Какими именно танцами ты занялась? Кто преподаватели? В каких туфлях танцуешь? засыпал он ее вопросами.
Соня не стала скрывать свое удивление осведомленностью отца.
Мы с твоей матерью часто ходили на танцы, когда встречались, и после женитьбы тоже, объяснил он. В пятидесятых все танцевали! Вроде как праздновали окончание войны.
И часто ходили?
Ну, раза два в неделю точно. Всегда по субботам и еще раз или два на неделе.
Он улыбнулся дочери. Джек любил, когда она приходила в гости, понимал, как непросто ей выкраивать время на эти поездки в своем плотном графике. Вот только он всегда старательно избегал разговоров о прошлом. Считал, что детям скучно слушать родителей, когда те предаются давним воспоминаниям, и сам всегда на этот счет осторожничал.
Но говорят же, что самое ценное в жизни за деньги не купишь, ведь так? улыбнулся он в надежде, что, даже имея прекрасный дом и дорогую машину, его дочь все-таки помнит об этом.
Соня кивнула:
Мне просто не верится, что я никогда об этом не слышала.
Наверное, потому, что, когда ты родилась, танцы мы потихоньку забросили.
Хотя мать умерла, когда ей было шестнадцать, Соню поразило, что она совсем ничего не знала об этой стороне их жизни. Как и большинство детей, она особо не задумывалась над тем, чем занимались родители до ее появления на свет, и любопытство ее не так чтобы мучило.
А ты разве не помнишь, что и сама занималась танцами, когда была маленькой? спросил он. Ходила на уроки каждую субботу после полудня. Гляди!
Джек порылся в комоде и нашел несколько снимков. Сверху лежала фотография Сони: бледная и смущенная, она стояла у камина в доме своего детства, облаченная в белую, отороченную лентами балетную пачку. Но Соню скорее интересовали другие фотографии, те, на которых ее родители были запечатлены на разных танцевальных мероприятиях. На одном из снимков они вместе: ее отецон выглядит почти так же, как и сейчас, хотя выцветшие волосы на его макушке еще не поредели, и матьизящная, с прямой спиной и гладко зачесанными черными волосами, собранными в тугой пучок, держат в руках кубок. На обороте фотографии надпись карандашом: «1953. Танго. Первое место». Были и другие снимки, в основном с конкурсов.
Это и правда мама? спросила Соня, зажав в каждой руке по фотографии.
Она помнила мать хрупкой, едва встающей с постели, с седыми волосами. А на снимках видела сильную, полную жизни женщину и, что оказалось для Сони самым поразительным, стоящую прямо. Тяжело было принять новый образ матери взамен того, с которым она прожила столько лет.
В те времена мы танцевали как полагается, заверил дочь Джек. Выучили шаги и танцевали вместе, а не так, как сейчас принято.
Снимки всколыхнули его душу, и он молча рассматривал свое изображение, вспоминая, что они с Мэри не всегда танцевали согласно канону. Неоспоримое правило танца: «Ведет мужчина», но в их случае оно соблюдалось не всегда. Будь то танго, румба или пасодобль, Джек догадывался, чего хочет Мэри, по едва уловимым с ее стороны движениям, своеобразному языкуей стоило лишь легонько сжать его руку. На самом деле в их паре вела она. Да и как могло быть иначе, раз уж она начала танцевать, едва научившись ходить, и продолжала до тех пор, пока ноги не начали ей изменять.
Джек обнаружил еще один конверт, набитый фотографиями. На каждой они были запечатлены вдвоем с женой, замершими в принужденных позах, а на обороте стояли дата и название танца, за исполнение которого им достался приз.
А что стало со всеми этими прекрасными платьями? не удержалась от вопроса Соня.
Боюсь, она сдала их в комиссионный магазин на благотворительность, когда не смогла больше танцевать, ответил Джек. Ей было невыносимо хранить их у себя.
Хотя Соня немало удивилась, узнав о столь важной странице из жизни отца, такой, о которой даже не догадывалась, она без лишних вопросов поняла, почему ее родители забросили танцы и никогда потом об этом не говорили. Когда Мэри носила Соню, у нее начал развиваться рассеянный склероз, и вскорости она оказалась прикованной к инвалидному креслу.
Соне хотелось задержаться у отца до вечера и еще его порасспрашивать, но она почувствовала, что вопросов, похоже, и так было слишком много. Джек уже сложил фотографии обратно в конверт.
Осталось убрать последний снимок. Он все еще лежал на кофейном столике лицом вниз, и Соня перевернула его, прежде чем протянуть отцу. Группка детишек в шерстяных кофтах ручной вязки. Двое сидят на перевернутой бочке, двое других стоят, привалившись к ней. На лицах натянутые улыбки. Столики на заднем плане наводят на мысль о том, что снимали рядом с кафе, булыжники под ногамичто кафе это расположено где-то в континентальной Европе.
Что это за дети? спросила Соня.
Родственники со стороны твоей матери, ответил отец скупо.
Соне было уже пора. Они с отцом обнялись.
Пока, милая, рад был с тобой повидаться, улыбнулся он. Желаю повеселиться на танцах!
Пока Соня добиралась домой в тот день, в воображении молодой женщины теснились картинки из прошлого: как ее родители скользили по танцполу. Пожалуй, сегодняшнее открытие проливает свет на то, почему она не может представить свою жизнь без уроков танцев.
Несколько минут Соня хранила молчание: она неспешно пережевывала свой обед в кафе Гранады, капая на стол вокруг себя помидорной мякотью и роняя крошки. Она подняла глаза, и взгляд ее зацепился за серию дешевых, написанных маслом картин, изображавших женщин в длинных платьях с огромными воланами и оборками, растиражированный образ Испании, клише, но каждый ресторан и кафе города прилежно его поддерживал.
Ты серьезно хочешь учиться у них фламенко?
Ну да.
А тебе не показалось, что танец этот уж больно непростой?
Меня интересуют только самые основы, с уверенностью заявила Мэгги.
Что бы это ни значило, отозвалась Соня.
Ей казалось, что во фламенко не может быть ничего основного или второстепенного, это отдельный мир, и Соню немного задевало, что Мэгги не поняла этого.
Да чего ты так взъелась-то? раздраженно спросила Мэгги.
Ничего я не взъелась, ответила Соня. Просто мне кажется, ты все равно что наши соотечественники, которые приезжают сюда по дешевой турпутевке и интересуются, где здесь можно поучиться на тореадора. Непохоже, чтобы все было вот так просто.
Ну и ладно. Ты, может, и не хочешь заниматься фламенко, но меня ведь это не остановит?
Подруги редко настолько расходились во мнениях, и стоило такому случиться, это становилось неожиданностью для обеих. Соня не могла объяснить себе, почему ее так раздражало отношение Мэгги и ее самонадеянная уверенность в своей способности проникнуть в верхний слой этой чужой для нее культуры, однако чувствовала скрытое за таким отношением неуважение.
Они доедали свой обед в тишине, и Мэгги наконец не выдержала.
Может, по кофе? предложила она, желая разрядить обстановку.
Кон лече, улыбнулась Соня.
Подруги не могли дуться друг на друга подолгу.
Когда яркий послеполуденный свет начал сменяться мягким охристым сиянием, Соня и Мэгги вернулись к себе в гостиницу. Улицы словно вымерли; пробки исчезли без следа, магазины оставались наглухо закрытыми. Женщины тоже решили последовать заведенному в Испании распорядку дня: устроить себе сиесту и поспать пару часов. Прошлой ночью Соня едва сомкнула глаза и сейчас чувствовала себя разбитой.
Хотя занавески едва ли защищали комнату от солнца, ничто не могло помешать Соне провалиться в глубокий сон. Обычно гудки автомобилей, вой полицейских сирен или хлопанье дверей в коридоре легко могли ее разбудить, но на сей раз ее блаженное забытье продлилось несколько часов.
Когда подруги проснулись, наступили сумерки и солнечные лучи больше не заливали комнату. В этом и заключается главный недостаток сиесты: приходится вылезать из постели как раз тогда, когда меркнущий свет говорит твоему сознанию и телу, что пора укладываться спать.
Теперь глаз не разлепить было уже Соне, Мэгги же бодро спрыгнула со своей кровати.
Соня, поднимайся, пора выходить!
Выходить? Куда?
Полусонная, с осоловелым взглядом и спутанными мыслями, она растерянно балансировала на грани сна, не в состоянии сообразить, где сейчас находится.
Разве мы сюда не за этим приехали? Не за танцами?
Танцевать? Хм-м-м
С недосыпа собственное тело казалось ей неподъемным. В висках стучало. Она слышала, как плещется в душе Мэгги, напевает что-то, насвистывает, мурлычет; довольство жизнью, которое она щедро излучала, казалось, ощущается сквозь стену. А вот самой Соне при мысли о вечерних танцах становилось дурно.
Из ванной появилась Мэгги: одно полотенце она закрутила на голове на манер высокого тюрбана, другое туго обернула вокруг себя; их белизна только подчеркнула смуглость ее обнаженных плеч и неприкрытого участка груди. Соня наблюдала за подругой. Было в ней все-таки что-то вальяжное, даже величественное. Мэгги продолжала мурлыкать себе под нос, пока надевала джинсы и белую блузку с оборками, затягивала на талии широкий кожаный ремень. Горячий душ и несколько часов, проведенных тем днем на солнце, придали ее лицу мягкое сияние. Женщина казалась погруженной в свои мысли и будто бы забыла о Сонином присутствии.
Мэгги?
Та обернулась и присела на край кровати, вертя в руках пару серег-колец.
Что? отозвалась она, склонив голову набок.
Ты не обидишься, если я не составлю тебе компанию сегодня вечером?
Нет, конечно. Хотя немного жаль, если честно. Мы ведь сюда приехали за танцами
Да я знаю. Просто чувствую себя выжатой как лимон. Завтра обязательно пойду. Обещаю.
Мэгги продолжила собираться: побрызгалась духами, подвела черным глаза, подчеркнула свои длинные ресницы, нанеся на них несколько слоев туши.
Уверена, что с тобой одной ничего не случится? обеспокоенно уточнила Соня.
Ну а что со мной может случиться такого уж страшного? рассмеялась Мэгги. Я здесь выше всех на голову. Если что, всегда смогу убежать.
Соня знала, что Мэгги не шутит: она мало кому по зубам, и за ее безопасность можно не переживать. Мэгги была самой независимой из всех Сониных знакомых.
Соня снова погрузилась в дрему. В половине десятого Мэгги была готова на выход.
Я собираюсь перехватить что-нибудь по дороге. Точно присоединиться не хочешь?
Нет, честно. У меня одно желаниевыспаться. Увидимся утром.
Вторую ночь подряд Соня наслаждалась покоем на своей односпальной кровати. Хотя с улицы продолжали долетать кое-какие звуки, в самой комнате царило сказочное безмолвие. Ей нравилось предвкушение своего одиночества, сознание того, что никто не нарушит ее душевное умиротворение.
Все это было так не похоже на те ночи, когда она, уставшая после бесконечно долгого рабочего дня, отправлялась спать пораньше, а потом лежала в напряженном ожидании, гадая, когда Джеймс заявится домой. Раз-другой в неделю он, пошатываясь, вваливался через парадный вход часа в три или четыре ночи, и, когда захлопывал за собой дверь, ее витражные стекла сотрясались от удара. Потом он на заплетающихся ногах взбирался на второй этаж и падал, как был, полностью одетый, на кровать, выдыхая смрад вечерней неумеренности. Для нее отвратительнее всего был даже не сексбыстрый, грубый, такой, который легко можно было стереть из памяти, случавшийся между ними изредка, когда он пребывал в таком состоянии. Ее мутило от гадкого кислого запаха его перегара. Ничто в этом мире не вызывало у нее такого омерзения, как эта вонь; Соню воротило от лежащей рядом с ней неразличимой в темноте громадной туши, сотрясающей тишину спальни своим храпом. Наутро обычно не обнаруживалось и намека на последствия его ночных возлияний. Казалось, у Джеймса имелась способность вставать в шесть часов без малейших признаков похмелья, принимать душ, облачаться в свой обычный для Сити деловой костюм и отправляться на работу с той же пунктуальностью, с какой он проделывал все эти действия в любой другой день. Как будто он не отдавал себе отчета в том, что произошедшее накануне выбивалось из общепринятого порядка вещей. Окружающие тоже ни о чем не подозревали. Со стороны они с Соней выглядели идеальной, словно сошедшей с картинки супружеской парой. Такова была их сказка для посторонних.
Сейчас, лежа в полумраке, она почувствовала, как у нее свело живот от всех этих муторных воспоминаний. Соня перекатилась на бок и вскоре щекой ощутила на подушке холодную влагу. Эта ночь должна была принести покой, дать возможность выспаться. Она не должна была стать временем самоистязаний мыслями обо всем том, что в ее жизни пошло не так. Соня то и дело проваливалась в беспокойный сон, а когда приоткрывала глаза, видела, что кровать Мэгги все пустует.
К трем часам ночи ее окончательно сморило, но тут раздался звук поворачиваемого в замочной скважине ключа.
Не спишь? прошептала Мэгги.
Нет, проворчала Соня.
Даже если бы она и спала, все равно бы проснулась от шума, с которым Мэгги ввалилась в комнату.
У меня был просто невероятный вечер! восторженно поделилась Мэгги, включая верхний свет и не замечая настроения подруги.
Рада за тебя, отозвалась Соня с плохо скрытым раздражением.
Не злыдничай! Могла бы пойти со мной!
Да, понятно, понятно. Не знаю даже, почему не пошла. Поспать толком все равно не удалось.
Ты просто боишься расслабиться, сказала Мэгги, сдергивая со своих стянутых в конский хвост волос резинку и, словно в целях наглядной демонстрации своих слов, позволяя густым волнистым локонам рассыпаться по плечам. Мы здесь ненадолго, нельзя все время в номере сидеть. Вот почему ты все-таки не пошла?
Могу сотни причин назвать. Для начала, я не ахти как танцую.
Полная чушь! заявила Мэгги. Но даже если это и так, скоро научишься.
С этим решительным заявлением она погасила свет и, уже нагишом, упала на кровать.
Глава 5
Несмотря на то что спала она беспокойно, урывками, на следующее утро Соня поднялась рано. От духоты, царившей в комнате, у нее разболелась голова, и ей отчаянно хотелось на воздух. К тому же она проголодалась.
Их урок должен был состояться только после полудня, и, поскольку Мэгги из своего бесчувственного состояния выходить явно не спешила, Соня тихонько оделась и осторожно выскользнула из номера, оставив подруге записку.
Покинув гостиницу, она повернула направо и побрела по главной улице, тянувшейся через центр города. Женщина быстро поняла, что в Гранаде невозможно потеряться, уж больно нехитрой была ее топография. Далеко на юге высилась горная гряда, улочки в восточной части города карабкались к Альгамбре, дороги на западной стороне спускались в долину. Даже если бы она и заплутала в лабиринте узких улочек, змеившихся вокруг собора, то либо уклон под ногами, либо мелькнувшие вдали горы, либо вид этого величественного здания подсказали бы ей, куда свернуть. Такое бесцельное блуждание дарило ощущение свободы. Она могла затеряться в этих улочках и при этом ни капли не бояться, что заблудится.
Стоило Соне миновать очередную пару-тройку развилок, как она оказывалась на новой площади. На многих из них стояли монументальные, богато украшенные фонтаны, и на всех без исключения располагались кафе с горсткой посетителей в каждом. На одной просторной, обсаженной деревьями площади находилось сразу четыре магазинчика с почти одинаковым ассортиментом туристической всячинывеерами, куклами в костюмах для фламенко и пепельницами с изображением быков. На другойрощица из дюжины стоек с открытками. Казалось, существует миллион карточек с видами Испании и все они раскупаются. Соня определилась быстро: расхожее изображение танцовщицы фламенко.
Побродив с час по улицам Гранады, Соня почувствовала, что в голове у нее прояснилось. Она оказалась теперь на площади Биб-Рамбла, радовавшей глаз в этот довольно бесцветный февральский день нарядными красками своего цветочного рынка. Часы показывали половину десятого, и, хотя в воздухе еще витало ощущение тишины и покоя, свойственных низкому туристическому сезону, людей на улицах немного прибавилось. Соня прошла мимо двух скандинавов с огромными рюкзаками, озябших и чуть смешных в своих нелепых по такой погоде шортах, и группку студентов-американцев с Восточного побережья на экскурсии, которую вел их соотечественник, чей голос заполнял собой тихую в остальном площадь. На Биб-Рамбла находилось несколько кафе на выбор, но одно из них сразу пришлось Соне по сердцу. На его столики только-только начали падать, отражаясь от крыш, первые солнечные лучи, а у входа стояла перевернутая бочка, заставленная горшками с пышной геранью, которой удалось пережить прохладную зиму. Она целенаправленно прошла к самому солнечному местечку и села. Быстро нацарапав на открытке несколько строчек отцу, Соня принялась изучать свой путеводитель. Похоже, Гранада может похвастать еще очень многим, помимо знаменитой Альгамбры и ее садов.