро прошло, и я снова разозлился на полицейских, из-за которых потерял несколько часов.
По Лаосу ехать было очень тяжело, никто не хотел останавливаться, машин было мало, дороги разбитые и пыльные. Зато все водители реагировали на чужака, стоящего на обочине. Одни разводили руками, другие махали, третьи мигали фарами, а остальные сигналили, некоторые даже кланялись, как бы оправдываясь. Я вышел из туалета, взял свой рюкзак, сильно полегчавший за три недели, и, кивнув недотепам, покинул полицейский участок.
Дорога плавилась от жары, мухи лениво перебирали лапками, сидя на листьях низких кустов. Я поблагодарил Таня за его щедрый подарок, натянул соломенную шляпу пониже и увидел, как на обочину съехал чистый красный пикап. Оттуда выскочил довольно молодой парень необычной наружности, махнул водителю и решительным шагом направился в сторону полицейского участка. Пикап заехал на заправку, расположенную на противоположной стороне.
Парень быстро прошел мимо меня, потом резко остановился и сдал назад. Оказавшись на расстоянии метра, он сделал вид, что не смотрит в мою сторону, рассмеялся, а потом оглядел меня с головы до пят и хмыкнул. Какой-то ненормальный, решил я, покосился еще раз на чудака и попятился к трассе. Парень в это время достал из кармана пачку «Мальборо» голд и заговорил слишком высоким голосом для такого крепкого телосложения.
Уже уходишь? Жаль. Я бы с удовольствием угостил тебя сигаретой, если ты куришь, немного поболтал бы.
О чем?
О том же, о чем и все люди, ничем конкретным не занятые. О жизни, о дороге, о женщинах.
Я не откажусь от сигареты, но времени болтать у меня нет. Мне хочется добраться до Вьентьяна засветло.
Туда-то мы и направляемся. Если подождешь здесь минуту, возьмем тебя с собой. Автостоп-то здесь не ахти, а? Сказав это, он кинул мне только что начатую пачку сигарет и с силой дернул дверь участка. Такие подарки судьба дарит нечасто, особенно неисправимым пессимистам вроде меня, так что я решил подождать и уселся на ступенях, в жидкой тени от низенького деревца. Я успел выкурить две сигареты, и собирался уже тронуться в путь, когда парень выскочил из отделения, ругаясь по-лаосски с придурками, которые меня сюда привезли. Красный пикап стоял, припаркованный на обочине. Водитель тоже курил, разговаривая с кем-то по телефону и активно размахивая длинными ручищами. Значит, они не местные. У тех-то ручки коротки.
Парень стрелой пронесся мимо меня, не обратив никакого внимания. Только поравнявшись с машиной, он обернулся и крикнул:
Решил здесь остаться, а? Тогда верни сигареты!
Я поспешно ринулся вслед за ним.
В салоне работал кондиционер, но даже он не спасал от жары, проникавшей сквозь опущенные стекла. Водитель курил без передышки, все время ругаясь с кем-то на другом конце провода.
Не обращай на него внимания, он что-то вроде главного лаосского мафиози, весь в делах, даже во сне. Парень сказал это с какой-то необъяснимой нежностью и посмотрел на здоровяка, одновременно пытающегося подкурить новую сигарету от той, что дотлевала у него в руке, и коленями управлять автомобилем. Я не был уверен в том, что это хорошая затея.
Ян. А ты?
Медведь.
Тебе подходит. Путешествуешь?
Что-то в этом роде.
Рассказать что-нибудь увлекательное об этой прекрасной стране?
Избавь, пожалуйста. Мне не интересно.
Странный ты путешественник. Ян прищурился и слегка наклонил голову влево, точно подыскивал удачный ракурс, чтобы сделать фотографию. Едешь в какое-то конкретное место, или просто гоняешься за свежими эмоциями?
Просто бегу от прошлого.
Криминального? Впрочем, не отвечай. Что тебе дали эти поездки?
Ненависть.
И ничего больше? Я думал, люди, которые ездят автостопом, обретают нирвану, углубляются в культуру и жизнь других народностей, познают жизненную мудрость.
Я просто ненавижу автобусы.
Ян хмыкнул и отвернулся, сделав вид, что изучает однообразный пейзаж, мелькавший за окном, хотя тот не менялся с тех пор, как я пересек границу с Вьетнамом, а мой попутчик, судя по всему, жил здесь, так что это была просто поза. Через какое-то время он нарушил молчание, прерываемое лишь выкриками водителя.
Чем ты зарабатываешь на жизнь?
Раньше я был экологом, защищал права животных, боролся со свалками, и все такое.
А сейчас?
Я понял, что материальные ценности преходящи, и важны только духовные богатства.
Совсем другое дело. А говорил, что поездки дали тебе только ненависть.
Я ненавижу материализм.