Но, к счастью, когда она обернулась на мой окрик, нога у нее съехала с газа, тут-то мне и удалось схватить этот чертов электроджип, потянуть его изо всех сил на себя и тем самым уберечь сверкающую и несомненно дорогущую БМВ от вмятины.
Никогда в жизни я не испытывала такого гигантского облегчения: подумать только, сколько поводов для «остроумных» замечаний Саймона дала бы Джейн, устроившая в свои четыре года аварию с последующим дорогостоящим ремонтом (этот случай произошел задолго до того, как я его выкинула из машины за пренебрежительные замечания по поводу моего стиля вождения).
За чаем с булочкой прошел томительный час. Семнадцать лет назад даже представить было сложно, что я буду сидеть и ждать, когда Джейн сдаст вождение. Что же я делала семнадцать лет тому назад? В смысле, помимо того, что считала себя старой разбитой клячей, которой уже тридцать один год. Да, те страдания сейчас кажутся мне смешными, ведь теперь мне сорок восемь и для меня тридцатилетние женщины просто девочки несмышленые! Они же все еще инженю, юные и полные надежд, и даже не представляют, что такое старость, им еще до этого так далеко. Они сейчас только тем и заняты, что хештеги лепят в инстаграме, в подкастах щебечут о вещах, которых мне не понять, типа в чем польза «бронекофе» или кимчи. Ну да ладно. Семнадцать лет назад. «Малыши и музыка». Каждое утро пятницы я ходила на музыкальные занятия для малышей. Каждую пятницу рано утром я садилась на твердокаменный холодный церковный пол, пытаясь удержать на коленях извивающуюся, бунтующую Джейн и при этом хлопать в ладоши, распевать с другими улыбчивыми счастливыми мамашами нудную песенку про веселый паровозик.
Так, чем еще я тогда занималась? Все как-то смутно помнится. Я много ходила пешком. Реально, очень много. Бесконечные прогулки в парке, раскачивание качелей, кормление уток, а вот сейчас, оказывается, запрещено кормить уток хлебом, а это значит, что теперь я вполне могу начинать разговор с фразы «А вот в мое время!», точь-в-точь как моя бабуля, и мне страшно думать, что следующим у меня может вырваться какое-нибудь неприличное расистское высказывание, за которое мне сделают замечание (и вполне оправданно), на что я отмахнусь и отвечу: «В мое время все так выражались, деточка». И если такое случится на публике, то вполне возможно, что какой-нибудь активный гражданин напишет в Daily Mail очередную скептическую статью о «Закате политкорректности», в которой неправильно укажут и мой возраст, и стоимость моей недвижимости.
Еще я тогда очень часто делала пюре из овощей, которым Джейн в меня же плевалась. Не сразу до меня дошло, что все те вычурные блюда по рецептам Аннабель Чертовки Кармель, которая безапелляционно заявляла, что абсолютно все дети обожают ее стряпню, Джейн на дух не переносила, а потому наотрез отказывалась есть. Однажды, спустя час уговоров съесть хотя бы ложечку той бурды, которая получилась в результате измельчения, протирания, выпаривания, пюрирования, сдабривания моими слезами, мой взгляд упал на фотографию лучезарной Аннабель на обложке ее поваренной книги, и тут у меня в голове перемкнуло. Я вынесла эту книгу на улицу, швырнула ее на землю и стала топтать со всей силы, сквернословя на чем свет стоит. От этого мне так полегчало, что я решила сделать то же самое с другой книгой, только уже за авторством Джины Негодяйки Форд.
Потом были попытки вернуться на работу. Джейн было полгода, и я грызла себя за то, что меня не мучает совесть, когда я оставляю шестимесячного ребенка на попечении чужих людей в детском центре, что, по мнению моей матери, было неприемлемым, ведь более подходящий вариант для нее нанять на полный день нянечку, как делала моя старшая сестра Джессика, а не подвергать Джейн пагубному влиянию компании простых детей с их дурными замашками, потому что в таком нежном возрасте они все быстро впитывают и потом уже с этим трудно бороться. Моя мать смутно представляла себе, какие такие дурные замашки могла перенять Джейн в столь юном возрасте, а уж из каких средств я должна была оплачивать няню на целый день, она не знала и подавно. Истинное блаженство заключается в том, что ты переступаешь порог детского центра, где ты оставила на несколько часов свое дитя, и уходишь в мир взрослых людей, с которыми можно включить мозг и вести осмысленные разговоры, самой есть сэндвич и не отрывать от него кусочки для кого-то, кто орет как резаный, пока с ним не поделишься, а потом выплевывает все тебе в лицо.
И ты начинаешь ценить своих коллег, даже тех, у кого навыки общения в зачаточном состоянии, потому как их общество куда лучше, чем компания неразумного дитяти. Конечно, все ухищрения, связанные с возвратом на работу, были чудовищным напрягом, но оно того стоило, потому что мне нужно было почувствовать себя снова человеком, самой собой. Что и говорить, осуждение со всех сторон не заставило себя ждать: домохозяйки-мамочки неодобрительно цокали языками, потому что работающие матери бросают своих детей на произвол судьбы, а работающие на полную ставку снисходительно говорили, что уж работать на полставки не так-то и сложно, зато другие работающие на полставки утверждали, что их-то полставки будут потяжелее, чем моя половина, и никто не хотел понять, как же мне трудно одной со всем этим справляться.
А чем Саймон был занят семнадцать лет назад? Вообще не помню. Смутно припоминается некий расплывчатый персонаж, который все время требовал ужин, жаловался на усталость, потому что плачущий ребенок не дает ему уснуть, хотя первые полтора года Джейн не давала спать ночью никому, особенно мне. А он никогда не вставал ночью, чтобы подойти к ребенку, ведь ему завтра на работу, где он занят важными делами, и даже когда мой декрет закончился и я тоже вышла на работу, он ни разу не подошел к ребенку. А когда я была беременна Питером и так ухайдайкивалась, что спала прямо на ходу, он все время был недоволен моими вставаниями посреди ночи, чтобы успокоить плачущую Джейн, так как они не дают ему нормально высыпаться.
Оглядываясь назад, я поражаюсь, как я умудрилась забеременеть во второй раз. Вообще не помню, чтобы у меня было время на секс, не говоря уж о желании им заниматься, скорее всего, я просто сдалась в какой-то момент (вероятно, на день рождения Саймона), и доказательство тому Питер собственной персоной. Конечно, своему сыну я не скажу, что его рождение было незапланированным недоразумением и к тому времени я уже была сыта по горло возней с Джейн. Не припомню, чтобы мы с Саймоном сексом занимались, да мы редко тогда вообще разговаривали друг с другом, если не считать бурных стычек на тему того, кто больше вымотался, а однажды вечером, когда он зашел на кухню и начал нудеть о своей смертельной усталости, я еле сдержалась, чтобы не пырнуть его ножом в сердце. Смотрела я на нож, которым резала в тот момент овощи, и на полном серьезе прикидывала, с какой силой надо замахнуться, чтобы проткнуть ему грудную клетку. И еще думала, как бы не перепутать с какой стороны у него сердце, ведь его слева это мое справа, но тут Джейн опять зашлась плачем и момент был упущен.
И хорошо, что момент был упущен: если бы я тогда порешила ее отца и села в тюрьму, то Джейн вряд ли сдавала бы сейчас вождение, и уж конечно, о Питере вообще не было бы и речи. Отсутствие Питера на белом свете было бы досадным упущением, но с другой стороны, наша семья меньше мусорила бы и не оставляла бы за собой такой отчетливый углеродный след на планете, учитывая, сколько еды поглощает Питер, сколько электричества тратит на свои компьютерные игры, а уж сколько выпускает в атмосферу метана с момента своего рождения и до сих пор и не сосчитать. А потом, куда же без туалетной бумаги? Она у нас не задерживается, подозреваю, что он и бумагу тоже жрет. Я вечно хожу в магазин за туалетной бумагой приходится запоминать кассирш, чтобы не попадаться одной и той же, а то она подумает, что у меня хронический понос.
И я даже не заикаюсь о том количестве бумажных носовых платочков, что он переводит. Моя экологически сознательная часть личности подталкивает к тому, чтобы я перешла с одноразовых платочков на обычные многоразовые, но другая часть сознания бубнит, что мишкам на севере придется подвинуться, потому что меня аж трясти начинает, как представлю, что́ придется отстирывать с этих пубертатных платков. Интересно, чем мужская половина человечества обходилась до изобретения бумажных платков? Использовала тканые отрезы? Носки? Листья с деревьев? Убеждена, что самоудовлетворение старо как мир, но ведь не пойдешь в музей антропологии и не полюбопытствуешь у экскурсовода: «Меня интересуют исторические исследования вопроса рукоблудия» И к экологам не обратишься за советом по поводу зеленой альтернативы для желающих порукоблудствовать взрослеющих мальчиков.
За такими мыслями я совсем позабыла о булочке, и чай остыл, но в этот самый момент в кафе впорхнула Джейн.
Я СДАЛА! У МЕНЯ ПОЛУЧИЛОСЬ! Мама, теперь мне все дороги открыты! ПОГНАЛИ!
Отлично, милая! ответила я. Я знала, что у тебя получится, добавила неискренне. Тебе не пришлось совершать разворот и ехать задним ходом?
Нет, не пришлось, язвительно ответила Джейн. Надеюсь, что никогда не придется. Это вообще бессмысленный маневр.
Ты отцу не позвонила, не сообщила ему еще?
Еще нет, я тебе хотела первой сказать, улыбаясь, ответила Джейн. А еще, спасибо, мам, ну ты знаешь, за то, что ездила со мной тренироваться и все такое.
Как же редко дети говорят тебе спасибо и вообще редко бывают тебе благодарны, ведь ты для них только источник еды и, по их убеждению, даватель бессмысленных и непрошеных советов. Но в те редкие моменты, когда подростковые шоры спадают ненадолго с их глаз и они вдруг видят в тебе не только родителя, но и личность, и осознают ценность твоей роли в их жизни, ты все забываешь и почти прощаешь все те бессонные ночи, трудоемкие блюда по рецептам Аннабель Чертовки Кармель, эти закатывания глаз и хлопанья дверьми, все бесконечные фырканья «Ой, мать, все».
Не за что, дорогая моя, улыбнулась я в ответ, ощущая, что вот в этот раз я, черт возьми, самая лучшая мама на свете. Хотя ощущение, что ты все делаешь правильно и что твой отпрыск самый воспитанный и милый ребенок в мире, продлится недолго.
Мы вышли из кафе и пошли к машине.
Короче, само собой, что сегодня вечером машина моя, выпалила Джейн, ну чтоб ты знала.
Э-э, а тебе не кажется, что было бы вежливее попросить у меня взять машину, а не просто ставить перед фактом? начала я.
Ну, я бы не стала брать твою машину, если бы у меня была собственная! недовольно возразила Джейн.
Так или иначе, но ты не можешь пользоваться машиной, пока я не оформила на тебя страховку, попыталась я урезонить ее.
Да боже ж ты мой, мать, почему ты всегда все усложняешь? от благодарной милой Джейн не осталось и следа.
Это не я усложняю, это закон такой! напомнила я ей.
Ой, все! фыркнула Джейн. Ты можешь как-нибудь сделать, чтобы я поехала за рулем сегодня вечером на вечеринку к Эми?
Вот я совсем не уверена, что ты сегодня поедешь на вечеринку и к тому же приедешь сама за рулем поздно ночью, стала я заводиться. Ты же ночью самостоятельно еще ни разу не ездила.
Ну я же буду не одна! Со мной будут Софи и Эмили, и Тилли, и Милли. Я пообещала их развезти!
Когда? Когда ты успела им пообещать? Ты же экзамен сдала только что!
Я им эсэмэску отправила, пока к тебе шла.
Чудесно. Получается, я все-таки не первая, кому она сообщила. «Ну по крайней мере, я первый взрослый человек, которому она дала знать», успокаивала я себя.
Джейн, нет, твердо ответила я. Машину ты не возьмешь и не поедешь за рулем в два часа ночи с пьяными подружками. Такого не будет. Ни за что. Мы обсудим страховку позже, а пока что тебе надо возвращаться в школу, а мне надо на работу. И даже если ты поедешь за рулем куда-то вечером, стала я колебаться, тебе нельзя пить, поняла?
Да ясен пень, ответила Джейн, хотя по ее лицу было видно, что ей и в голову не приходило, что теперь, будучи за рулем, ей придется довольствоваться лишь кока-колой, пока ее подружки накидываются в зюзю. А тогда, спрашивается, какой от этого всего кайф?
Послушай меня, я поговорю с твоим отцом, и мы вместе с ним обсудим, сколько будет стоить купить тебе машину, плюс страховка и обслуживание, но Джейн, ты должна понимать, что это дорого. У меня карманы не бездонные, я не могу оплачивать все твои прихоти, особенно в год, когда ты собираешься поступать в университет.
Да знаю я! ответила Джейн. Я найду работу и буду сама зарабатывать на бензин, и на масло, и на все остальное.
Тут я сделала себе мысленно пометку не забыть при случае поговорить с Джейн об основах обслуживания автомобиля.
Пока что, может, ты позвонишь отцу и сообщишь ему, что сдала экзамен? предложила я.
Так я и хотела это сделать!
Она набрала номер Саймона и в трубке послышалось женское воркование.
Привет, Джейн, это Марисса. Боюсь, Саймон сейчас не может ответить, он за рулем.
Марисса. Зашибись. Эта саймоновская выхолощенная, гладковолосая, подтянутая, молодая крыса. Ну хорошо, не такая уж она и молодая, ей тридцать восемь, но все равно моложе меня. Тут меня окатило жаром и я в панике подумала, что вот оно начинается, у меня уже горячие приливы, но скорее всего, это у меня прилив ярости как неизменная реакция на Мариссу.
Не знаю, почему я так ее ненавижу. Чисто теоретически она не такая уж и плохая. На самом деле, если быть совсем объективной, то она очень хорошая. Работает в компании, производящей экологичную альтернативу одноразовому пластику (хоть и в отделе бухгалтерии, а не в отделе дизайна, который по существу только и делает, что создает дорогущие стеклянные бутылки и керамические кофейные чашки, которые они потом толкают втридорога продвинутым модным мамочкам, чтобы те пили из них свой соевый латте после занятий йогой), а в свободное время в качестве волонтера обучает беженцев английскому языку и сама без конца занимается йогой, да к тому же она приютила у себя спасенную ею трехлапую кошку, потому что вот такой она Хороший Человек.
Но господибожемой, какая же она нудная и надменная. Я впервые в жизни вижу такую самодовольную, самовлюбленную, самонадеянную самку. И говорю я так не потому, что завидую ее блестящим летящим волосам или ее гармоничной палитре в инстаграме, где она непременно запилит фоточку с очередного занятия йогой или английским языком с бедными беженцами, которые с ней учат язык в два раза быстрее, чем с другими учителями (по мне, так эти бедные беженцы торопятся выучить язык, только чтобы не видеть ее самодовольную рожу, хотя может быть, они искренне благодарны своей учительнице и дома у них стоит алтарь, где они поклоняются святой Мариссе). Даже фотографии ее колченогой кошки меня раздражают, что вообще странно, ведь животных я люблю, при том, что мои собаки Джаджи и Барри уж куда умнее ее глупой кошки. Но ведь сам факт того, что трехлапая кошка может вызвать у кого-то раздражение, подтверждает, что самолюбование Мариссы зашкаливает, не так ли?
Отчасти, я полагаю, моя ненависть к Мариссе (и что за имя такое, Марисса? Я думала, что так зовут только эксцентричных американок из девяностых, с начесом на голове и в шузах на платформе, но, видимо, я ошибалась) вызвана не ею самой, а обычной человеческой старой доброй завистью к тому, что у Саймона получается как-то двигаться вперед по жизни вот он уже нашел себе постоянную партнершу и потому ведет в игре под названием «Кому развод на руку», а я все еще одна.
Но ведь до какой-то поры я вела в этой игре с большим отрывом.
Был у меня симпатичный-атлетичный бойфренд Джек, да и Саймон какое-то время все ходил кругами, не в последнюю очередь потому, что я была хорошей бывшей, которая все понимает и во всем поддерживает, безропотно тащит на себе хозяйство и детей. Я не возражала и была только за, когда Саймону нужно было уехать на полгода, у его отца диагностировали рак простаты, а его родители живут во Франции, и Саймон был вынужден поехать туда, чтобы помочь отцу ездить по врачам, ибо его мать «не ездит за рулем за границей» (если честно, я сама тоже не особо умею водить машину за границей, но ведь я никуда и не переезжаю), да и вообще быть рядом с родителями для поддержки. И я беспрекословно организовывала перелеты для его детей, чтобы они могли навестить своих бабушку с дедушкой, возила их в аэропорт, отправляла, встречала и в целом была очень покладистым и хорошим человеком. Так что было бы справедливым, если бы Саймон видел, как мне хорошо с другим, и страдал от того, что допустил ужасную ошибку, когда ушел от меня.
Но потом эх, мне всегда везет на такие вещи, не успел Саймон вернуться из Франции, как мой замечательный бойфренд Джек сложил в чемодан свое термобельишко и отчалил в Антарктиду, где его ждала работа мечты. А между тем Франция благотворно сказалась на Саймоне. Он загорел, похудел, приобрел неуловимый французский шик и в целом выглядел знойно и привлекательно, так что не стоило удивляться, что в один прекрасный день рядом с ним нарисовалась эта дрянь Марисса. На десять лет моложе меня, все-то у нее пучком и торчком если подумать, она в том возрасте, когда можно еще рожать и рожать, и не будем забывать, что моя наизакадычнейшая подруга Ханна, к своему бесконечному удивлению, залетела в свои сорок шесть лет и сподобилась родить здоровенного дитятю по имени Эдвард, которому уже два года и который носится как угорелый по дому, руша все на своем пути.