Сунна поймала себя на том, что пытается от него отшатнуться. Поначалу он выглядел безобидным. Теперь ей казалось, что он наслаждается ее смущением.
Местная, солгала она.
Но он знал, что она солгала. Это было видно по выражению его лица.
Сунна!
Бренда. Чуть не свалилась прямо на нее. Бренда остановилась, пригладила волосы, поправила куртку, подтянула леггинсы.
Я пошла на угол Тринадцатой и Розовой, а тебя там нет! Это Четырнадцатая, проорала она, указывая на табличку. Конечно, я могла ослышаться, но вряд ли. Бренда хихикнула, как будто замечательно пошутила. Разве это не дурдом? Они пытаются заставить всех разойтись по домам, но люди хотят знать, что происходит! Похоже на грандиозную тусовку.
Никакая это не тусовка, отрезала Сунна. Ох уж эти провинциалы, преступление для них все равно что спектакль. Все должны идти по домам. Они же могут пострадать! Пусть этим занимается полиция.
Но ты ведь здесь! Мы тоже имеем право быть здесь, возмутилась Бренда.
Я только что пришла. И уже ухожу. Тебе тоже пора уходить.
Сунна оглянулась туда, где стоял старик, но он исчез, как будто вдвинулся в стену позади него или растворился в воздухе.
Кофейня рядом с крематорием
Сунна
Сунна медленно шла домой мимо парикмахерских и банка крови. Ее соседи ничего не знали о драме, разыгравшейся в центре города; тишина казалась зловещей. Сунна остановилась перед входной дверью. Что-то в ее квартире выглядело не так, но она не могла понять, что именно. Неужели она оставила раздернутыми шторы в гостиной? Да нет, не может быть. При открытых шторах Сунна могла заглянуть в окна соседнего дома, а соседям, по всей вероятности, было видно, что происходит у нее, поэтому она предпочитала держать окно занавешенным. Но сейчас шторы были раздвинуты.
Она задернула шторы, но ощущение, будто что-то не так, ее не покидало. Она оглядела комнату, но не увидела ничего необычного. Может быть, это просто потому, что она оказалась дома в часы, когда ей полагалось быть на работе. Оказалась в Реджайне, когда ей полагалось быть в другом городе. И делать что-то другое. И быть другой. Может быть, дело совсем не в шторах, а во всей ее жизни?
Сунна стояла в арочном проеме между кухней и гостиной и смотрела на темно-синие чайные салфетки, аккуратно развешанные на дверце духовки, на пустой холодильник, на грязные тарелки и сковородки, громоздящиеся в раковине, как будто у нее были дела поинтереснее, чем мыть посуду.
Это у прежней Сунны были дела поинтереснее. У прежней Сунны весь холодильник был увешан памятной дребеденью: корешки от билетов в кино и на концерты, моментальные фотографии из автоматов, аляповатые магнитики от подруги, которая много путешествовала. Когда она успела превратиться в эту новую Сунну, у которой нет ни хобби, ни светской жизни? Она подошла к стойке и взяла бледно-розовую глиняную кружку, в которой еще болтался холодный кофе, недопитый вчера или позавчера. Раньше даже кофе был связан с общением, но теперь осталась только кофеиновая зависимость. Сунна пила кофе одна и лишь по необходимости. Это было как будто официальным знаком одиночества.
Она вспомнила приглашение Маккензи: «Прийти за компанию»; «Посидишь со мной, выпьем кофе».
Но ведь там может оказаться и Мод. Вот в чем вопрос: что лучшепить кофе одной или в компании Мод?
Едва ли Сунна когда-нибудь набрела бы на «Бумажный стаканчик» случайно. Узкое здание, втиснувшееся между подозрительного вида тату-салоном и унылым серым крематорием. Рядом с дверьюдревняя телефонная будка; к ней прислонилась женщина в слишком просторной джинсовой куртке и вглядывалась в парковку, будто в бесконечную пустыню. Встретившись взглядом с Сунной, женщина слегка улыбнулась, повернулась и исчезла в крематориитеперь понятно, почему у нее такое печальное лицо. Сунна вздрогнула. Она ничего не имела бы против, если бы ее кремировали рядом с кофейней, но идея пить кофе рядом с крематорием ей не нравилась. Сунна вошла в кафе; над головой звякнул колокольчик, и ей вдруг показалось, что она вернулась в Торонто, но на десять лет назад.
Если в большом городе кофейни следуют модным тенденциям дизайначтобы не стыдно было вывесить в Инстаграмеи предлагают латте с овсяным молоком, то в этом заведении меню по-прежнему было написано от руки на доске за стойкой; на стене висела табличка, на которой некогда модным затейливым шрифтом было выведено изречение, гласящее, что без кофе нет жизни. В глубине играла негромкая народная музыка, а бариста, готовя напитки, болтали и хихикали.
Есть ли шансы, что таинственный автор письма уже там? В первый же день, в первый же час? Сунна представила, что вот сейчас откроется дверь, сейчас знакомый голос произнесет ее имя По спине пробежали мурашки.
Сунна! Ты пришла!
Сунна подскочила и повернулась, в полной уверенности, что увидит Бретт. Но это оказалась всего лишь Маккензи в сопровождении Мод. Сунна даже не поняла, что она чувствуетоблегчение или разочарование. Она попыталась вытряхнуть из своей крови приливающий адреналин.
Маккензи тоже не сумела разгадать выражение лица Сунны.
Что-то не похоже, что ты нам рада, пошутила она. Ее рюкзак был так набит, как будто она намеревалась разбить в «Бумажном стаканчике» лагерь и жить там, пока не объявится таинственная личность. Рядом с Маккензи стояла Мод. Она выглядела растерянной, как будто никогда раньше не бывала в общественных местах. На ней была все та же нелепая шляпа, выглядевшая совсем уж дико в этой кофейне с ее атмосферой торопливых завтраков.
Сунна ощутила укол сочувствия.
Привет. Как дела?
Мод насупилась.
Слишком людно. Слишком шумно. С чего бы кто-то пришел сюда поговорить?
Потому что в крематории кофе не подают? предположила Сунна.
Мод непонимающе уставилась на нее.
В каком еще крематории? О чем это ты?
Маккензи рассмеялась.
Пойду займу столик, пока еще есть свободные. Закажи мне большой черный средней обжарки. Вот, без сдачи. Она вложила в руку Сунны две кучки монет. А втораячаевые.
Ага. Ты часто здесь бываешь?
Я же студентка. Кофейнимой дом. Маккензи направилась к пустому столику, развернулась, и ее рюкзак врезался в мужчину, сидевшего за столом позади нее. Сунну передернуло. Мод, а вам что? Я угощаю.
Я пойду домой, проворчала Мод.
Ничего подобного. Вы пойдете со мной. Сунна, прихвати для Мод чай или что-нибудь там, я отдам деньги.
Мод фыркнула.
Я не пью чая. Мне кофе, без добавок. Простой черный кофе с кофеином. Как будто Сунна собиралась тайком подсыпать что-то в ее напиток.
Подойдя к столику, Сунна увидела, что Мод смотрит прямо перед собой, а Маккензи неловко улыбается, сложив руки на коленях. Казалось, увидев Сунну, она почувствовала облегчение.
Спасибо, что принесла, сказала Маккензи. Это за Мод. Она протянула Сунне еще несколько монет. Мод кивнула, и темный букет на ее шляпе качнулся. Сунна подозревала, что эта женщина была как никогда близка к тому, чтобы сказать «спасибо».
Не за что, сказала Сунна, осторожно ставя чашки на стол. С минуту они сидели молча. Сунна почесала руку. Что она здесь делает? Зачем пришла? Одиночество уже не казалось достаточным поводом.
Ну вот. Ты пришла, снова сказала Маккензи.
Да, ответила Сунна, почувствовав, что ей и впрямь не терпится рассказать кому-то об утренних событиях. Вы и не представляете, что случилось в центре города
Угроза взрыва, произнесла Мод.
Да, сказала Сунна, откинувшись на спинку стула. Откуда вы знаете?
По радио сказали. Самое большое событие в этом городе за целую вечность. В художественной галерее в центре городаты уже знаешь? Лицо Мод оживилось, точь-в-точь как у Бренды. Как будто это было единственное в ее жизни интересное событие, с которым она столкнулась так близко, и ей хотелось быть хоть как-то к нему причастной.
Ну надо же, в этом городе даже есть художественная галерея, пробормотала Сунна.
Конечно, у нас есть художественная галерея, возмущенно сказала Мод. Очень хорошая. А теперь еще и кража. Первая кража из художественной галереи.
Не кража, возразила Сунна, пытаясь подавить раздражение. Угроза взрыва.
Это неспроста, сказала Маккензи.
Что неспроста? спросила Мод.
Утром я проснулась с чувством, что сегодня случится что-то важноевот оно и случилось. Но сначала я решила, что это не то, потому что обычно у меня бывает такое предчувствие, когда событие непосредственно связано со мной. А теперь вот пришла Сунна, а она там была, когда все это произошло, так что вот видите. Все-таки это как-то связано со мной. Значит, это не просто так, это неспроста.
Мод уставилась на Маккензи так, будто на лбу у той вырос рог.
Да о чем ты, черт возьми? Что все это значит?
Не знаю, сказала Маккензи. Когда что-нибудь что-то значит, не всегда понятно, что оно значит. Понятно только, что оно что-то значит. Что это неспроста.
Мод посмотрела на Маккензи, предельноили даже запредельноокруглив глаза. Потом перевела взгляд на Сунну с крайне удивленной, недоверчивой миной.
О, сказала она, потягивая кофе. Так ты из этих.
Маккензи, ничуть не обеспокоенная, отхлебнула кофе.
Конечно, Мод. Не очень поняла, о чем ты, но именно так. У меня интуиция. Я замечаю все.
Мод хмыкнула.
Как поработала вчера вечером? вежливо улыбнувшись, спросила Сунна у Маккензи, чтобы сменить тему.
Хорошо.
Вот и отлично.
Они все уставились друг на друга, и Сунне показалось, что каждая изо всех сил пытается придумать предлог, чтобы уйти. Но Мод вдруг с шумом подалась вперед вместе со стулом, не сводя глаз с Маккензи.
Ну, так как? спросила Мод, решив наконец, что придвинулась к ней на должное расстояние. Она наклонилась к Маккензи. Кого ждешь? спросила Мод.
Маккензи, похоже, удивилась.
То есть в смысле кого? Сейчас?
Конечно. Кто, по-твоему, написал письмо? Кто, по-твоему, придет сюда сегодня?
Маккензи оглядела полную народу кофейню и задержала взгляд на матери с дочерью за соседним столиком. Она смотрела на них так пристально и так долго, что Сунна засомневалась, слышала ли она вопрос.
Вчера ты сказала, что может прийти кто-то для тебя важный, настаивала Мод.
Маккензи медленно кивнула, ее взгляд вернулся к столу.
Я так сказала?
Ты так сказала. Глаза Мод заблестели, и Сунна поняла, что она ждет пикантных подробностей.
Ну да. Хорошо, отвечаю. Его зовут Джаред.
Бывший парень?
Ага. Окончил школу примерно через месяц после того, как мы начали встречаться. Мы были вместе тем летом и весь следующий год, пока он жил в другом городе и работал у своего дяди. А я училась в одиннадцатом классе.
В этом возрасте годбольшой срок для отношений, сказала Сунна.
Она тут же спохватилась, что ее слова могли прозвучать снисходительно, но Мод выручила ее, высказавшись с неприкрытым высокомерием.
Подумаешь, в школе, пробормотала она. Это не в счет.
В первый раз с тех пор, как Сунна познакомилась с Маккензи, та, казалось, по-настоящему обиделась.
То есть как это не в счет? Очень даже в счет. Как вообще можно так вот говорить людям, что их чувства не в счет?
Мод выглядела немного виноватой, но от своего заявления не отказалась.
Ну! Она махнула рукой, как будто Маккензи сказала глупость. В мое время было не в счет. Мало ли с кем я встречалась в школе, но ни о ком из них не страдаю.
Она поднесла чашку корту и громко отхлебнула.
Сунна повернулась к Маккензи.
Тебе, наверное, около девятнадцати. Или двадцать?
Маккензи кивнула.
Девятнадцать.
Ну вот. Сунна выразительно глянула на Мод. И давно вы расстались?
В том-то и дело, сказала Маккензи. Мы не расстались. Он стал призраком. Испарился.
Прошу прощения, сказала Мод. Как это «стал призраком»?
Ну, типа исчез. В смысле из моей жизни. Мы не намеревались расставатьсяпросто он перестал звонить, перестал приезжать домой на выходные, чтобы повидаться со мной, перестал отвечать на мои сообщения. Как будто мы никогда не встречались, как будто его никогда и не существовало. Я думаю, он просто решил, что все кончено, и у него не хватило духу мне об этом сказать.
Понятно, сказала Мод. Она склонила голову набок, и перья на ее шляпе, казалось, поникли.
Действительно странно, ведь я думала, что все хорошо. Я знаю, что так часто бывает, видела, как это случалось с другими. Но со мнойникогда. У меня все еще куча его вещей; у него все еще куча моих
А ты его любила? спросила Мод.
Маккензи взглянула на нее с подозрением.
Ну-у это не было я не думала, что выйду за него замуж или что-то в этом роде, но мы через многое прошли вместе. И от этого отношения стали как бы глубже. Не знаю, как еще это назвать Ну да. Любовь. Симпатия. Потребность друг в друге. Влюбленность. Мне нравился его запах. Честно говоря, даже если бы я его ненавидела, мне все равно хотелось бы знать, почему он вдруг перестал со мной общаться.
В удивительном порыве сострадания Мод положила руку на плечо Маккензи, а Сунна скривила губы в сочувственной улыбке. Маккензи поблагодарила их за то, что выслушали, и сказала, что ей нужно делать домашнее задание.
Автор письма в тот день так и не появился.
Призраки в галерее
Ларри
Ларри мало кому говорил, что работает уборщиком. Не то чтобы ему было стыдно работать уборщиком, но другим становилось неловко за него, и он это замечал. А ему было неловко из-за их косвенного осуждения. Если бы ему просто говорили: «Мы тебя меньше уважаем из-за твоей работы», он мог бы, по крайней мере, испытывать к ним неприязнь, не чувствуя себя виноватым и не спрашивая себя, правильно ли он понял. Но странно, что люди так относились к его работе. Уборщиксерьезная должность: она требует внимания к деталям, хорошей трудовой этики, добросовестности. И вверенное ему здание было непростым: самая большая и престижная художественная галерея в провинции. Его дядя-художник всегда мечтал выставить здесь свои работы. (Годы спустя после его смерти тетя Ребекка однажды обмолвилась, что частично винит галерею в его самоубийствеза то, что столько лет «обходила его стороной», за отказ поддержать местного мастера и принять его в сообщество художников. Но Ларри, по-своему преданный галерее, где проработал почти двенадцать лет, старался не думать об этом.)
Нет, Ларри не стыдился своей работы, просто она ему не нравилась. Не нравился беспорядок в туалетах, не нравился накрахмаленный комбинезон, который ему приходилось носить, не нравился Бенджамин, раздражительный, похожий на слизняка ночной сторож, который всю смену спал за своим столом и не сторожил ничего, кроме собственных снов.
А больше всего Ларри не нравилась темнота. Не нравилось, когда в галерее было темно.
Старое здание было большим, а его смена начиналась, когда галерея закрывалась для публики. В восемь вечера. Но восемь вечера летомэто одно. И совсем другоевосемь вечера в октябре, когда солнце уже давно зашло. Когда нужно входить в темное здание, где тени сгущаются по углам и растекаются по полу, как нефть. Деревья скребутся в окна острыми, тонкими пальцами. А сторож у двери спит.
Ларри всегда работал в тишине, опасаясь, что если, моя полы, он наденет наушники, кто-нибудь непременно подкрадется сзади и стукнет его чем-нибудь тяжелым по голове. Он понимал, что это глупо: ну кому бы понадобилось так бессмысленно его убивать? Но глупые страхи пугают не меньше, чем обоснованные. К тому же отличить глупый страх от обоснованного так же трудно, как отличить в темноте манекен от живого человека.
А теперь еще эта история с бомбой. Ларри это совсем не понравилось. Он пришел на работу, ни о чем не ведая, так как не слушал, не смотрел и даже не читал новостей. И тут Бенджамин рассказал ему о телефонном звонке.
«Я собираюсь взорвать художественную галерею! сказал звонивший. Я взорву ее! Можете мне верить! Лучше убирайтесь все оттуда, а то тоже взорветесь!»
Бедняжка Ай Фен, всеобщая любимица, работавшая администратором, ответила на этот звонок и пережила такое потрясение, что ей дали месяц отпуска, чтобы она могла отойти от шока. Интересно, думал Ларри, почему месяц отпуска не дали всем, или они так уверены, что никакой бомбы не было? И даже если так, была ли это просто пустая угроза?