Постель ждала ее. Новое белье пахло цветочным кондиционером. Татьяна плюхнулась на кровать, не раздеваясь, и уставилась в стену напротив, обомлев. Перед ней стояла картина Вадима «Танец деструкции» с изображением керамической полубалерины и живописной полудевушки в платье из подсолнухов. От удивления она мгновенно проснулась и подошла к картине. Отец оперся плечом о косяк двери, наблюдая за ней.
Он что, тебе ее подарил? спросила она, аккуратно касаясь пальцами керамического лица девушки на полотне.
Отдал на хранение, с улыбкой ответил отец. А то его новая пассия бесится из-за этой картины.
Он поймал взгляд дочери и понимающе кивнул, поджав губы.
Продавать он ее не хочет, а хранить где-то надо, добавил отец, когда Татьяна снова перевела взгляд на себя, нарисованную руками Вадима мозаикой и маслом.
Она продолжала водить кончиками среднего и безымянного пальцев по шершавым швам между осколками, повторяя кривизну линий, похожих на старые шрамы.
Представляешь, один богатей влюбился в эту балерину и все требует ему ее продать. В последний раз предлагал аж пять миллионов, как все его проданные картины вместе взятые стоили. Но Вадик пока держится.
У Татьяны рот невольно открылся от этой новости. Она сразу убрала руки от картины от греха подальше. Полотно стало для нее ценной реликвией, которую лучше не трогать, да и смотреть следует лишь издалека, чтобы ненароком не испортить. Девушка отступила на пару шагов назад. Отец хмыкнул.
У него выставка послезавтра открывается, сказал он. Ты пойдешь?
Не знаю.
Она пожала плечами, чуть ссутулившись.
Кто ж знал тогда, что Вадик окажется таким перспективным молодым человеком, с глубоким чувством досадливого сожаления протянул отец, пространно глядя на картину с раздваивающейся балериной.
В Татьяне мгновенно вспыхнули старые обиды. Захотелось влепить отцу хлесткую пощечину и не одну и закричать: «Видишь, как ты ошибался! Видишь, как ты все испортил своими предрассудками и глупыми представлениями о жизни! Пожалел теперь, когда уже поздно?!». Хотелось швырнуть в него что-нибудь тяжелое, но хрупкое, чтобы оно так же разбилось об отца, как ее сердце год назад.
Прости, Куколка, тихо вымолвил он, опустив голову, будто готовился к плахе.
Татьяна сжалась, обхватив себя руками, и отвернулась к окну, показывая всем видом, что не хочет продолжать этот разговор. Отец еще минуту смотрел на нее, тщетно ожидая продолжения, но, поняв, что дочь уже замкнулась в себе, пожелал спокойной ночи и закрыл дверь снаружи.
Лежа в постели, она долго смотрела на две половины себя: холодную и безжизненную керамическую балерину, будто потрескавшуюся, и теплую и жизнерадостную девушку в развевающемся платье, написанную яркими красками. Даже живописная часть девушки не походила на Татьяну, была слишком красива по сравнению с оригиналом. Она и не узнала в ней себя изначально, когда увидела картину в первый раз. Только теперь стала подмечать отдельные схожие детали. Вадим очень четко передал ее трансформацию, которую Татьяна до первого взгляда на это изображение, не осознавала. Она, действительно, до встречи с ним словно и не жила, а, как керамическая кукла, совершала механические действия без души и страсти, но после встречи с ним расцвела, как подсолнух. А теперь опять увядала от тоски по нему. Сердце словно защемили тисками. Три буквы, что имелись на картине в нижнем правом углу, отпечатавшиеся теперь и на ее теле, снова зачесались и прорезались легкой болью. Сделав несколько глубоких вздохов, она закрыла глаза и заснула.
Глава 5. Сказки
Татьяна проспала до самого вечера. Да и потом, когда проснулась, валялась еще полтора часа в постели, наблюдая за недвижимой балериной на картине, которая была изображена так динамично, что казалось, вот-вот закончит начатый поворот. Отец с Дмитрием думали, что гостья глубоко спит, поэтому не беспокоили ее. Она слышала их осторожные шаги по квартире и перешептывания в коридоре, но не выходила из комнаты, потому что нуждалась в покое.
Желудок недовольно урчал от нарастающего голода, но Татьяна его игнорировала, отвлекая мозг воспоминаниями о детстве, учебе в академии, проблемах, что ее тогда волновали. Теперь они казались такими незначительными и глупыми, почти вымышленными и не осязаемыми, но тогда каждая представлялась трагедией. Она всегда сильно переживала, когда преподаватели делали ей замечания, будто их одобрение являлось единственной ценной валютой во всем мире. Каждый раз жаловалась об этом отцу, требуя от него ласки и незаслуженных похвал. А после компенсации самооценки продолжала усерднее заниматься, надуваясь от собственной серьезности. Теперь, казалось, ничье одобрение ей не было нужно, но она по привычке его искала у директоров ночных заведений, у Арины, у Адлии и даже у Рыжки, чье мурлыканье постоянно анализировала.
С кровати ее поднял звонок бывшего босса.
В десять на Гостинке, быстро отдала приказ Арина.
Получив согласие, она тут же бросила трубку. Татьяна собиралась лениво. На кухне ждала свежеприготовленная еда и счастливый отец с фартуком поверх цветастого платья. Садясь на диван, девушка обежала кухню глазами. Здесь мало что изменилось со времен ее побега, только на пробковой доске добавились новые фотографиизапечатленные моменты из совместных путешествий отца с Дмитрием. На фотографиях оба, по пояс голые, стояли ногами в белом песке на фоне лазурного берега. Лица казались черными от загара и тени, но счастливыми. Татьяна знала, что фотографии были сделаны месяц назад. Отец много и долго рассказывал об их первом совместном отдыхе. Девушка за него порадовалась, потому что отец не брал отпуск уже несколько лет. Максимум, как он мог себе позволить отдохнуть, это съездить на пару-тройку дней на дачу к друзьям вместе с дочерью. Как правило, они возвращались поздно ночью, а наутро отец спозаранку бежал на работу, а Татьянав академию.
Какие у тебя планы? спросил отец, ставя перед ней глубокую тарелку с сырным супом.
Сухарики он насыпал в отдельную пиалку и приставил рядом. Татьяна сразу опростала ее в суп и начала помешивать столовой ложкой.
В смысле? спросила она пространно, концентрируясь на сухарях, утопающих в бежевой густой жиже из сыра, сливок и неизвестно чего еще.
Ты, кажется, серьезно настроена на открытие бара.
Отец сел напротив и сбоку посмотрел любопытным взглядом.
Я просто не знаю, что делать, вздохнула девушка, плюхнув ложку в суп. У меня нет никакой страсти по жизни, как у тебя пироги.
Она выдавила слабую улыбку. Отец хмыкнул.
А рисование? Ты же окончила курсы, сказал он, положив одну руку на другую.
Этому еще учиться и учиться, поджала губы Татьяна. Да и со стажировки я тоже сбежала. Не уверена, что это мое.
Ей снова стало стыдно перед собой. Она опустила взгляд на завтрак или, скорее, ужин. Сухари начали размягчаться под действием горячей жидкости.
Все-таки неплохо, да, когда есть четкий план? усмехнулся отец и стрельнул в нее коварным прищуром.
Татьяна покосилась на него скептически и принялась за суп. Обида колола, потому что в чем-то он был прав, но из-за гордости не хотелось этого признавать. Раньше экзистенциальные вопросы ее не волновали. Она беспокоилась только о том, как выполнять ежедневные знакомые задания, продолжать совершенствоваться в давно начатом и не попробовать ничего нового. У всех проблем было четкое решениеусердие и труд. Теперь она не все проблемы могла даже идентифицировать, не то, чтобы найти им решение. В душе царила спонтанная неопределенность: что делать, как жить, где быть. И не у кого было спросить даже совета, а хотелось получить готовую инструкцию с подробным описанием того, что от нее требовалось по жизни. Жаль, такие инструкции в интернете не публиковали. Все приходилось придумывать самостоятельно.
Насытившись и поблагодарив отца за вкусный суп, Татьяна начала готовиться к походу по барам. Особенно наряжаться и краситься она не видела смысла. Достаточно было помыться и причесаться. Она готовилась не отдыхать, а работать, изучать потенциальных конкурентов и красть их фишки. Арина наверняка и не позволила бы ей расслабиться, а, даже если и позволила, то Татьяна была уверена, что ничего интересного ее там ждать не может.
Вадим казался единственным в мире привлекательным и интересным парнем. Никто даже близко с ним не мог сравниться ни по красоте, ни по харизме. Из-за чего все жалкие попытки знакомства казались глупыми и обреченными на провал.
«Не слишком ли я зациклилась?» осеклась девушка, стоя в комнате перед зеркалом и обводя губы прозрачным блеском. Она всмотрелась в собственные серые глаза и тяжко вздохнула, испытывая одновременно стыд и жалость. Подняв футболку, вгляделась в три буквы на сердце, которые все еще зудели и покалывали. На секунду все внутренности сжались от горести прошлых ошибок. Она часто думала о том, что было бы, если б она поступила иначе во множестве ситуаций. Когда ссорилась с ним на даче, когда решила убежать из дома, когда посетила выставку в Москве, когда увидела его на Арбате, когда устроила скандал на свадьбе Дэна и Алисы, когда не ответила на просьбу остаться с ним здесь, в Питере. Но в памяти тут же всплыла фраза Арины о невозможности исправить то, что было, но возможности создать из осколков старого что-то новое. Татьяна задалась вопросом, что бы могло получиться из осколков их так и не удавшейся любви. «Дружба?», спрашивала с тоской и сама над собой смеялась.
В поездку она взяла только спортивные легинсы, джинсы-скинни и техасскую рубашку в черно-красную крупную клетку. В бар в таком идти было не комильфо, хоть она и не собиралась там развлекаться, но боялась, что ей могут отказать из-за дресс-кода и тогда все мероприятие могло накрыться медным тазом.
Девушка решила покопаться в старых вещах, которые отец, кажется, не трогал. В шкафу обнаружила много платьев, потому что раньше брюки носила очень редко. Расти она перестала еще в пятнадцать лет, а пополнеть ей не позволяли постоянные физические нагрузки, поэтому все платья оказались впору, но нормальных на ее теперешний вкус среди них не осталось. Скребя душой, она выбрала бывшее любимое с подсолнухами.
Рядом на полках валялись ее детские вещи: множество романов и диски с мультфильмами, среди которых до сих пор лежали те, что она взяла у Вадима. Губы невольно улыбнулись. Глаза разглядывали обложки с персонажами и читали описания на обратной стороне. Все картинки выглядели яркими, красочными, сказочными, даже если истории рассказывали непростые и не всегда детские. Ей вдруг захотелось окунуться в эти миры заново. Она давно ничего подобного не смотрела, а ведь раньше любила представлять себя немощной диснеевской принцессой, или русской царевной из народных сказок, или кавайной, но воинственной милахой из японского аниме. Детство так резко и быстро закончилось, а душа просила продолжения. Но времени на ностальгию не осталосьАрина не любила опозданий.
В Петербурге осень наступала с плачем. Небо готовилось рыдать навзрыд. Низко над городом нависли набухшие тучи, темные, фиолетовые, кучковатые. Казалось, осадки в них копились с самого марта. Солнце пропало без вести. Никаких следов от него не осталось. Улицы полностью освещались искусственно. В центре было достаточно ярко, даже глаза мозолило. Толпы сновали по тротуарам. С разных сторон доносились звуки уличных музыкантов, загороженных толпами любопытных зевак.
Арина ждала, прислонившись боком к автомобилю, что припарковала у метро. Вид у нее был строгий, словно она сразу после бара собиралась на собеседование, но, как обычно, в нем нашлась толика сексуальности. В этот раз за откровенность образа отвечал высокий боковой вырез красной юбки-карандаша. Сверху она надела свободную белую блузку, а поверх накинула кожаную куртку классического кроя наподобие блейзера.
Сегодня не пьем, сказала Арина вместо приветствия.
Татьяна улыбнулась.
Я и не собиралась.
Они свернули сразу за арочным торговым центром на шумную улицу, по которой молодежь разбредалась компаниями по своим местам. Татьяна учуяла дым электронных сигарет, сильно отдающий химическим ароматом апельсина, откашлялась и поежилась, потому что из-за угла дунул зябкий ветер. Арина застегнула куртку.
Ладу видела? спросила девушка для поддержания непринужденной беседы по пути в ближайший бар.
Нет, недовольно завертела головой женщина. У отца прячется. Даже трубку не берет. Трусиха.
На этом беседа так же непринужденно закончилась, как и началась. Татьяне сказать было больше нечего, а Арине, кажется, говорить не особо хотелось. Проблемы с дочерью отражались на задумчивом лице. Женщина шагала торопливо, будто спешила на встречу, быстро махая руками взад-вперед. Сумочка на цепи стучалась о бедро при каждом шаге. В ней звенели ключи и что-то еще.
Первый бар показался ей тесным и грязным. Бетонные полы были затоптаны и стерты так, будто бар построили еще в дореволюционную эпоху. От деревянной обивки стен разило затхлостью. Обшарпанное лакированное покрытие барной стойки говорило о нещадной эксплуатации. При близком осмотре столешницы проглядывались разводы от некогда пролитого алкоголя. Края были усыпаны мелкими засечками. На потолке в центре висел одинокий и убогий диско-шар, покрытый толстым слоем пыли, забытый, как елочная игрушка, потерявшая свою актуальность навсегда. Из глубины бара, из-за тонкой витражной стенки веяло канализацией. Такому месту наименование «гадюшник» подходило как никогда кстати.
Они прошли за барную стойку и встали с краю, оглядываясь по сторонам. Посетителей пока было не очень много, но достаточно, чтобы воздух стал спертым. За стойкой копошились с машиной для льда два немолодых бармена в коричневых фартуках, не обращая внимания на новых посетителей. Арине и Татьяне как раз это и было нужно.
Осмотрись и запомни, сказала с усмешкой Арина, как делать не надо.
Я за лето на такое уже насмотрелась, вздохнула девушка.
Она обвела внимательным взглядом все помещение бара еще раз. Здесь играла клубная музыка, но место для танцев не было изначально предусмотрено. Имелась лишь небольшая площадка между барной стойкой и туалетом, способная в очень тесной связке вместить человек тридцать, не больше. О гоу-гоу в этом баре явно не слышали, как и о диджеях. Секрет рентабельности кроился в меловой прямоугольной доске, нависшей над полками с алкоголем на заднике барной стойки. На ней в несколько строк описывался скудный ассортимент алкогольных напитков по низким ценам.
Задерживаться в этом баре не имело смысла, поэтому они пошли в следующий, что находился сразу через стенку. Большинство мест на Думской улице были схожи как по тематике, так и по ценовой категории. Людям отводилось мало-мальски места потанцевать, а доводили их до этого желания недорогие популярные коктейли, которые готовились быстро и били прямо в точку. Они обошли несколько соседствующих баров, и во всех картина повторялась, пока не свернули за угол и не попали в трехэтажное помещение с просторными залами и светомузыкой. Под потолком расплывался сценический дым. В углу напротив входа музыкой заправлял диджей, а рядом с ним имелась небольшая круглая сцена, но она была пуста.
Это уже ближе к тому, что нас интересует, заметила Арина, оглядывая длинный зеркальный бар, в котором красиво отражались стеклянные бутылки разных брендов, заполонивших хрупкие полки.
Женщина схватила короткое меню, что лежало на стойке возле кранов, из которых разливали пиво.
Меню стандартное, поджала она губы.
Татьяна пока оглядывалась по сторонам. Здесь было мало столиков и много боковых скамеек, вросших в стеновые ниши. В некоторых углах стояли деревянные и металлические бочки, перевернутые вверх дном. Часть ниш пустовала. Люди просто стояли посреди зала с напитками, слегка пританцовывая. Музыка звучала в стиле драм-н-бэйс. Такая заставляла девушку двигать активнее плечами и бедрами.
Интерьер безынтересный, сказала Татьяна, продолжая озираться кругом.
Лаконичный, но приятный, ответила Арина. Давай, все этажи посмотрим.
На каждом царила своя атмосфера и играла разная музыка. На втором звучал электро-хаус и валялись по углам кресла-мешки. Бар здесь находился в дальнем от лестницы углу и имел округлую форму. Клиентов обслуживал только один бармен. Столиков здесь не было. Подставками для бокалов служили полки, развешанные по всему периметру помещения вместо настенного бордюра. Эту идею Арина решила почерпнуть.
Третий этаж оказался самым многолюдным. Из колонок со всех углов квадратного зала играла популярная музыка, не всегда танцевальная, но толпа почти визжала от восторга под тот или иной хит. На последнем этаже они решили задержаться, потому что Арине понравился музыкальный сет, который проигрывала хрупкая девушка в черной майке за диджейским пультом. Вдоль внешней стены расположилось несколько достаточно широких столов на большие компании, а между ними и баром, растянувшимся от одного конца зала до другого, образовалось пустое пространство, которое теперь занимала активно двигающаяся под музыку пьяная толпа. Ходить в такой тесноте было трудно. Татьяна жалела сотрудников, которые пытались протискиваться к столам с подносами, уворачиваясь одновременно от рук и ног, лезущих со всех сторон.