Когда маленькая Элена распахнула глаза, то первым, что увидела, был большой пласт черепичной крыши, блокировавший ей путь. Отважившись оглядеться, девочка пришла в ужас. От их дома остались только внешние стены и её спасительницакрепкая лестница, которая отныне поднималась в открытое небо.
***
Вышедшим на берег мореплавателям предстала, леденящая душу, картина. От благополучного города с прекрасной архитектурой остались лишь, дымящиеся местами, руины, из-под которых не переставали доноситься стоны и крики о помощи. Первыми на выручку разрушенному землетрясением городу, пришли моряки российского флота, находившиеся в учебном плавании по Средиземному морю. В роковую ночь они оказались неподалёку от берегов Мессины.
Порой издалека казалось, что некоторые здания не пострадали, но подходя к ним ближе, и заглянув в окна с разбитыми стёклами, становилось понятновнутри не осталось ни потолков, ни межкомнатных стен. А из-под обломков торчали омертвевшие части тел, погребённых заживо людей. Морякам предстояло вытащить из месива мебели, кусков обвалившихся стен и балок десятки тысяч живых и мёртвых. Матросы, гардемарины и офицерывсе трудились наравне. Большую часть работы им приходилось проводить вручную, не используя ни кирки, ни лома, дабы не поранить выживших под завалами. Прямо посреди улиц, рядом с наскоро организованными перевязочными пунктами, спасатели были вынуждены складывать извлечённые из-под завалов трупы, чтобы скорее прийти на помощь тем, у кого ещё были шансы выжить.
После многих часов тяжёлых работ, один из гардемаринов, поднял голову в небо, чтобы хоть немного перевести дух. Над городом, ещё недавно цветущим, повисло огромное чёрное облако. Ноги подкашивались от усталости, и он уже не понимал: действительно ли в один момент все звуки стихли, или эта абсолютное беззвучие лишь аудиальный обман, созданный его измождённым мозгом.
Внезапно сквозь тишину пробился детский плач. Вместе с ним вернулись все остальные шумы, и у юноши будто открылось второе дыхание. Гардемарин стремительно ринулся к устоявшему фасаду большого дома, откуда, как ему показалось, доносились горькие рыдания ребёнка. Не зная итальянского языка, он кричал то по-русски, то по-французски: «Где ты? Потерпи, я сейчас помогу тебе! У э тю? Ж'арив!» Молодой человек осторожно ступал по обломкам, всякий раз опасаясь, что под каждым из них может оказаться ещё живое дитя.
Плач остановился. Гардемарин осмотрелся и заметил, маленькую девичью головку. Едва виднеясь из-за обломка крыши, прислонённого к каменной лестнице, девочка с мольбой смотрела на своего возможного спасителя. Позабыв осторожность, юноша скорее направился к ребёнку, и тут, услышал жалобное завывание. Вероятно, перелезая через очередную гору обломков, наступил на зажатого под ними человека. Решив, что сначала убедится, цела ли девочка, добрался до лестницы и заглянул в щель за упавшим фрагментом крыши. За исключением пары ссадин, ребёнок, казалось, был невредим. Гардемарин сделал несколько заходов, но отодвинуть покрытый черепицей пласт ему не удавалось.
Не бойся, я сейчас позову на помощь, насколько мог успокоительным тоном, сказал юноша и перевесил свою руку через разделяющую их преграду. Девочка на несколько секунд крепко сжала кончики его пальцев и затем отпустила. «Кажется, она меня поняла», подумал молодой человек и стал пробираться к месту, где недавно слышал стоны. Откидав в сторону несколько нетяжёлых обломков, увидел девушку: её ноги были придавлены громоздким деревянным комодом, но она была в сознании. Гардемарин добрался до выхода, и позвал на помощь двух крепких матросов.
В первую очередь решили вызволить зажатую под комодом девушку. Подняв с неё тяжеловесную мебель, положили на носилки и отнесли к ближайшему пункту медицинской помощи. Гардемарин не решился оставлять напуганного ребёнка в одиночестве и пока ждал возвращения матросов, срывающимся голосом читал стихи Пушкина, стараясь придать интонации успокаивающее звучание. Юноша догадывался, что девочка его не понимает, но чувствовал, что ей сейчас важно ощущать чьё-то присутствие:
«В темнице там царевна тужит,
А бурый волк ей верно служит;
Там ступа с Бабою Ягой
Идёт, бредёт сама собой»
Гардемарин, оборвал чтение стиха, увидев, что один из матросов вернулся. Вдвоём они сумели отодвинуть кусок крыши, и девочка по очереди обняла обоих своих спасителей. Затем тоненьким дрожащим голосочком вопросительно пробормотала что-то по-итальянски.
Мадре, падре Полагаю, она спрашивает, про своих родителей, задумчиво произнёс гардемарин.
Пусть девочка пока побудет с вами, а я попробую их найти, хриплым басом распорядился матрос, и осторожно приподнимая обломки, начал поиски.
Малышка уселась на руки гардемарина и что-то лепетала на мелодичном языке. Чаще всего повторяла «Мамма, папа и Кьяра». Молодой человек сделал вывод, что Кьяра возможно её сестра, няня или родственница, та самая девушка, которую удалось вызволить из-под завала. В ответ юноша лишь успокоительно похлопывал её по маленькой спинке и повторял «Ничего, ничего».
Сюда! усталым низким голосом позвал матрос с другой стороны дома.
Гардемарин поставил девочку на землю и с помощью жестов объяснил, что ей нужно подождать здесь. Добравшись до матроса, заметил небольшую часть ночной сорочки, отороченную кружевом.
Это, должно быть, её родители. Скорее, нужно помочь им!
Оттащили мелкие обломки стен и потолка, затем с трудом подняли деревянный пласт и опрокинули его на другую сторону. Лежащий на боку мужчина, нежно обнимал свою красивую жену, чуть склонившую голову в его сторону. Лица у них были спокойные, безмятежные. «Что там землетрясения и прочие катастрофы, когда любимый человек рядом и снятся сладкие, сказочные сны», мысленно прокомментировал гардемарин.
Приблизившись, прошептал:
Синьоры, нужно просыпаться.
Но, супруги никак не отреагировали. Тогда юноша потрепал за плечо молодого мужчину и повторил:
Просыпайтесь скорее, ваша дочь не перестаёт о вас спрашивать.
Гардемарин прекрасно видел вытекшую тонкой струйкой кровь из чуть приоткрытых чувственных губ девушки, и растёкшееся бурое пятно под головой её мужа. Однако, всё громче и громче, будто теряя терпение, пытался их разбудить.
Синьоры, имейте совесть! Ваше дитя переживает. Немедленно просыпайтесь!
Бывалый матрос грубо оттянул обезумевшего юношу от бездыханной пары, обессилено упал на колени, и, вжав в лицо ладони, сдавленно зарыдал.
Глава 2. Будущие островитяне
Май 2015 год, Юг Франции
Матильда поднесла чашу к губам, свела глаза к её содержимому и тут заметила: в жидкость насыщенного зелёного цвета погрузился серебристый локон её волос. Вытянула из чая «Маття» мокрую прядь и таки сделала глоток бодрящего напитка. Испорченная причёска ничуть не омрачила ей настроение. Чтобы привести себя в порядок к вечеру, времени оставалось с лихвой. «Можно даже успеть собрать пару коробок для переезда», запланировала девушка, наслаждаясь пребыванием на золочёной солнцем террасе.
Хоть короткая стрелка часов наклонилась от полудня лишь на одно деление, жара не по-весеннему быстро набирала обороты. В саду благоухали и услаждали взор розы, а на взрослых оливковых деревьях сплетничали птички. Обожаемый пёс Попей, устроился рядом и с упоением грыз, очищающее зубы, лакомство, обхватив его двумя передними лапами. С недавних пор такие приятные мгновения превратились в почти ежедневный ритуал. Между тем к обеденному часу Матильда успела немного: выучила пятнадцать новых итальянских слов и прогулялась с собакой.
До этой беспечной поры девушка жила в том мире, где правят «жаворонки». Рано вставала на работу, садилась в машину и, дрожащей от холода рукой, пыталась вставить ключ в зажигание. А после ещё минут пять клокотала зубами, в ожидании пока салон немного прогреется. Решив убежать от климата, к которому её тело так и не смогло адаптироваться за годы, проведённые в Москве, решила вернуться на свою историческую родину. В страну сыра, хрустящего багета, вина и любви. Родилась Матильда во Франции, но большая часть её жизни прошла в России, и потому ментально она считала себя русской. Тем более что в её жилах текла наполовину русская кровь.
Прабабушка Матильды была белой эмигранткой. После Октябрьской революции Софья Илларионовна Журавлёва покинула Россию и осела на чужбине, ожидая, когда всё уладится и станет возможным вернуться домой. Однако ужасающие новости из родных краёв доходчиво давали понять: таким как она, там больше нет места. Казалось, её жизнь была полностью разбита. Но волей судьбы и благодаря предприимчивости Софьи Илларионовны через некоторое время дела начали налаживаться. Оказавшись на юге Франции, молодая русская интеллигентка вышла замуж за земляка, такого же эмигранта. Вместе им удалось пережить все выпавшие на их эпоху трудности, поставить на ноги своих детей и порадоваться внукам.
Софья Илларионовна полностью ассимилировалась культуре и порядкам новой страны, благодаря которой ей удалось стать счастливой. Хоть многие раны из прошлого так и не смогли затянуться. Несмотря на то, что внешне прабабушка Матильды ничем не отличалась от любой другой благополучной француженки, своим детям всё же прививала любовь к русскому языку, литературе, традициям и даже кухне.
Мать Матильды, была зачарована рассказами своей бабушки, ещё жившей в Российской империи. Анастасия, была убеждена, что в той стране всё имеет огромный или вовсе не измеримый размерширокие реки, необъятные просторы и бескрайние леса. Когда она была совсем маленькой, ей казалось, что в такой большой стране, должно быть, обитают не обычные люди, а великаны. Живут в очень высоких домах, спят на огромных кроватях, а порции мороженого там величиной с гору Монблан. Девочка представляла, что однажды приедет туда и в один миг тоже превратится в великаншу. Без труда сможет дотягиваться рукой до самого неба и лепить из облаков разные фигурки. Закончив, со всей силы будет дуть на четыре стороны света, посылая свои творения плыть по небу на забаву жителей разных стран.
Даже повзрослев и поняв, что это всего лишь игры детского воображения, мать Матильды продолжали интриговать обычаи и поступки русских людей. Они казались Анастасии странными и чуть сумасшедшими, но в то же время такими близкими ей по духу.
Каждое воскресенье вся семья приходила к бабушке Софи на обед, и та угощала их наваристым красным борщом, золотистым жареным картофелем, квашеной капустой и сочными блинчиками с мясом. Больше всего Анастасия любила пирожки с различными начинками, но особенно с зелёным луком и яйцами, которые впоследствии научилась печь сама. Но вот странность, в точности следуя бабушкиному рецепту, её пирожки никогда не получались такими же, как у Софьи Илларионовны. Наверное, есть в приготовлении пищи какое-то волшебство, которое словно один из ингредиентов передаётся блюду от повара. Иначе Анастасия эту загадку объяснить не могла.
Воодушевлённая этими воспоминаниями, Анастасия очень гордилась своим происхождением и имела романтично-возвышенные представления о России. Во многом благодаря этому ей удалось уговорить своего французского мужа отправиться искать фортуну в Россию девяностых годов, такую манящую для предпринимателей.
Матильде не довелось познакомиться с прабабушкой. Софья Илларионовна, умерла за десять лет до её появления на свет. С самого рождения дочери, Анастасия говорила с ней исключительно по-русски. И потому, переехав в трёхлетнем возрасте в Москву, Матильда без труда смогла общаться со своими русскими сверстниками. Вот только с гибелью отца, французский язык был вытеснен более популярным для изучения английским, и даже редкие поездки к родственникам, оставшимся во Франции, почти никак не исправляли ситуацию.
Как только, Матильда окончила вечерний факультет архитектурного института и забрала диплом, то в тот же день позвонила начальнику, сообщив, что увольняется. Конечно, тот потребовал отработку, предусмотренную в случае ухода по собственному желанию. Последние две недели в должности «Помощница архитектора» пролетели незаметно. Своего начальника Матильда за глаза называла пассивным социопатом, и хоть за ней водилась неуёмная страсть к преувеличениям, в данном случае прозвище было подобрано вполне точно. Перед выгодными ему людьми, а особенно клиентами, архитектор умело скрывал свою бессердечность, вспыльчивость, беспринципность, а также отсутствие малейшего уважения и эмпатии к окружающим. Подчинение такому руководителю не только омрачило первый опыт работы девушки, но даже поселило в её душе сомнение: а хочет ли она и дальше работать в сфере архитектуры? Настолько ядовитым оказалось воздействие неприятного начальника.
Поразмышлять о будущей профессии Матильда решила позже. Билеты были куплены, и родственники с нетерпением ждали её приезда. Бабушка с дедушкой заманивали внучку жить к себе. В этом случае пришлось бы выслушивать нравоучения всякий раз, когда Матильда ненароком ссутулится, выйдет к столу неприбранной, или, не дай бог, использует в своей речи молодёжный сленг. Другое дело тётя по папиной линии. Русского языка та не знала, а к ошибкам на французском относилась снисходительно. Тётя всячески выказывала желанность приезда племянницы. Присылала фотографии своего сада, дома, комнаты, в которой Матильде предстояло жить первое время, а также сыновей своих подруг. Объясняя последнее, а по тону скорее оправдывая, тем, что племяннице нужно завести друзей, для практики французского языка. Такая забота очень трогала, но пока поиск жениха не был приоритетом. Для начала нужно было подтвердить во Франции свой диплом. Довести до приемлемого уровня знание французского языка и найти работу.
Однако, как часто бывает в жизни, получилось совсем не так, как было запланировано. Спустя неделю после приезда, Матильда встретила мужчину своей мечты. А через четыре месяца они уже были женаты. Разнеженная заботой мужа, девушка позволила себе немного расслабиться. Не слишком рано просыпаться и неспешно прогуливаться с собакой среди живописных прованских пейзажей, а учиться лишь в свободное от праздности время. Между тем побаивалась, что такой образ жизни окончательно её затянет и поставит крест на прежних планах. С целью самобичевания, которое она считала мотивацией, стала обзывать себя обидным словом БОМЖ. Расшифровывая эту аббревиатуру на свой лад: «Без Определённого Метода Жизнеобеспечения». На самом деле обеспечение было вполне определённое: муж ни в чём ей не отказывал, и его заработок вполне достойно обеспечивал их небольшую семью. Как бы то ни было, полное отсутствие профессиональной самореализации Матильда считала для себя неприемлемым, а абсолютную финансовую зависимость от мужа непредусмотрительной.
От одной только мысли, что с Венсаном может что-то случиться, у девушки сжималось в груди, а к горлу подступал ком: «Даже если не думать о плохом, разве зря женщины так долго боролись за свои права, чтобы в двадцать первом веке не пользоваться всеми благами равноправия?» Пока же мысли прямо противоположно расходились с действиями. Вернее, Матильда осознавала, что могла бы успевать гораздо больше.
Допив остатки чая, девушка посмотрела на чистое ярко-синее небо, и потянула руку к волосам. Имелась у неё такая привычка: в задумчивости накручивать локон на палец. Наткнувшись на влажную прядь, придирчиво оценила степень ущерба, нанесённого чаем. Неопрятный локон потерял родиевый блеск, зато приобрёл еле заметный зеленоватый оттенок. Придётся перемывать голову и делать укладку заново. Стоит признать, что полностью седая шевелюра ничуть не добавляла Матильде возраста. Необычный цвет был лишь наполовину заслугой генетики: её отец к двадцати пяти годам был уже полностью седым, у неё же пока только половина волос из средне-русой стала пепельной. Вопреки естественному желанию женщины закрашивать седину, решила придать своей внешности экстравагантности и, напротив, красила в серебро ещё не поседевшие локоны.
Размышления привели Матильду к предстоящему вечеру. А именно к неприятной для неё встрече. Молитвенно сложа руки, она еле слышно произнесла: «Господи, если ты всё-таки существуешь, пожалуйста, сделай так, чтобы Пьер и Виржини Лакруа по какой-нибудь отрадной для них причине, не смогли прийти на сегодняшний вечер. Аминь». Взяла телефон и набрала мужу сообщение: «А придут ли сегодня мадам и месье Лакруа?»
Несмотря на самокритику, тем не менее Матильда достигла очевидных успехов в знании французского языка. Ведь ещё несколько месяцев назад делала грубые ошибки и попадала в комичные, а то и откровенно конфузные ситуации. Вот и сейчас вспомнилась одна из этих историй, заставившая её помрачнеть.