Братцы, я пойду разведаю, куда спрятать лодку, полушепотом сказал Дубков. Ждите.
Правильно, Вася, иди. Будем ждать, ответил ему я, входя в роль командира. Иди.
Василий вернулся минут через десять:
Тут лодок не сосчитать. Немцы с той, с нашей стороны драпаливсе лодки сюда перегнали и на берегу побросали. Видно, надеются столкнуть нас в воду и снова вперед ринуться.
Нашу лодку можно и здесь оставить. Никто лодки пересчитывать не будет и чем они друг от друга отличаются, никто не заметит, не разберется.
Мы и сами уходить будемлюбую возьмем. Три лодки ощупалу всех весла на месте.
Сейчас будем подниматься наверх. Тишинаполная. Один неосторожный шаг, покатится какой-нибудь каменьи крышка. Наверху не выскакивать, не соскакивать. Оглядимся. Прислушаемся. Вон небо вроде светлеть стало. Тучи редеют. Полежим на обрывесориентируемся. Надо так спрятаться, чтобы фашистам на глаза не попасться и самим по возможности побольше увидеть. Всем все ясно? Я пошел вдоль обрыва. За мной, стараясь ступать как можно тише, цепочкой потянулись остальные.
И нам опять повезло. Через несколько минут я наткнулся на тропинку, ведущую на обрыв, так что карабкаться на него не пришлось.
Поднявшись наверх, мы залегли на самой кромке. Здесь, наверху, было значительно светлее, чем внизу, под обрывом. Низкие тяжелые тучи быстро плыли на запад. Из темноты все отчетливее проступали белые пятна высвобождающегося от туч неба. Расширялся обзор и вокруг нас.
Метрах в 5070 справа от нас начали выплывать какие-то постройки. На фоне неба четко вырисовался треугольник крыши дома или сарая. Чуть ниже треугольника прорисовалась щетина дощатого забора. Строение казалось заброшенным, безжизненным. Ни звука. Ни огонька.
Слева высветилась груда бревен и высокий, все отчетливее и отчетливее белеющий прямоугольник. Такие бело-красно-черные прямоугольники в окружении груды обугленных бревен мы видели десятки, сотни раз на пути к Днепру. Это были печи, остатки сгоревших домов
Небо за пепелищем вкривь-вкось перечеркивали ветви обгоревших деревьев. Такую картину мы видели тоже не впервые. В десятках, сотнях сгоревших хуторов и сел у пепелищ стояли черные мертвые сады, ветви деревьев которых были похожи на вскинутые в небо руки людей, молящих Бога о помощи и пощаде.
Впереди все явственнее выступали из рассеивающейся темноты дома улицы, окраины которой уходили куда-то вниз, за косогор.
Братва, надо разведать, где нам можно надежно укрыться. Место должно быть такое, чтобы мы могли просматривать всю округу. Но и спрятаться надо надежно. Впередицелый день. Мне кажется, лучше сдвинуться влево, подальше от целого дома. Его могут облюбовать, если уже не облюбовали для себя фашисты
Товарищ старшина, почти перебив меня, вскинулся Володя. Разрешите мне разведать. Я маленький, юркий. Сползаю к сгоревшему дому, посмотрю, что там, за ним, в саду. Я мигом
Правильно мыслит, приглушенным басом поддержал Володю Виктор Козырин. Не за папину же руку ему держаться
Парень что надо. Настоящий матрос! уже вслед унырнувшему в темноту нашему юнге, как привычно называли Володю во всей нашей роте, одобрительно буркнул Василий Дубков.
Володя вернулся быстро.
Нашел! чуть не выкрикнул он. Там, в саду, погреб. Тамбур деревянный, из досок, щелястый. Погреб большой, глубокий. Никакой снаряд не возьмет. Там даже бочка с мочеными яблоками и две бочки с огурцами и капустой. Ешьне хочу. Я попробовал, нормально всеи яблоки, и все остальное. В щели наблюдать можно. А в случае обстрела, бомбежки можно вниз спуститься. Вдруг наши задумают немчуру погонять, пристреляться перед переправой. Жахнут! а мы яблоки едим
Молодец! почти одновременно выдохнули Василий, Виктор и я
Погреб понравился. Действительно, из тамбура можно было незаметно наблюдать за всей округой. Тамбур метра на два возвышался над землей. В нем можно было стоять в полный рост и с высоты своего роста рассматривать, изучать округу.
Там, внизу, яблоки, огурцы, капуста. Я покараулю. Поешьте. Володя остановился на первой ступеньке спуска. Я, как только наткнулся на погреб, спустился вниз, не утерпелдва яблока и два огурца съел.
Рассвело. От реки начал подниматься туман. Мы забеспокоились. Застит все вокруг на полдня Однако потянуло ветром и туман рассеялся.
Братцы, смотрите. Сюда смотрите, позвал Дубков.
Что там? У меня тоже есть на что смотреть. Вон по улице целый отряд фашистов куда-то потопал, откликнулся Козырин.
Я подошел к Дубкову. Он показал пальцем на щель и отклонился в сторону.
Дом, который в темноте можно было принять за сарай, гляделся массивным, прочным, скорее не жилым, а каким-то казенным зданием.
На крыльце дома стоял высокий офицер в фуражке с высокой тульей и за что-то, грозя кулаком, распекал стоящего внизу солдата.
Солдат как истукан стоял в неподвижной подобострастной позе. Слов офицера было не слышно.
Солдат из-за дома вывалил, прильнул к щели рядом со мной Василий. Видно, вокруг дома топтался. И как это мы не нарвались на него Эх, врезать бы сейчас
Ты что, Вася. Для нас сейчас главноене врезать, а, наоборот, затаиться, замереть и, что бы ни случилось, не шелохнуться. Смотреть и запоминать Смотреть и запоминать Смотреть и запоминать
* * *
Ты не спишь, Андрей? Убаюкал я тебя своим рассказом
Что вы, Сергей Сергеевич! Обижаете. Слушаюи как книгу читаю, кино смотрю. Как будто с вами там, на днепровском берегу, среди врагов в разведке нахожусь.
И все же давай сделаем перерыв. Поспать надо. Нас, стариков, хлебом не кормипоболтать дай.
Какая же это болтовня Сердце сжимается
Вот-вот, и у меня сердце поднывать начинает. Завтра при случае дорасскажу.
Ну уж теперь я от вас не отстану, Сергей Сергеевич. Будь бы писателем, я ваш рассказ бы записал и в книге напечатал. А уж семье своей, друзьям обязательно перескажу
* * *
Не знаю, сразу ли уснул Сергей Сергеевич, а я еще долго лежал с открытыми глазами, смотрел в темноту и видел высокий берег огромной реки, черные ветви умершего сада, матросов-разведчиков, прильнувших к щелям в тамбуре погреба, и много-много немцев вокруг них
* * *
Тучи, походив вокруг курортной долины и стряхнув гром за синеющие вдали сопки, решили вернуться. Опять пошел дождь. Но в отличие от проливного вчерашнегомелкий и нудный. Его неспешность показываладождь зарядил надолго.
После завтрака, чтобы как-то развлечь отдыхающих, нас пригласили в кинозал посмотреть кино, как тогда говорили, про войну и про любовь. Признаюсь, вспомнить название кино сегодня не могу. С тех пор прошло слишком много времени и мне довелось посмотреть слишком много кинофильмов про войну и про любовь.
Сергей Сергеевич в кинозал не пошел.
Не хочу. Войны я и так досыта нагляделся. А про любовь смотреть поздновато. Пойду лучше в свою комнату поваляюсь, почитаю книгу
После обеда многие отдыхающие по рекомендации врачей тоже отправлялись повалятьсяподремать, поспать. Многие же нарушали режим, в койки не ложились, но вели себя тихоиграли в шахматы, шепотом, сдержанно похихикивая, рассказывали анекдоты, беседовали
Мы с Сергеем Сергеевичем относились к числу нарушителей. Если и ложились в кровати, чаще не раздеваясь, то тоже читали книги или купленные в киоске газеты или журналы.
Как только мы вошли в комнату и подошли к кроватям, я увидел, что мой друг берет с тумбочки книгу.
Нет-нет, Сергей Сергеевич, вы обещали
Помнюобещал, а теперь ты, Сынок, напомни, на чем я остановился, старость не радость
Офицер на крыльцеЧасовой Василий, боцман, врезать ему мечтал, вы запретили
А тут меня Виктор Козырин окликнул:
Сергей, от села в нашу сторону немцы толпу женщин гонят. У всех лопаты Куда-то за большой дом к берегу идут
Ясно, окопы копать гонят. К нашему наступлению готовятся. Хорошо, что не сюда. Начеку быть надо. Зашевелились Сейчас фашистам каждая минута дорога Как у тебя там, Володя?..
Е-мое! чуть не во весь голос воскликнул Дубков. Братцы, к нам какой-то старик из офицерского дома идет. В одной руке ведро, в другой посох. Но идет быстро. Что делать? Может, я выйдупугну?
Ты что? Испугается, закричити конец, толкнул в плечо Василия Козырин. Так ведь, Сергей?
Так. Но что делать?
Пусть войдет. Поговорим, уговорим. Свои же людирусские. И ему, поди-ка, несладко у немцев под каблуком быть.
Я согласился с Виктором.
Мы прижались к стенкам тамбура.
Старик вошел.
Володя, чуть не сбив его с ног, захлопнул за ним дверь.
Тише, дед, тише! сказал я. Свои.
Старик отшатнулся, привалился спиной к стене и медленно сполз на землю.
Испужали-то как! Свои. А зачем здесь свои. Я-то подумал бесы какие из-под земли навыползали. Свои Креста на вас нет. Испужали-то как!
Ну, прости, дед. Действительно, тут любой испугаться может. Успокойся. Не черти мы, не из земли выползли. С той, нашей стороны приплыли посмотреть, как вы здесь живете, что едите, пьете, с чем нас ждете.
Ты, старшина, поэт. Чем его стихами забавлять, спроси лучше, зачем он сюда пришел, что там, в офицерском гойне, делает?
Слышал, дед, вопрос?
Слышал. Я в этом доме раньше, до немцев жил. Немцы пришли, меня господин майор в услужение взял. Так где пол подмету куда недалеко пошлютсхожу. Вот в погреб за огурцами послали. Господин майор любит по-русски водку огурцом закусывать. Погреб этот я издавна знаю. В этом доме сгорелом мой сват со своей бабой жил. Хорошо жили, богато. Сад, огород, живность имели.
Красная армия уходила, с ней, дурак, ушел. Немцы пришли, им кто-то про свата все рассказал, дом и все остальное сожгли.
А в доме твоем что немцы делают?
Что-то на картах чертят. На чердак лазят. Смотрят на тот берег в бинокль. Большой такой бинокль. Едят. Пьют. Спят.
Мое дело сторона. Сижу в сенцах на лавочке. Хлеб, тушенку дают. Поедятсо стола убираю, что не доедятдоедаю. Иногда даже водочки дают. «Пей, говорят, за нашего фюрера, за нашу победу!»
И пьешь?
Мне-то что, пью.
С той стороны дома что немцы делают? Нам отсюда не видно.
Бабы какой день окопы копают. Солдаты возле них с ружьями. Веселые. Баб по мягким местам похлопывают. Смеются. Не злые, но бабы их боятся. Слушаются. Не разбегаются.
Что делать с ним, братцы? Оставлять здесь нельзя. Немцы подождут, подождутсами за огурцами придут. Придется отпустить.
Пусть огурцов наберет и идет. Да я сейчас сам ему их снизу принесу. Козырин взял у старика ведро, спустился в погреб.
Поднявшись, он подал старику ведро:
Смотри, дед, помалкивай. Про нас ни слова. Выдашьпервая пуля твоя. Нас погубишь, наши придутпощады не будет. Вон на той обгорелой яблоне повесят.
Зачем вы пугаете дедушку? Он же наш, русский, советский. А наши своих не предают. Разрешите, товарищ старшина, я ему дверь открою, встал Володя Субачев.
Я взглянул на Василия и Виктора. Они кивнули головами.
Открой, Володя. Иди, дед, но помнифашистамни слова. Ни слова
Не нравится мне старик. Ох не нравится. Лизоблюд какой-то. Да что там какой-тонастоящий. Объедки с фашистского стола жрет, опитки допивает, нахмурился Дубков.
Что поделаешь. Голод не до того доведет. Сколько их, таких стариков и старух, отступая, фашистам на съедение пооставляли вдруг взъярился Козырин. Теперь идем винить, судить их за то, что крошки с фашистских столов подбирали
Да чего ты забурлилпар из ноздрей Тех, кто их оставлял, самих мало осталось, в боях полегли. Если и была в чем-то их винапод Москвой, в Сталинграде, в Крыму кровью своей искупили, негромко, миролюбиво откликнулся Дубков, и мы ее продолжаем за всех живых и мертвых искупать
Смотрите! Смотрите! Как немчура засуетилась. Вон двое куда-то в село вприпрыжку помчались, руками машут, в нашу сторону показывают. Офицер тот самый, утренний, опять на крыльце руки в боки стоит, раскорячился, того самого или уже другого часового распекает. Орет как свинья недорезанная. Хоп! Еще три Ганса из-за дома на крик офицера как из-под земли вынырнули Щеки Володи даже в серых сумерках тамбура, куда свет поступал только через щели в стенах, запунцовели от волнения. Вон в кучу сбилисьв нашу сторону идут
К бою! скомандовал я. Без нужды не высовываться! Без команды не стрелять!
Выдал! Выдал! Проклятый старик, выругавшись, скрипнул зубами Дубков и, поудобнее положив автомат на брус доски двери, лег рядом с Володей.
Я и Виктор заняли оборону справа и слева от Дубкова и Субачева.
Немцы шли не так, как обычно ходят в атаку, не цепью, а друг за другом. Расчет их был правильным. Всех их прикрывала от нас печь сгоревшего дома. Дойдя до печи, они укрылись за ней.
Эй, кто вы там, черти полосатые, что ли?.. Сдавайтесь. Бросайте оружие. Выходите. Мы знаемвас четверо. Хода назад для вас нет. Хотите житьбросайте оружие, выходите. Голос кричащего был громкий и спокойный. Так говорят уверенные в своей силе и слабости противника люди. Язык русский. Чистый. Без всяких акцентов.
Сдавайтесь! Выходите!
Не стрелять! Беречь патроны! Пригодятся! уже не понижая голоса, сказал я. Влипли крепко. Но флот позорить не будем. Побултыхаемся!
Товарищ старшина, разрешите, я их гранатой! тоже уже не понижая голоса, обратился ко мне Володя. Доползу вон до того бревна и врежу. Достану. Пусть знаютматросы не сдаются! Пусть знают гады
Потерпи. И гранаты еще пригодятся.
Первым на курок пришлось нажать самому.
Из-за печки к куче полусгоревших обугленных бревен метнулся узкоплечий долговязый фашист. В поднятой правой руке у него была граната с длинной ручкой. Миги она полетит в нашу сторону.
Мне показалось, мой автомат сам ожил в моих руках.
Фашист упал.
Василий, Виктор и Володя восприняли мой выстрел как разрешение или приказ тоже открыть огонь по прячущимся за трубой, вернее за печью, служащей основанием трубы фрицам.
С трубы посыпались остатки штукатурки, полетели осколки кирпича.
Однако стрельба тут же прекратилась. Ребята поняли ее безрезультатность.
Красноперы, сдавайтесь. Будет водка. Будут бабы. Будет жизнь! Иначесмерть! снова послышался громкий, с каким-то мертвым, холодным оттенком голос.
В рупор орет, догадался Козырин. Какой-нибудь плюгавый Гансик пищит, а сам себе гигантом кажется. Нас, матросов, напугать, паразит, хочет.
Наступило затишье. Мы съели по сухарю. Выпили фляжку воды.
Василий похлопал ладонью по вещмешку.
Богато живем. Тут у нас еще по банке тушенки на брата, сухари и две фляжки воды. На ужин хватит.
Эх, Вася, Вася, ужина у нас может и не быть. Попали мы как мыши в мышеловку, вздохнул Виктор.
Ничего, приподнялся Володя. Продержимся до вечера, до темноты, прорвемся назад к Днепру, а уж плавать мы умеем. Правда ведь, товарищ старшина.
Я поддержал его.
Конечно, прорвемся. Патроны есть. У каждого по две лимонки, ножи. Нам бы только до шлюпки добраться, за весла сесть а там с того берега наши шум услышатогоньком поддержат Жить будем. Будем жить!..
И тут снова раздался рупорный голос:
Нас много. Подошло подкрепление. Но гоняться за вами не будем. На пули нарываться не будем. И вас пока убивать не будем. Будем брать живьем. Голыми руками за жабры брать будем.
Сейчас отсюда выйдут бабы. Много баб. Русские. Еврейки. Поганки-партизанки. Они у нас тут поблизости в концлагере обитают. Грехи трудом на благо великой Германии искупают.
Бабы встанут вот тут же возле нас и у вас на виду. Вас четверо. Мы будем считать до четырех. И если хотя бы один из вас не выйдет, будем убивать четырех баб. На вашем виду.
Выйдите, сложите оружие сразу всеспасете всех баб
Вот гад! почти разом воскликнули мы. Вот гад!
И больше не нашли слов
Не смогут они Не будут Не звери же хрипло пробормотал Дубков и тут же осекся. Смотрите! Смо-о-о-три-и-те! Из-за груды кирпича, из-за трубы вышли женщины. Они шли тесной толпой и сосчитать их было трудно. Но было их много.
Женщины жались друг к другу. Явно со страхом смотрели то в сторону немцев, то в нашу сторону. Некоторые, и это было видно, плакали, закрыв лица ладонями.
Ну, начнем отсчет. Будете выходить поодиночке или сразу? Кто первый? с железным равнодушием зазвучал железный голос. Раз два
Вдруг от толпы женщин оторвалась маленькая, худенькая девушка и побежала в нашу сторону. Это было настолько неожиданно для фашистов, что, помедлив несколько секунд, они дали ей возможность пробежать метров двадцатьтридцать. Мы, оцепенев от страха за нее, смотрели на девушку и уже отчетливо видели ее огромные глаза, бледное лицо, длинные, легкие, летящие волосы