Мединститут - Дмитрий Борисович Соколов 13 стр.


Как видим, под невинной внешностью чокнутого на хирургии студента, скрывался циничный и расчётливый охмуряло и сердцеед.

XIX

«Образовались определённые штампы в изображении любви: беганье по долам и весям, обольстительные взгляды на танцах, а вслед за тем умопомрачительные постельные сцены. Только непонятноесли это любовь, то что же тогда кошкины страсти?»

(Советская печать, октябрь 1986 года)

Вокруг него по-прежнему была промзона Трубопрокатного, совершенно равнодушная к чьим бы то ни было страданиям. Антон поёжился. Столь богатый впечатлениями день, взвинтивший нервы, подогревший кровь коньяк, мизерность обожаемого человека и скрытое презрение такой милой женщины, как Маргарита, требовали разрядки. Нужно было срочно кого-нибудь выеб@ть и успокоиться. Организм Антона настоятельно требовал «этого самого»  именно этого и именно самого!

Но фанатичная увлечённость своей будущей профессией требовала жертв, точно кровавый Молох. У него никогда не было девушки, с Берестовой тогда не сложилось, что предопределило его чисто потребительское отношение к противоположному полу. Конечно, какие-то девушки мелькали вокруг него постоянноАнтон был молод и хорош собой, а аура «хирурга» создавала вокруг него тот самый демонический ореол, перед которым устоять было просто невозможно для обычной советской девушки 1980-х. Бурные романы с ними постоянно вспыхивали и гасли, как искры на ветру.

Последний недолгий роман был у него с Наташей Заречновой, 19-летней студенткой Политеха. Наташа попала в больницу в марте с аппендицитом. Дежурил тогда Ломоносов. Он осмотрел больную и позвал Булгакова, который медбратил в ту ночь на втором посту.

 Ну, ты готов к труду и обороне?  спросил он.

 Что, оперировать сейчас пойдём?  встрепенулся Антон. Отлично. Сегодня на первом Танька Смирнова, она отпустит с вами помыться.

 Помыться!  хмыкнул хирург.  Не заеб@лся ещё ассистировать? Недоросль Давай-ка, бери её, подавай, обрабатывайся, сам и начнёшь. Будет получатьсявсё и сделаешь. А я на крючках постою.

У Булгакова захватило дух и полезли на лоб глаза.

 Виктор Иванович!  воскликнул он. Да вы чего, я не могу оперировать. Я даже не субординатор, и вообще

 Что- «вообще»?  раздражённо спросил Ломоносов, от которого слегка попахивало. Он тогда и начал понемногу «зашибать» на дежурствах. Похоже, что он где-то тихонько уже «остограммился».  Ты хочешь хирургом стать? Ну так и хули? Думаешь, тебя всю жизнь учить будут? Ты и так уже видел достаточно. Плавать как учат? Я же сказал, что постою на крючках! Булгаков, давай, не еби мозги. Дают- бери. Всё получится. Девка тощая, терпеливая, болеет всего шесть часов. Бабцу аппендикс отхерачитьещё проще, чем палчонку кинуть. А у меня в глазах что-то рябит

Да, в марте, 17-го, Антон Булгаков и сделал свою первую самостоятельную полостную операцию! Пациентка, высокая худенькая девушка с большими глазами, перенесла её хорошо и поправлялась стремительно. Конечно, тот факт, что операцию делал студент, постарались скрыть. Операционная сестра была своя в доску и всякое в жизни видела, анестезиолога не звали и справились под местной, в истории болезни Ломоносов записал хирургом себя. Булгакову очень хотелось похвастаться группе, но и тут нужно было держать язык за зубамистрашное слово «стукачи» постоянно повторялось Ломоносовым. Стукачи были повсюду, учил он. Особенно в хирургии

«Свою» больную оперировавший хирург наблюдал очень усиленно, заходя по нескольку раз на день и каждый раз осматривая её по полчаса, лично делал все перевязки и снимал швы. В день выписки Наташа принесла ему букет цветов, торт и бутылку армянского коньяка о пяти звёздочках. Булгаков равнодушно принял всё это и отнёс своему учителю, моментально забыв о Наташе как о личности. Нет, он навек запомнил еёно как свой первый аппендицит, свою первую операцию, свой первый успех.

Однако Наташа считала иначе. Она влюбилась по уши во внимательного молодого доктора, потеряла покой и вскоре пришла к Антону на дежурство, одетая во всё лучшее и накрашенная. Она приходила ещё несколько раз, сидела в сестринской, курила, молчала и вздыхала. Антон бегал от неё по отделению взъерошенный и злой, в сестринскую не шёл и изображал всем своим видом крайнюю занятость. Над незадачливым хирургом уже смеялись дежурные врачи и медсёстры. Наташа не уходила.

Делать нечего, пришлось после отбоя вести её в пустующую в этот час чистую перевязочную, запирать дверь и отвечать взаимностью на пылкие чувства девушки. Она вовсе не была тощей, просто худой, но в меру, и демонстрировала такую покорность, такую влюблённость, что ему становилось  совестно тут же убегать по окончании сексаснимать капельницу или записывать вновь поступившего.

Девушка знала график его дежурств и приходила ещё раза четыре или пять. Булгаков уже приноровился и научился извлекать из недолгого общения с нею максимум возможного удовольствия. Ни на что большее она, кажется, не претендовала. Антону тогда ни разу не пришла в голову мысль сводить её в кино или на дискотеку, хотя бы просто пройтись по улицам. Да и в разговорах с Наташей он ограничивался самым минимумом слов, предпочитая язык чувств, который у него тогда хорошо развязался.

Неизвестно, чем бы всё это закончилось. Расстались они так же из-за Ломоносова, благодаря которому и познакомились. Опять они оба дежурили, опять привезли больнуюэтот раз с разлитым диффузным перитонитом. Больная была тяжёлая, операция предстояла рискованная. Ломоносов был зол и трезв. Он удивительно чувствовал ситуацию и «принимал на грудь» только тогда, когда это было безопасно. Булгаков готовился ассистировать, разыскивал по всей больнице кровяную плазму, ругался с напарницей Светой, которая «гавнилась» и не отпускала его на операцию, и очень разозлился, когда пришла Наташа. Её близорукое моргание и виноватая улыбка вдруг взбесили его. Антон наговорил ей всяких грубостей и выставил из отделения.

Наташа пропала и больше не появлялась. Антон поначалу чувствовал огромное облегчение, которое вскоре переросло в лёгкое недовольство собой. Он знал, что зря обидел хорошего человека и надеялся забыть о неудачной любви в объятиях новой женщины. Но вся беда была в том, что новая женщина с тех пор так и не объявилась. В учёбе и трудах прошла весна. Его студенческая, хирургическая и медбратская жизнь шла по накатанным рельсам. Всё в ней удавалось, жизнь получалась, но не хватало в ней чего-то очень важного.

Антону исполнилось 23. Всё чаще светлая и грустная тоска, тоска отсутствия рядом Еёкого? просто Её, девушки, подруги, предметанаходила вдруг, и вдруг ни с того, ни с его. Потребность в Ней была почти физиологическая. Но Она всё не встречалась. Да и как Она могла встретиться при таком диком образе жизни, который Антон считал совершенно нормальным.

«Такая жизньединственная форма существования моего  белкового тела», утверждал он, шутливо перефразируя Энгельса.

Потом была летняя сессия. Потом полная впечатлений поездка в лагеря с военной кафедрой, где из них шесть недель готовили военных медиков. Потом был снова экзамен, потом Булгакова попросили в августе поработать в отделении, совсем некому тогда было. Дежурства шли сутки через сутки, и август промелькнул незаметно. Сейчас уже октябрь заканчивался, а после Наташи так никакая женщина больше не появилась.

Булгаков вздохнул. Он выбрался с окраин на оживлённую улицу, где были магазины, киоски и телефонные автоматы. Он порылся во внутреннем кармане куртки, в который обычно никогда не наведывался, нашёл там какую-то бумажку, развернул под фонарём и энергично взмахнул рукой- есть!

Наменять двухкопеечных монет было делом двух минут. Вскоре он уже стоял в новой будке и, прижав трубку к уху, левой рукой крутил тугой диск, а в правой держал выцветшую бумажку с номером, провалявшуюся эти 6 месяцев в кармане куртки.

 Да?  услышал он слабый знакомый голос.  Говорите, вас не слышно

 Наташа?  сфальшивил Антон.  Не узнала? Я, да. Добрый вечер. Как поживаешь?

 Кто это Антон? Не вижу ничего особо доброго в этом вечереответили ему, не сразу.  Откуда у тебя мой номер?

 Ты же сама мне его дала тогда когда ну, это

 «Это», если мне память не изменяет, было в марте и в апреле А сейчасоктябрь

 Октябрь? Разве? Понимаешь, я тогда ушёл на операцию

 И что, только с неё вышел? Поздравляю

 Нет, не только что у меня же работа, учёба, потомармия.

 Так тебя что, в армию забрали?! И куда? Ты откуда звонишь-то?

Булгаков объяснил, что всё это время был на «офицерских сборах». То, что они, эти сборы, проходили в июнеиюле и почти три месяца, как закончились, говорить не стал. Абонент приняла это объяснение, как любые другие. Всё же Антон для неё был существом из иных, горних, сфер, и вся его медицинская деятельность была априорно непознаваема.

 И ты сохранил номер моего телефона? Зачем же?

 Я.... я всё помню, Наташа. Очень помню,  голос Булгакова так правдоподобно задрожал, точно он испытывал сильное переживание. Антон заметил это и удивилсяон и правда переживал, но не столь сильно.

 Почему раньше не позвонил?  несколько любезнее зазвучало с другого конца провода.

Молодой человек ответил, что впрочем, какая нам разница, что именно он ответил. Уже понятно, что будущий хирург вполне умел «вешать лапшу», а так же мастерски использовать служебное положение в личных целях. В любом деле важен результат, а результатом разговора стала встреча возле Танка через час.

Наташа пришла не совсем вовремя, опоздав на десять минут. Она вдруг появилась из частого мелкого дождика запыхавшаяся, раскрасневшаяся, с выбившимися из-под шапочки волосами. Она торопилась, боясь не успеть, и, сойдя с троллейбуса, почти бежала к памятнику. Антон прослонялся этот час по центральной улице Ленина, куря дешёвые болгарские сигареты одна за другой и думая непонятно о чём.

Девушка, достигнув своего хирурга, остановилась, сложила руки перед собой, скрестила ноги и нерешительно улыбнулась. Она так мало изменилась за эти полгода, как будто только вчера он её прогонял со своего рабочего места в грубых выражениях. Её полуулыбка и быстрый взгляд из-под свежеподведённых приспущенных ресниц означали готовность ко всему, которые тогда так взбесили нашего героя.

Привычка всегда преодолевать трудности иногда играет с героями злую шутку.

«Ну вот, снова она беспомощно мне улыбается, точно и не прошли эти полгода»

Антону почти пришлось принудить себя улыбнуться.

 Ну, привет,  произнёс он, решительно обнимая подружку. Она моментально прильнула к нему, и близость знакомого тела тут же воспламенила притупившиеся за месяцы «простоя» чувства нашего героя. Он отвёл Наташу в сторонку и жадно поцеловал. Она так пылко ответила, что последние сомнения исчезли.

До родного общежития от памятника (впрочем, кому именно и был ли вообще это памятник, остаётся неизвестным. На булыжном постаменте стоял обычный танк «Т-34», крашенный в зелёный цвет, с воинственно приподнятой пушкой. Боевая машина была повёрнута на запад. К 9 Мая здесь появлялись букеты цветов и пионеры в белых рубашках) было рукой подать. Наташа не спрашивала, куда они идут. Она мечтательно держала высокого хирурга под руку и горделиво смотрела по сторонам. Чувствовалось, что за Булгаковым она пойдёт в огонь и в воду.

XX

«Центральный Комитет исходит из твёрдого убеждения, что реализация курса на ускорение, на перестройку, на достижение качественно нового состояния советского общества немыслима без активации идейно-теоретической деятельности, без надёжного обеспечения научно-практических мер по совершенствованию общественных отношений развитого социализма»

(Советская пресса, октябрь 1986 года)

На входе в общежитие обычно спрашивали пропуск или удостоверяющий личность документ. У Антона, как правило, особых трудностей с проходом и проводом к себе не имелось: все штатные вахтерши его знали, он всегда с ними здоровался и очень нравился бабушкам. Обычно на вахте сидел и кто-нибудь из студентов, но многих Антон знал и был в хороших отношениях. Его с дамой должны были бы пропустить беспрепятственно.

Проблема могла возникнуть в комнате. Прежний сокурсник и сосед   Антона, Дима Красненков, в начале шестого курса женился на городской и переехал жить к тёще. Видимо, ему не очень сладко у неё жилось, так как Дима заходил потом четыре раза и приносил с собой водку«побухать на воле», и завидовал «безграничным возможностям» Антона. Закрыв дверь, пили и вспоминали прежние весёлые деньки.

Теперь соседом Антона стал первокурсник Миша Богомолов, только что окончивший школу юноша. Он мечтал стать гениальным хирургом или придумать лекарство от рака, а сейчас упорно грыз гранит науки. Он ещё не помышлял о близости с женщиной, но в Антоне видел высшее и мудрейшее существо, подчиняясь во всём беспрекословно. Пожалуй, соседа можно будет выпихнуть из комнаты на часок, не объясняя причин

Но проблемы возникли ещё при входе. На вахте сидели и стояли несколько крепких и румяных молодых людей с красными повязками на рукавах, причём явно не жильцы общежития. Главным у них был Сева Мельников по кличке «Мюллер», сокурсник Антона, из группы терапевтов. Это был «Прожектор» Комитета комсомола. Парни проверяли документы не только у всех входящих, но и у выходящих. Без наличия документа не впускали и не выпускали. У вахты с обеих сторон образовалась очередь.

Сева, пухлый невысокий крепыш с длинным вздёрнутым носом и вечно готовым к скандалу выражением, лично разбирался с каждым и давал команду своим активистамвпускать или выпускать. Эта новая должность очень нравилась Мюллеру. Он и расхаживал упруго, и держал грудь колесом, и без конца взбивал наверх свои пышные волосы. На него смотрели. Кто-то попытался выйти на улицу с «запахом алкоголя изо рта». Это моментально унюхали комсомольцы, задержали и передали Севе для допроса.

 Тэ-экс, молодой человек,  надменничал толстенький Мельников перед перетрусившим студентиком, которого Булгаков хорошо зналтот учился на четвёртом курсе и жил на их этаже,  от вас пахнет! Назовитесь, пожалуйста. Фамилия, комната, курс, группа. Итак?

 Я не понимаю,  ещё больше бледнел тот,  что такого-то? Мне срочно идти надо, на почту. У меня на 21.00 переговоры с домом, с матерью. Пустите, ребята

 Наличие запаха алкоголя изо рта,  разъяснил Мюллер, даёт основания мне вас остановить и выяснить ФИО. Вы знаете, что в общежитиях мединститута строжайше запрещено употреблять спиртное! Что пили? С кем пили? Где взяли?

 Не пью я вообщеВам показалось это, наверное, от меня так пахнет одеколоном «Шипр»!

 Андрей, подойди сюда, понюхай этого кадра. Пахнет? Да вы дышите! Не в себя!

 Конечно, пахнет,  подтвердил Андрей.  Заметно, во всяком случае.

 Вот. Ему тоже показалось? Всё, два свидетеля есть. Назовитесь, молодой человек, и можете быть свободны, идти на свои переговоры.

 Я назовусь, а вы меня запишите, что пьяный был,  подозрительно хлюпал носом задержанный.  Потом доказывай, что не верблюд. Не пил я! Вот и весь сказ. Вам надовы и узнавайте.

 Как вы себя ведёте?

 Я себя нормально веду!  закричал бедолагастудент, понявший, что ему терять нечего и начал вырываться из цепких рук активистов.  Я не пил! Не имеете права задерживать, у меня переговоры срываются! Пустите!

 Властью, данной мне народом, я имею право задержать вас до выяснения личности. Тем более, вы без пропуска Не назовётесьотведём в 27-е отделение милиции. Там быстро установят

 Пропуск в комнатесразу сдавался задержанный при упоминании милиции.  Сейчас принесу.

 Андрей, сходи с ним, посмотри там, а то ещё сбежать надумает!

Антон и Наташа поспешили выйти, пока Сева, отправив четверокурсника за пропуском в сопровождении молчаливого самбиста Андрея, не повернулся в их сторону. То, что Мюллер и Булгаков учились на одном курсе, сейчас ничего не значило. Начальник «Комсомольского прожектора» и должен был проявлять особую принципиальность именно со своими, чтобы не заподозрили в мягкотелости. Шансы Булгакова застрять на вахте были более, чем высоки: отсутствие пропуска, запах алкоголя изо рта, попытка нелегально провести в общежиите постороннюю. А если он ещё начнёт некорректно вести себя и препираться

В общежитие был другой путьчерез подвал. Туда вела малозаметная дверь с улицы, с внутреннего двора, которая должна была быть наглухо заколочена. Её и заколачивали каждую неделю дежурные слесаря гвоздямистомиллиметровками, но студенты не желали мириться с этим и тут же отколачивали, сохраняя за собой право беспрепятственного круглосуточного прохода домой.

Назад Дальше