Может, тебе тогда во ВГИК и поступать, раз тебе все так просто дается? хмыкнула Кира.
И вдруг вскочила с кресла, сама мгновенно загоревшись внезапно пришедшей ей в голову идеей. Подлетела ко мне, сидящей на диване, присела на корточки и обняла за колени.
Владка, точно! Пошли вместе на экзамены! Ну пошли, за компанию, а? А вдруг поступишь?
Я? рассмеялась я. Да мне-то это зачем? Я никогда в актрисы не метила, это ты у нас в Голливуд собираешься.
Ну и зря, фыркнула Кира. Ты, между прочим, очень даже. На эту похожа, как ее Ну, из немого кино
На Грету Гарбо, вставила я.
Мне об этом в свое время вечно твердила бабушка.
Владочка у нас такая изящная, такая тонкая, миниатюрная. Ну просто Грета Гарбо, восхищалась она и тут же требовала подтверждения у отца. Правда, Алеша?
А тот фыркал:
Мам, ну ты вспоминаешь каких-то доисторических. Думаешь, я знаю, как она выглядит?
Во-во, на нее, закивала Кира. Слушай, ну смотри, ты про кино в сто раз больше моего знаешь. И тексты эти все помнишь наизусть. Пойдем, правда, со мной? Хоть подскажешь мне, в случае чего. В конце концов, тебя ж никто не заставляет там учиться, даже если и поступишь.
И я наконец сдалась, пожала плечами:
Ну пошли, если тебе так будет проще. Только предкам моим не говори, а то их инфаркт хватит. Актриса это, наверное, в их понимании еще хуже, чем писатель. Никакой стабильности
Я могила, горячо закивала Кира. И тут же радостно обняла меня, стиснула своими длинными ручищами. Владка, ну как здорово! Ха, мы там им всем теперь покажем!
Вот так и вышло, что показывать им всем мы отправились вместе с Кирой. Стояла липкая удушающая жара. Раскаленное солнце словно утюгом выглаживало московские улицы, от тротуаров, мощенных плитками дорожек и парапетов, казалось, шел пар. И над Москвой-рекой висела душная дымка.
Кира ради экзамена нарядилась в какое-то пышное летнее платье с тонкими бретельками и летящей цветастой юбкой. Со своими серебристыми волосами и бесконечными загорелыми ногами она в нем казалась сошедшей с обложки модного журнала. Сейчас бы я сказала «Вог», но тогда мы, кроме «Бурды», ничего не знали.
Я же, чтобы не привлекать внимания родителей, не вызывать вопросов, куда это я собралась, такая нарядная, вылетела с утра из дома в узкой темной юбке и простой белой блузке. И, когда мы с Кирой шествовали по улице от метро, снова подумала, как забавно, должно быть, мы смотримся рядом.
Уже на подходе к зданию ВГИКа мы заметили топтавшуюся у входа толпу абитуриентов. Народ собрался самый разношерстный. Были тут и очевидно психические персонажи, шизофреники всех мастей, и немолодые грузные тетеньки, вероятно всю жизнь мнившие себя непризнанными Верами Холодными. И приехавшие откуда-то из глухой провинции девахи с перекинутыми на грудь толстыми косами, и пафосные московские детки, державшиеся чуть в стороне и посматривавшие на остальных с презрительным апломбом. И мрачноватые юноши, каждый из которых строил из себя не то Печорина, не то Воланда, и размалеванные пэтэушницы с дикими начесами. В общем, кого только не было тогда в толпе у вгиковского крыльца. Из окон здания торчали головы старшекурсников, явившихся поглазеть на этакий цирк и заприметить будущих симпатичных студенток.
Появление Киры, как мне показалось, произвело и на них, и на скучковавшихся у крыльца абитуриентов настоящий фурор. Она и правда выделялась в серой советской толпе, как экзотический цветок. Высокая, стройная, беловолосая, нездешняя. На меня никто особо не обратил внимания, а вот Кира, похоже, лишила остатков самообладания многих рассчитывавших на свою эффектную внешность девиц.
К тому моменту, как начался экзамен, некоторые уже успели вернуться из уборной с зареванными и наскоро умытыми лицами. Сама же Кира поглядывала на всех свысока, явно уверенная в успехе. В общем-то и я не сомневалась в том, что она поступит. С моей помощью Кире все же удалось выучить монолог Мэгги-кошки так, что отскакивало от зубов, да, впрочем, я была уверена, что, даже если она ни слова не сможет произнести, ее все равно возьмут на курс за эффектную внешность. Сама же я в последнюю минуту выбрала себе отрывок из «Грозы».
Итак, началось первое прослушивание. Позже я узнала, что обычно в комиссию в первый день отправляли студентов старших курсов так как преподаватели не в состоянии были выслушивать весь этот многочасовой ужас излияния психов, экзальтированных перезрелых девиц, наивных деревенских дурочек и всех-всех-всех, кто в поисках счастья наведывался во ВГИК. Но именно в том году преподаватель, набиравший курс, настоял на том, чтобы присутствовать на всех отборочных турах лично.
Я хорошо запомнила, как еще недавно мявшиеся у входа абитуриенты сначала хлынули в коридор, а затем начали по одному исчезать за тяжелыми деревянными дверями. Остальные же немедленно наваливались на двери, припадали к ним головами, прижимались ушами, стараясь расслышать, что происходит там, в святая святых. А как только очередной испытуемый выходил, набрасывались на него:
Ну что? Ну как там? Сильно валят?
Все отвечали разное. Кто, широко улыбаясь, заверял:
Да все тип-топ! Посмеялись даже. Не кипешуйте, нормальные там все.
Кто, всхлипывая, твердил:
Это нечестно, нечестно. Я просто сбилась, я могла продолжить, а они
Но все сходились во мнении на том, что больше всех зверствует некий Болдин. Да что там, я своими глазами видела, как из аудитории вылетела раскрасневшаяся девица с густо намазанными сиреневым веками и с возмущением прошипела:
Умываться отправил. Я, говорит, за всем этим гримом вашего лица не вижу. Вы куда пришли, на вокзал или на прослушивание? Вот же гад!
Да кто? Кто? принялись тормошить ее.
И она, торопливо стирая салфеткой краску с лица, процедила сквозь зубы:
Болдин.
Я понятия не имела, кто это такой, и почему-то представила себе сухощавого старичка с козлиной бородкой и в пенсне, который зудит скрипучим голосом:
Деточка, почему вы решили, что актерское ремесло это ваше призвание? Кто вас так обманул?
А потом за деревянной дверью скрылась Кира, и я уже не представляла себе, что там за Болдин, просто, сжав руки под подбородком, повторяла про себя:
Ну, давай же! Покажи им всем, как собиралась.
Почему-то мне показалось, что Кира не выходила из аудитории очень долго. Я уже перебрала про себя все наши чудодейственные ругательства, прошлась туда-обратно по коридору, выпила стакан компота в столовой, а она все не появлялась. В конце концов я остановилась у окна, облокотилась на подоконник и стала смотреть во двор, где слегка подрагивала на деревьях припорошенная московской пылью, прибитая июльской жарой листва.
Нервничаешь? раздался вдруг над моим ухом незнакомый голос.
Я, вздрогнув, обернулась и увидела остановившегося рядом со мной парня, вчерашнего школьника вроде меня, тоже, наверное, абитуриента. У него было интересное лицо: с виду вроде бы неприметное, совершенно обычное серые глаза, небольшой нос, аккуратный рот, твердый, но не массивный подбородок. Но когда он улыбался а делал он это часто, это я заметила уже через пять минут, все его лицо как будто освещалось изнутри, вспыхивало внутренним светом, и от него нельзя уже было отвести глаз. До сих пор я еще никогда не видела, чтобы людей так преображала улыбка, и потому уставилась на него с интересом.
Почему ты решил, что я нервничаю? спросила я.
А он дернул плечами:
Я заметил, что ты барабанишь пальцами по подоконнику. А второй рукой накручиваешь прядь волос на палец. Вот и предположил.
Хм, да ты просто Шерлок Холмс. Такой проницательный, отозвалась я.
И вот тогда он впервые улыбнулся этой своей солнечной ошеломляющей обезоруживающей улыбкой.
Была еще одна маленькая подсказка, признался он. Ты абитуриентка, пришедшая на прослушивание во ВГИК. Конечно, ты нервничаешь.
И я рассмеялась. В общем-то действительно, тут никакой особой дедукции не требовалось.
А ты что же, не нервничаешь? спросила я его с вызовом.
Я? удивился он. Да я места себе найти не могу. Видишь, даже с незнакомой девушкой заговорил. Смотрю, стоит такая, величественная, как королева. Дай, думаю, подойду, может, не велит казнить. Небывалый случай, кстати, вообще-то я очень застенчив.
А так и не скажешь, поддела его я. Болтаешь много, шутишь
Так это как раз от ужаса, рассмеялся он. Такой вот выверт характера. От того и в актеры решил податься.
У двери в аудиторию, где шел экзамен, началось какое-то волнение. Толпа зашелестела, словно листва вон того старого ясеня во дворе под легким дуновением ветра.
А что ты читаешь? рассеянно спросила я парня, а сама уже напряженно смотрела на дверь.
Монолог Ставрогина, ответил он.
Ты? Ставрогина? удивилась я.
Я этого никак не ожидала. Парень казался таким простым, приветливым, искренним. Да еще эта улыбка. Я не представляла себе, как он будет изображать перед комиссией этого измученного внутренним разломом человека. Хотелось спросить, почему он выбрал для экзамена именно такой, сложный и с первого взгляда совсем ему не подходящий отрывок. Но тут тяжелые двери наконец распахнулись, в коридор вышла Кира. Я бросила на ходу:
Увидимся!
И тут же рванулась к ней.
Вид у Киры был странный. Не расстроенный, но и не обнадеженный. Какой-то ошеломленный.
Ну как все прошло? спросила я.
А она только пожала своими невозможными плечами:
Не знаю. Как-то прошло.
Подробнее расспрашивать было некогда, я быстро шепнула Кире:
Ладно, потом. Потом все расскажешь, и потянула на себя тяжелую дверь.
Несмотря на то что заметил этот Ставрогин-Холмс, я не помню, чтобы особенно волновалась до этого момента. Я ведь все-таки пришла сюда только за компанию с Кирой, в качестве группы поддержки. И результат экзаменов меня не очень волновал. Но теперь, когда я вдруг оказалась в просторном помещении, перед длинным столом, за которым восседала приемная комиссия, мне стало не по себе. Они все разом уставились на меня благообразный дед с седыми локонами, немолодая, но все еще очень красивая, ухоженная женщина с очень правильными классическими чертами лица, в которой я с изумлением узнала актрису Тамару Макарову, и еще какой-то мужчина лет пятидесяти пяти с нервным лицом, темными внимательными глазами и еле заметным тонким шрамом над верхней губой.
Здравствуйте, пробормотала я.
И тут же, рассердившись на себя за эту внезапно накрывшую меня робость, откашлялась и повторила громко и звонко:
Здравствуйте!
И весело, чуть с вызовом, улыбнулась, мысленно все продолжая себе напоминать, что я тут просто так, шутки ради, а значит, бояться мне нечего.
Здравствуйте-здравствуйте, чем вы сегодня нас порадуете? тут же отозвался дед, речью напомнивший мне доброго старичка-лесовичка из какой-то детской сказки.
А тот, темноглазый, что сидел у самого края длинного стола, поднял голову от бумаг, взглянул на меня коротко, будто бы собираясь снова вернуться к своим записям. Но почему-то зацепился взглядом, задержался и после уже стал разглядывать меня с интересом.
Островский, «Гроза». Монолог Катерины, объявила я.
Очень хорошо, закивала Макарова. Приступайте.
Я опустила голову, собираясь с мыслями. Затем расправила плечи, обвела всех присутствующих растерянно-радостным взглядом и заговорила:
Знаешь, мне что пришло в голову? Отчего люди не летают?
Самым забавным было то, что я выбрала этот школьный монолог просто так, чтобы не задумываться особенно, не учить ничего специально. Не вцепилась в него, как Кира в монолог Мэгги-кошки, а взяла просто так, в последний момент, решив, что уж с этой элементарщиной как-нибудь справлюсь.
Но сейчас, когда я заговорила Со мной вдруг произошло что-то. Я перестала быть собой и сделалась Танькой. Да, Танькой, нашей с Кирой неизменной подружкой. Вот так же у нее горели глаза, когда она говорила о своем балете. Вот такой же мечтательный вид то ли святой, то ли блаженненькой, городской сумасшедшей у нее становился. Мне даже показалось, что я и двигаться стала, как Танька, слегка неловко, чуть косолапо ставя левую ногу.
Лезет мне в голову мечта какая-то. И никуда я от нее не уйду. Думать стану мыслей никак не соберу, молиться не отмолюсь никак, говорила я и снова представляла себя Танькой.
Танькой, сидящей на траве в своем нелепом роскошном выпускном платье. Платье было модное, дорогое, мать ей где-то достала его по случаю, но на Таньке оно было как на корове седло, и она в нем отчего-то казалась еще трогательнее, еще более оторванной от нашего мира.
А потом я словно бы со стороны услышала, что над аудиторией повисло молчание. И только тут поняла, что, должно быть, мой монолог закончился. И волшебство тут же рассеялось, я опять стала собой, опустила плечи и обвела комиссию немного дерзким от растерянности взглядом исподлобья.
Блестяще, помолчав, сказал наконец седовласый дед и, вскинув узловатые руки, несколько раз неторопливо хлопнул ладонью о ладонь.
Неплохо-неплохо, поджав губы, кивнула Макарова.
А тот, темноглазый, покусал нижнюю губу, посмотрел на меня задумчиво и вдруг спросил:
А что, собственно, вы сама думаете о Катерине? Кто она луч света в темном царстве? Единственная живая душа в этом болоте? Несчастная, заезженная бытом женщина?
Она фантазерка, уверенно заявила я. Окружающая действительность ей не нравится, но бороться с ней она не может, не желает. Уходит в себя, в свой внутренний мир, в мечты.
Хм, почему вы так считаете? с неподдельным интересом спросил преподаватель.
А она ведь все время врет, пояснила я. Ну не то чтобы врет, так, выдумывает и сама верит в то, что говорит, но это неправда. Вот смотрите: «Маменька во мне души не чаяла, наряжала меня, как куклу, работать не принуждала; что хочу, бывало, то и делаю» это ведь тоже фантазии. Она просто воображает себе чудесный счастливый мир, которого у нее никогда не было. А реальность Ее она не замечает, как не замечает и окружающих людей. Это такая своеобразная форма протеста которая, кстати, ее и губит впоследствии. «Не хочу, не вижу, не слышу, этого ужасного мира для меня нет, а есть выдуманный, фантазийный. Чистая иллюзия».
Я произносила все это и невольно думала, что, может быть, все же не так уж случайно выбрала именно этот монолог, именно эту героиню. Может быть, было в этой героине что-то не только от Таньки, но и от меня, вечной фантазерки, мечтательницы, плывшей по реальной жизни и не желавшей ее замечать? Кто знает Вероятно, тогда я была еще слишком молода, чтобы все это достаточно глубоко проанализировать.
Вы так думаете? спросил меж тем седоватый преподаватель. Хм, любопытно.
По его сдержанному, невозмутимому выражению лица я не могла понять, как он относится к высказанным мной предположениям. Возможно, он сейчас подсмеивался надо мной, считал, что я несу полную чушь, но меня было уже не остановить.
Конечно, тряхнула головой я. И эта любовь ее она тоже выдуманная. Такое внутреннее бегство в сказку. Катерине нравится мечтать, что где-то есть жизнь лучшая, более чистая, честная, свободная и однажды найдется принц, который поможет ей туда попасть. Вот она и наделяет чертами этого вымышленного принца первого попавшегося человека. И сама не замечает, как криво сидят на нем сияющие доспехи.
Это очень интересно, отозвался преподаватель.
И Макарова тут же склонила к нему свою фарфоровую голову, увенчанную пышной прической, зашептала:
Игорь Иванович, нельзя, мы задерживаем
Да-да, спохватился тот. Извините, ммм Он заглянул в лежавшие на столе бумаги. Влада. Вы свободны, пригласите, пожалуйста, следующего.
К метро мы с Кирой в тот день брели как-то не особенно весело. Она так и не рассказала мне, как прошло прослушивание. Но по тому, как она хмурилась, кусала губу и какие ядовитые замечания отпускала о встречных людях, я понимала, что, вероятно, все сложилось не слишком удачно.
Гляди-ка вон на ту, Кира указала мне подбородком на спешащую впереди нас женщину. С таким задом юбку полупрозрачную нацепила и выступает, звезда пленительного счастья!
Я невольно фыркнула.
Через пару минут кто-то окликнул меня сзади:
Эй, Катерина!
Я даже не сразу поняла, что обращаются ко мне, а когда обернулась, увидела, что нас с Кирой догоняет тот самый парень, с которым мы болтали у окна.
А, Николай Всеволодович, отозвалась я. Ну, как все прошло?