Анатолий МусатовЗаслон
Глава 1
Возвышенность, по которой пылила старенькая полуторка, была безлесна, шириной километра три. Одна сторона, ближе к которой пролегала дорога, упиралась крутым косогором в вековой ельник. Другая, отлого спускаясь, скрывалась в таком же густом древостое.
На протяжении часов двух езды эта возвышенность, словно огромная спина, пролегала между угрюмой чащи. Подъезжая к поселку, Евсеев увидел, как леса раздвинулись, отошли к горизонту, а сам поселок расположился на живописном, отлогом склоне, после которого начинались луга, кое-где проблескивающие водой
Попутчики, трое неразговорчивых мужиков, не проявили особого интереса к Евсееву. Только один, помоложе, спросил, по какой он надобности в поселок. Евсеев пояснил. Некоторое время мужики молчали. Затем разговорчивый сказал: «А че ж, не показать, покажем. Мимо поедем». На этом общение закончилось. Иногда мужики бросали короткие взгляды, словно оценивая, что за фрукт, этот парень. У околицы мужик, сидевший рядом кабиной, стукнул по ней. Полуторка затормозила. Махнув рукой, мужик указал: «Туда иди, по тропке. Не промахнешься».
Изба стояла на отшибе. Низенькая, покосившаяся, осевшая в землю, она походила на огромный гриб. Из крыши кое-где торчали клочья побуревшей соломы, да и весь её вид напоминал старую, заброшенную баню. По роду деятельности Евсееву приходилось бывать в разных местах и видеть всякое, но сейчас он был удивлен. «Как же здесь можно житьни колодца, ни хозяйства хоть какого-нибудь».
Отворив плохо сбитую, висевшую на трех кусках от автомобильной шины дощатую дверь, Евсеев вошел. Сеней в избе не было. Низкая, с черными стенами и потолком, большая клеть едва освещалась маленьким оконцем. В дальнем углу угадывалось какое-то подобие очага. Ближе к оконцу виднелся топчан с наваленным на него тряпьём. Вниз вели две земляные ступени. Пол был также земляной и в избе стоял тяжелый, густой запах. Так пахнет в глубоких подвалах и погребах. Евсеев второй раз за это время подумал, что, должно быть, здесь никто не живет. Его размышления прервал тихий, похожий на стон, возглас: «Пи-и-ть».
Евсеев успел заметить, откуда шёл голос. Под грудой тряпья, наваленного на топчане, он разглядел бледное, изможденное лицо, впалые щеки и седую, реденькую бородёнку старика. Неожиданно, Евсеев даже вздрогнул, полог, прикрывающий одну из стенок клети, отодвинулся. Оттуда показалась маленькая детская ручонка, держащая помятую армейскую флягу. Из-за полога вышла девочка, лет десяти. Она несмело, но с огромным любопытством рассматривала Евсеева. Застеснявшись, девочка опустила голову и бочком обойдя его, спряталась за топчан.
Здравствуйте, сказал Евсеев, здесь живёт Мефодий Кириллович?
На его вопрос девочка утвердительно мотнула головой. Сам дед, кряхтя, приподняв голову, недружелюбно смотрел на вошедшего. Евсеев шагнул к топчану.
Простите за беспокойство, я к вам.
Чтой-то к вам, сердито прохрипел Мефодий. Ни в какие больницы я не поеду. Зря только ходите!
Нет, нет, не беспокойтесь, я к вам по другому делу. Я не из больницы, я корреспондент из газеты.
А дедушке нельзя волноваться, ему фершал сказал, подала голос девочка.
Евсеев улыбнулся.
Я ненадолго и постараюсь дедушку не утомить. Разрешите присесть?
Ну, коли так, то проходи. Говори какие у тебя там дела.
Борода деда заходила взад и вперёд. Он пожевал губами. В его голосе всё ещё слышалось раздражение и беспокойство. Видно сильно ему досаждали врачи, что любое посещение его незнакомым человеком воспринималось как попытка насильно увезти его в ненавистную больницу. Но что ещё оставалось делать деревенскому фельдшеру? Здоровье Мефодия с каждым годом требовало обстоятельного лечения. Но с упрямым стариком поладить было невозможно. После того, когда его лет пять назад застали в горячечном бреду, с большим трудом уговорили проводить зиму у кого-нибудь из односельчан. Сейчас Мефодий почти не вставал. Лишь изредка, с чьей-либо помощью добирался до могил двух своих сыновей и жены.
Могилы находились метрах в двухстах от избы, но назад старика приходилось чуть ли не нести. Поэтому у него постоянно кто-нибудь дежурил. Летом, когда все способные работать уходили в поле, к нему отправляли кого-нибудь из детворы. И тут происходило удивительное. Угрюмый и несговорчивый старик, из-за чего односельчане не совсем охотно шли к нему дежурить, превращался в доброго и ласкового балагура. Хоть и с трудом разговаривал дед, но говорил охотно и много. Ребятишки платили ему тем же и все деревенские новости не миновали Мефодия. Это было единственное, что ещё интересовало его.
«Дедок кремень, усмехнулся Евсеев. Трудно с ним будет». Он поискал глазами где можно было бы присесть, но Мефодий предупредил его:
Ты, товарищ газетчик, садись вон в тех местах. Место гостями обжитое и мне привычное.
Он пошевелил ногой и приказал:
Марька, подтяни-ка полог, не вишь, что ли!
Девочка быстро вскочила и пододвинула в ногах деда покрывало. Евсеев присел на открытый угол топчана и поблагодарил. Мефодий снова рассердился:
Ты что, не знаю, как тебя величать, на посиделки ко мне пришёл, что ли? Поздно парень, да и не мне любезности расточал бы. Коли по делу пришел так докладай.
Я, Мефодий Кириллович, хотел бы с вами поговорить, порасспросить о
Во-во, поговорить, порасспросить Чтой-то тыон вопросительно посмотрел на Евсеева. Тот понял и ответил:
Евсеев моя фамилия.
товарищ Евсеев без дела ходишь? Тебе работать надо, вишь какое сейчас время, а ты пустыми разговорами занимаешься! Как это тебя в газетчики угораздило?.. Больной что ли? С виду ты здоровый, работал бы в поле Много ли там бабы наработают, мужиков-от у нас и сейчас не хватает. Много на войне побило не вернулось их, али как?
Евсеев понял колючесть деда:
Я и на фронте корреспондентом был. Это моя работа, рассказывать всем о людях, которые этого заслуживают, что бы о них знали и помнили.
Дед недовольно крякнул и отвернулся к стене. Борода его задвигалась:
Марька, сходи-ка к бабке Нине. Узнай, чего она там Потом забеги к Анисье, пусть придет позжее Вишь, разговор у меня с человеком будет Иди, я
Мефодий не договорил, и даже не посмотрел на выбежавшую Марьку. Взгляд его был обращен к окошку.
Федотовна тоже скоро помрёт, недолго нам осталось, натужно и глухо проговорил Мефодий. Ну, говори, зачем ко мне
Евсеев, имевший до этого в голове точный и последовательный план беседы, теперь находился в затруднении. По рассказу своей недавней попутчицы он составил весьма определённое мнение о характере деда и о его манере общаться. Он допускал, что Мефодий окажется нелюдимым, брюзгливым стариком. Вполне возможно, попутчица преувеличила неуживчивость деда. Но, как оказалось, действительность превзошла все его ожидания. Однако, с чего-то надо было начать.
Мефодий Кириллович, я вам привет привез от Анны. Мы с ней оказались попутчиками в поезде, и она просила меня зайти к вам. Поклон передать
Постой Это которой Анны? Не Силыча ли дочь?
Я этого не знаю, но она просила сказать вам, что никогда не забудет того дня, когда вы спасли их.
Мефодий шевельнул рукой.
Это дело прошлое Неча вспоминать. Никого уж не воротишь
Старик закашлял глухо и надрывно. Евсеев смотрел как судорожно стискивают одеяло худые пальцы Мефодия, на сотрясаемое натужным кашлем тело. Он с опасением думал, что Мефодий сможет разговаривать с ним. Время подгоняло. Ему нужно было назавтра к вечеру быть в Мешково. В Малых Выселках он оказался по просьбе его попутчицы. Узнав, что он корреспондент областной газеты рассказала ему о случае, происшедшем во время войны в их поселке, откуда сама была родом. Евсеев, выслушав её, понял чутьем, что это необычный материал, даже если сделать скидку на пристрастное отношение рассказчицы к этому человеку. Уже не колеблясь, отложив намеченную командировку в райцентр. Сойдя с поезда, Евсеев разыскал попутную машину, идущую в Малые Выселки.
Мефодий наконец унял кашель.
Дай-ка мне тот узел, попросил он Евсеева, вишь как развиднелось. Да и тебе, я вижу, невмоготу здесь сидеть
И в ответ на протестующий жест Евсеева добавил:
Коли хошь говорить со мной, то помоги мне. Завалка моя давно окромя мурашей да пауков никого не видала
Худой и сухонький, Мефодий оказался почти невесомым. Евсеев без труда приподнял его. Из узла, который ему подал корреспондент, дед вытащил что-то похожее не то на плащ, не то на долгополый армяк, но без воротника. С видимым усилием Мефодий сел на топчане, свесив ноги. Его лицо, маленькая сгорбленная фигурка выражали бесконечную усталость.
Евсеев помог надеть Мефодию накидку. Потом подал палку и флягу с водой. Старика одолевала жажда. Вода стекала по его запрокинутой бороде и кадык судорожно дергался снизу-вверх. После нескольких глотков силы, казалось, покинули Мефодия. Он уронил руку с флягой на колени и ещё больше поник, тяжело дыша. Евсеев с тревогой смотрел на Мефодия. Поймав его взгляд, старик усмехнулся:
Ну давай вставать будем.
Усадив Мефодия на завалинку, Евсеев поднял голову и огляделся. Он стоял, вдруг захмелевший от налетевшего на него с лугов ветра. Их заливали потоки теплого света, густая, высокая трава шумела вокруг, как лес, донося до них свой терпкий, медвяный запах. И этот запах, и шум, и тепло, поднимающееся от земли, подхваченное порывами ветра уносились мимо них, вверх, к плывущим по небу, неторопливым белым облакам.
Евсеев глянул на Мефодия. Тот производил странное впечатление. «Старик словно похоронил себя заживо в этой избе». Казалось, перед ним сидел не человек, а его тень, на которой непонятным образом держалась одежда. Старик сидел, закрыв глаза и вытянув, перед собой руки, положив их на палку. Спиной прислонился к стене и так оставался недвижим.
Евсеев никак не мог решиться потревожить его. Внезапно он понял, что его будто одолевает некая робость. Это чувство было непохоже на то, которое иногда посещает человека в случае непонятных ему явлений. Это была скорее боязнь упустить что-то очень важное, с которым пришлось столкнуться в жизни.
Евсеев хотел было деликатно напомнить о себе легким покашливанием, но Мефодий упредил его словами так, будто он давно с ним говорил и только сейчас закончил вслух свою мысль:
Федотовна таперича ко мне редко заходит. Оно понятно Бывало у нее зимую На печи много ли наслухаисься Прежде сама забегала, а вишь, слегла намеднигодочков-то много, уж пора нам А все одно скажу я тебе, и помереть не страшно. Налаживается жизнь Легшее людям жить стало
Говорил дед размеренно и тихо. На Евсеева Мефодий не смотрел, словно не имело для него значения его присутствие. Он говорил так, словно ощущая потребность в собеседнике как он сам, нуждаясь быть понятым самим собой. Но, повернув голову, сказал уже Евсееву:
Ты, сердешный, не гневись на старика. Видать, крепко я прогрешил перед Богом, что к своим не пущает Понимаю, людям морока со мной, вот и сердит через это Однако, ты хотел говорить со мной, а доселе помалкиваешь
Из-за поворота послышался стук копыт. И почти сразу же из низинки, откуда шла небольшая тропа, вылетела небольшая бричка. Метрах в трех она остановилась. Из нее спрыгнул высокий, ладный человек, крепкого вида и годами лучшей поры жизни.
Мужчина подошел и протянул Евсееву крепкую, широкую ладонь:
Здравствуйте. Председатель я здешний. Мне сказали, что из области приехал корреспондент из газеты, да прямо к Мефодию. Беседовать с ним. Вы уж извините, что припоздал. Мужики поздно сказали. Запарка у нас сейчас такая, дыхнуть некогда. Ну что, дед? Скоро знаменитостью станешь, в газетах писать будут. Даже товарищ корреспондент побеспокоился, приехал.
Последнее он проговорил с улыбкой, глядя на Мефодия. Тот глянул на председателя одними глазами. Не поднимая головы с рук, которыми оперся на палку, сказал:
Садись с краю Петро. В ногах правды нет. А что работы многоэто хорошо. Пропасть без работы-то можно
И тут же добавил:
А товарища газетчика зазря побеспокоили. Ты, Петро, лучшее о себе, да о людях бы рассказал. А на что ему моя жисть, в обрубках, да узлах вся. Иным утром самому глаза открывать тошно, а не то, чтоб людям слыхать про это Вот так-то, мил-друг сердешный.
Председатель покачал головой:
Ай-яй-яй! Вон оно, какие у вас дела! Не ершись дед, уважь! Не зря товарищ корреспондент приехал. Пусть о тебе все узнают. Понятно?
И, взглянув на Евсеева, сказал:
Вы, товарищ Евсеев, не стесняйтесь, спрашивайте. Он только с виду такой колючий, а ведь добрейшей души человек. Ох и нагонял на нас, мальцов, в детстве страху. Одними глазами да рыком. К нему и в сад-то боялись лазить. Об заклад бились, когда спор выходил, смелостью мерялись. Так ведь, Мефодий? Ну да ладно. Не буду мешать. Пора мне.
Петр Иванович протянул руку:
Извините пока что. Заходите, как освободитесь, к нам. Мы с женой будем рады. Заходите обязательно. Ежели задержусь, так вы подождите немного. Ну дед, бывай, не хворай. После полудни Марьку пришлю.
Председатель быстро зашагал к бричке. Вспрыгнул на неё и тронув вожжами лошадь, пробудил её от меланхолической дрёмы. Бричка резво двинулась, и только пыль, повисшая в воздухе, напоминала об уехавшем председателе.
Закурив, Евсеев присел рядом с Мефодием. Тот по-прежнему сидел, закрыв глаза, откинувшись к стене. Евсеев не хотел тревожить его. Видать, на солнце разморило старика. Но Мефодий неожиданно спросил:
Как тебе председатель показался?
Евсеев замялся, не зная, что сказать. Мефодий опередил его:
Крепкий мужик, наш Петр Иванович Три метины на себе носит, думалине выживет с последней-то Войско наше уже подходило, а в последнем бою нашла Петра пуля германская, аккурат под сердце нашла Хорошо, случился вовремя лазарет, партизаны навстречу войску вышли Наши наступали в то время. Доктор, когда принесли Петра, седой такой, со стеклами в золоте, сказалне жилец ваш командир, пульца у него нет, не прощупывается. Тут Настасья, жена моя, жива тогда была ещё, царство ей небесное, взяла в оборот этого доктора. Говоритделайте ему операцию и всё тут Послушались, вынули пулю. Петр совсем плох, синеть стал, а ему уколы делают, кровь вливают. Ничего, заработало сердце, едва слышно, а работает После забрала его Настасья, выходила травами да снадобьем Петр, почитай, дён двадцать промеж жисти и смерти был, в сознание не возвращался. Доктор, ещё когда Настасья забирала Петра, сказал: «Выживетсто лет будет жить». Она мне все это уже после рассказала. В это время она и меня с того свету тащила. Я тогда сам
Мефодий опять замолчал. Евсеев курил, откинувшись стене избы. Слушая старика, он ловил себя на мысли, что сиди он ещё вот так много времени и это никогда бы не наскучило ему. От всего, что его окружало, исходило неторопливое спокойствие. Он как бы чувствовал значимость этих мгновений, которые сейчас, около него замедлили свой бег, показывая одну из граней своих бесконечных сторон. Еще ему казалось, что знает этого старика очень давно, но только по странному стечению обстоятельств никогда раньше не встречал
Хорошо-то как! Солнышко, словно мед для моих старых костей Вот ты смотришь на меня и верно думаешь, похоронил Мефодий себя заживо в погребе, так ведь, мил-друг сердешный?
Евсеев, невольно улыбаясь, ответил:
Я, Мефодий Кириллович, так не думаю. Это понятно, но все-таки для вашего здоровья здесь жить вредно. Ведь утром я застал вас совсем больным
Так-то оно так, перебил его Мефодий. Но нет мне нигде покою, окромя здешнего места. Я умирать скоро буду, обессилел, жисть невмоготу стала Только вот удивительно,когда я тут,Игнатка с Севкой, да Настасья моя рядом. Покойно мне и хорошо
Мефодий произнес последние слова, будто выдохнул. В уголках его глаз собрались морщинки. Должно быть, он улыбался про себя тем, кто ушел так давно.
Мефодий Кириллович, напомнил Евсеев. Вы обещали рассказать о себе, о сыновьях. Если можно, продолжим?
Эк ты нетерпеливый какой! Балабонь тебе, да балабонь, словно девки на посиделках, неторопливо отозвался дед. Ну да что с тобой поделать, коли эво твоя такая работа. Тольки что рассказывать-то?..
А вы рассказывайте все. Все, что вспомните.
Э, мил-друг сердешный, ежели всё воспоминать-от, долгий рассказ выйдет, усмехнулся Мефодий.